Скачать:PDFTXT
Дневники. 1940-1941 гг.

вот после того как бы с неба приходит страсть и возвращается любовь с силой необычайной. Так было в спорах: 1) Ванна. 2) Гроза (как на полу сидели друг против друга) и 3) Расстрел.

Наши споры.

Психология спора: истоком спора всегда бывает упадок любви, сомнение в ней, вздох о свободе, одиночестве и вообще в измене «Мы» и возвращении «Я», и в этом взгляде на нее со стороны: «вот она какая». Так что спор, вытекая из этого, находит повод, питающий особенную лживую диалектику.

Вчера ночью «улица» собралась под окнами и на просьбу Ляли сказать им уйти — я не мог. Это страх перед деревенской массой, что охают и засмеют, какой-то древнерусский страх.

Мысок в цветах на Нищенке, и ольха в папоротниках, будто в пальмах.

Когда ее душа приходит ко мне со своей ощутимостью, то это становится больше природы, и звезда детства под нами, и аромат земли и росы, и туманы, — все внизу. И вот это она и хочет мне доказать, что то все хорошо, но то детское (художество), игра священная — это же небо и Бог.

Она носит в себе постоянное знание. И хочется спросить: «Ты-то ведь знаешь?» Она ответит: «Не знаю, но когда наступает время, знаю, как поступить».

219

Она говорила своему другу, что я пришел к ней в оправдание ее, пришел, все понял, и она пошла за мной в оправдание.

16 Июля. Полугодие нашей встречи (16/1-40).

Прождали до 12 дня, беседуя с Разумником. Скандал с Ильей Андреевичем по поводу Аксюшиной выписки. В кино с Разумником, «Большой вальс» (Штраус). Ночное путешествие на такси в Тяжино.

17 Июля. Третий день стоит пасмурная теплая погода и милует нас. Любовь моя к Ляле все нарастает. В Москве было, она спала под простыней, я же не спал, и смотрел, как от ее дыхания колышется простыня, и от этого было во мне, что «какой-то ведь это же человек, ведь это живой человек и возле меня человек, и мой человекпродолжение меня!» Другой же раз было при возвращении на пути от Велико в Тяжино, она впереди меня шла, несла тяжесть в левой руке, и от этого правое бедро выставилось, округлилось. Тут я опять подумал, что и я несу тяжесть, и она несет, и мы вместе несем что-то друг для друга, и каждый для друга, как для себя.

Мне вспомнилось, как мы в последний раз с ней купались в Нищенке, голые, не чувствуя ни малейшего стеснения этим, сели друг возле друга, и я сказал: — Мы самые с тобой счастливые люди, и у нас в стране нашей, может быть, таких счастливых еще и нет, и мы с тобой единственные. — Вот еще что, -ответила она, — нас таких довольно. Я знаю даже и таких, что за одно слово, — сказать его или не сказать, могли бы решить судьбу свою в ту или другую сторону, и они решались сказать и умирали за слово с великой радостью, и мы со своей радостью им не годимся в подметки.

После того оказалось для меня, что сознание моего счастья было нелепое: я по наивности полагал его просто на таланте, на честности своей, на победе. А оказалось, я потому считал себя единственным, что сравнивал себя с несчастными, между тем, как мне надо было сравнивать себя с теми счастливцами, кто за веру стояли свою до конца, и таких было много, много

220

(Покойный о. Даниил в пустыне своей сказал Ляле с восторгом: «мы — цари!»)119

Продавать или беречь архив? Беречь, если знать, что ты движешься вперед и вместе с тем есть уверенность в возрастании цены архива. Продавать, если нет уверенности. Я уверен и не хочу продавать. Но если бы я тогда отказался от Ляли и вернулся бы к Ефр. Павл., то, наверно бы, не мог и верить в будущую ценность архива.

Надо выучиться в совместной жизни иногда оставаться с самим собой, быть одному, не отрываясь от друга.

Накануне Петрова дня — Самсон, и если на Самсона дождь, то всю уборку будет дождь. Так сказал нам хозяин Сергей Матвеевич, и так оно и вышло: каждый день дождь.

Разговор с Аксюшей окончился обещанием ее прописаться в другое место, и так рушится последняя вражеская крепость. Так скоро исчезнет все внешнее, и мы останемся наедине.

У Нат. Арк. есть прием логического рассуждения с уверенностью, иногда надменной, что если она рассудит, то из этого должна выйти правда. Но часто бывает, что она судит о такой области, в которой ничего не понимает, напр., политика, и [тогда] тон ее вызывает досаду. Это у нее не то от дворянства, не то от немцев. Не дай Бог мне когда-нибудь ее огорчить.

18 Июля. Итак, 16-го (1-я встреча 16 января) исполнилось полгода со дня нашей встречи, и теперь рушились все препятствия, и за 35 лет жизни с Ефр. Павл. мы не узнали с ней того, что открыло сближение за шесть месяцев. Сколько мучений, сколько радости и чего-то нового, неведомого. Как будто, прихватывая рукою больное сердце, я полгода поднимался изо дня в день на гору, с мучением, и радость от новых кругозоров превозмогала мученье. В этом путешествии на гору талант мой слился с любовью, и я теперь знаю, что если иссякнет любовь моя — иссякнет талант, и если будет любовь возрастать, будет

221

возрастать и талант. И так путешествие мое на гору все продолжается.

— Я видел очень томительный, очень мучительный сон…

— Расскажи!

— Видел я, будто в лесу собираю грибы, а их нет.

-Ну?

— Вот и все.

— Почему же сон томительный и мучительный?

Потому что грибов нет.

Староверов Гаврила, старик, хранитель православия, безупречный нравственно, единственный, кто против нашего брака и разрывает отношения с Лялей за то, что она оставила Александра Вас. Единственный его порок и грех, что не учитывает современности, что, значит, мертв. Но с мертвых и спроса нет, значит у него ни греха, ни порока: безгрешный и беспорочный старик. Неподвижная фигура.

Цветет мята. В тени лесной есть еще крупная земляника, малина поспела. Кукушка смолкла, но горлинка еще гуркует. Мы с Лялей собираем грибы. За три месяца 2-й действенный день. Мы с Лялей очень сближаемся, становится похоже на связь неразрывную (а там — тьфу, тьфу…).

19 Июля. Все еще прохладно и пасмурно. Народ валит за грибами. Сегодня (пятница) наши (Ляля и Нат. Арк.) едут в Москву, чтобы меняться с Павловной жилплощадью и переехать с Бахметьевской на Лаврушинский. Этим кончается наша борьба с Е. П. и начинается борьба органическая, без которой невозможно движение к лучшему.

В 5 дня я проводил их, и в этот раз даже в первый день не был обрадован своим одиночеством. Мне даже стало чуть-чуть не по себе от мысли, что я как будто больше уже не могу удовлетворяться одиночеством. Вот когда она стала по-настоящему моей женой. И это удивительно, до чего она именно жена, хотя это имя, произнесенное со стороны, совершенно для нее непереносимо. Впрочем, она ненавидит всякую форму без живого содержания, называемого ею любовью. Так вот, обычная

222

«жена» ей ненавистна, как категория брака, ее же собственная, т. е. она сама, как жена, происходит из материнской любви. И все ее схватки с матерью происходят от ненависти к форме.

Ей нравится мужская воля, решительное логическое поведение. Но истина любви ее в материнстве.

На «Хочется» и «Надо» сейчас можно весь мир разделить: Англия — Америка, бывш. Франция — это все Хочется. Германия и все, что позади ее к востоку, и весь восток — это все Надо. Мало того! «Хочется» заключено в чисто капиталистических странах, «Надо» — в тех, где возможен социализм.

Читаю «Мой дом» и ясно вижу, что именно я-то и посвятил свое писание делу преображения и оправдания плоти и всей вообще твари земной. Странно, как Ляля сразу этого не поняла и так долго учила меня тому самому, о чем я всю жизнь твердил так выразительно. И ее война за «мысль» в любви, за оправдание «нижней» любви мыслью («поднимать любовь») — разве я-то не делал это всю жизнь свою, подходя с такой страстной мыслью к тварям в природе и «воскрешая» их для людей?

NB. Не забыть святой чувственный восторг и полное оправдание совокупления («искупление» греха) после сцены «расстрела».

Разумник Вас., закончив мой архив, поставил интересный вопрос, почему у меня нет переписки с писателями? Я думаю, это объясняется моим нравственным одиночеством, моей стыдливостью к постороннему глазу, условиями моего дикого быта (много еще чего-то — к этому надо вернуться). Между прочим, все препятствия к сближению с обществом после сближения с Лялей рушились, и только теперь я стал таким как все. Ляля непосредственно прямо даже и заставляет меня писать хорошим людям (Зое, Коноплянцеву). Одним словом, только с ней я перестал быть отщепенцем и почувствовал себя в обществе (рассказ «Любовь» замечательный).

20 Июля. Вчера своих проводил, сегодня первый день на холостом положении, но письмишко успел написать:

223

«Неустанно думаю о тебе, День прекрасный, и богатею тобой».

Собираю белые грибы, занятие, похожее на управление автомобилем, тоже на коротком поле зрения напрягаешь глаза.

Ересь гнушения браком120 (Олег и Ляля). Сущность творчества есть преображение, и художник есть преобразитель.

Ляля иногда говорит: «Я люблю тебя, как маму». Это значит, у нее любовь не очень страстная, почти евангельская, в смысле преодолеваю к такому-то лицу чувства недобрые, трудности характера, и так очищаю дух любимого: так можно любить и врага. А то бывает, Ляля говорит: «Люблю больше мамы». И действительно, чувствуешь, что любит более страстно. И когда она хочет сказать, что любит всем своим существом, как больше уже и невозможно любить, она говорит: «Люблю, как папу».

Когда я на бумаге ставлю «Я» и веду от него рассказ, то, конечно же, это не мое индивидуальное «я», это «Я» употребляется в том же самом значении, как царь говорил в своем манифесте свое «Мы». Но мои молодые подражатели, принимая это «Я» за индивидуальное, иногда пишут по наивности начисто от себя.

21 Июля. Поправил «Мастерскую дятла». Ходил за грибами. После обеда телеграмма от Ляли, что переезжают в пятницу, а приедут в субботу или воскресенье.

Тезис-антитез.: Государство для Личности (Англия). Личность для государства (Германия).

Синтез в бесконечности, значит, компромисс неизбежен. Скорее всего Англия пойдет на уступки, и тогда мы станем «сферой влияния» Германии на долгое время.

22 Июля. Я стою за победу Германии, потому что Германия это народ и государство в чистом виде и, значит, личность в своей сущности остается нетронутой, тогда как в

Скачать:PDFTXT

вот после того как бы с неба приходит страсть и возвращается любовь с силой необычайной. Так было в спорах: 1) Ванна. 2) Гроза (как на полу сидели друг против друга)