вдохновения, по которому проходили порознь. Теперь эти пути пересеклись, и мы вместе пошли. Но этот путь вместе не похож на тот путь вдохновения,
253
это путь труда человеческого, это путь, на котором ты вечно думаешь о другом, а не только о себе самом…
— Как бы там ни было на этом новом пути, — сказала она, -тебе на старый путь стать уже после этого невозможно. Я вспомнил Загорск, семью, игрушки и ответил:
— Да, невозможно.
Мне бывает, будто чья-то рука опутывает меня тончайшей шелковой ниточкой, и мало-помалу в этом клубке я становлюсь не только неподвижным, но мне даже вовсе и не хочется вылезать из клубка. Со стороны Ефр. П., сыновей, охотников и всяких любителей жизни это, как смерть: человек постепенно отходит. Но изнутри это путь к свету и радости.
Спросил Лялю о «думаем вместе», и она ответила, что единомыслие и есть главная цель литургии.
Для сыновей я как будто умер, и они умерли для меня. Теперь можно решить вопрос, существует ли загробная жизнь: едва ли существует, если так умирают, как мы; и существует, если смерть преодолеть, т. е. если друг друга любить.
26 Августа. Какой урожай огурцов! и какие огурцы! И до того много, что девать некуда, не хватает бочек, и наши хозяева предлагают брать огурцов, сколько нам пожелается.
Глядя на горы зеленых свежих огурцов, я сказал Ляле:
— В тебе так много содержится душевных богатств, так много, мне кажется, из них могло бы родиться талантов, что я со своим талантом чувствую себя бедным, и мне иногда думается, что я не в силах тебя удовлетворить.
— Нет, мой милый, — ответила она, как всегда, — с тобой я чувствую себя удовлетворенной, но это правда, во мне много, очень много того, о чем ты говоришь. Зато у тебя совесть чистая и до того чистая, что ты большую часть времени можешь играть чем-нибудь, как ребенок. А я не могу, у меня совесть нечиста.
— Вздор! — сказала Нат. Арк., — у тебя совесть тоже совершенно чистая: ты сделала шаг, который оправдывает все твое поведение.
254
— Ал. Вас. меня мучает, это человек, с которым я неразрывно связана, которого я люблю.
— Любишь, а жить не можешь.
— Не могу жить и не могу быть спокойной, не могу играть…
Она стала на путь возвращения к мужу, понимая это возвращение, как отречение от личной жизни. Возможно, такое отречение не помешало бы родить ей, не для себя, а для мужа. Случись, умри тут ее мать, она, может быть, в таком «отречении» нашла бы себе полную замену утраты. Еще бы лет пять, и в морщинках стареющей женщины, может быть, и трудно было бы узнать мятежную Лялю: она бы стала, как все порядочные женщины, и Ал. Вас. был бы счастлив. Но встретился я, личная жизнь вспыхнула со всей своей силой, множество нераскрытых душевных дарований нашли себе применение, личность получила яркое выражение, и путь определился…
Вздохи же о нечистой совести, возможно, появляются и от удовлетворенности, возможно, и при некотором упадке чувства.
Вечером отдыхали на копне сена и продолжали разговор о Нат. Арк., о «выживании из ума» и о преодолении склероза способом, который описан у Иоанна Лествичника.
Каждое утро собираюсь на охоту и не могу оторваться1 от Ляли. Можно бы, конечно, и ее утащить с собой в природу, но как-то не могу тащить, она же сама к этому до последней степени неспособна. Так и выходит, или она, или природа. Но думаю, что это не от ее неспособности, потому что с самого начала природа стала меня отталкивать. Очевидно, выход мой из природы был необходим для собирания моего единства в ней: это так надо. Придет, я думаю, время (и скорей всего — это придет на Кавказе), когда мы к природе придем вместе (для этого надо пройти школу единомыслия).
27 Августа. По пути в Москву. Дума в окошко. Вспомнилось, что вот самое время охоты, и с 30 лет (т. е. 37 лет) не было ни одной осени, и осенями этими почти не было дня без охоты, —
255
а теперь вот совсем не охочусь. А Ляля даже и вообразить себе не может — чего я лишился!
Ведь моя вся жизнь была организована, как непрерывная охота, в эту жизнь, как нечто подсобное, входила и моя семья. Эта моя охотничья жизнь была построена по форме своей строго эгоистически: я со своей затеей, как «enfant terrible»* стоял на вершине пирамиды, и все было для меня. В такой бедно-эгоистической форме было большое богатое содержание, почти целиком уходившее не на меня, а на всех. Семья моя видела только форму моей жизни, и когда содержание мое вышло из формы, то все мои «любящие» бросились спасать ненужную мне больше форму, совсем даже не обращая никакого внимания на меня самого.
Особенно странно было, когда они справляли именины мои без меня и тоже вот отбили у меня машину, и ездили на охоту в то время, как я сам не мог и смотреть на ружье. Так, может быть, и в космосе была какая-то форма: она разбилась когда-то, и обломки, как бледные спутники, освещаемые горящим живым светилом, вращаются вокруг него. Может быть, оттого иным так неприятно бывает смотреть ночью на восходящий месяц..
Смотрю на бедных этих своих людей, по-своему как-то любивших меня, и чувствую свою вину и одновременно и не-вину, потому что мне надо было выйти из пережитой формы, и если бы я не вышел из нее, то погубил бы все свое содержание.
Моя форма стала их содержанием (эгоизм), а содержание моей формы им было недоступно, они его не поняли и упустили. Содержание же мое, личность, они понимали как форму и сводили ее к материи. И вот почему борьба за меня была борьбой за имущество.
28 Августа. Москва. Как на море в тишину было на душе этой женщины, в ней было все: и небо, и берег, и цвета, и глубина. Не было одного того, от чего начинается движение. На море появляется ветер — вода приходит в движение и тогда силою своей действует. Для этой женщины то же самое нужно было, какое-то мысленное начало со стороны, чтобы мысль всего ее
* enfant terrible (франц) — несносный ребенок
256
существа, мысль, большая, как море, приходила в движение. Мне кажется, про себя она даже не могла вовсе думать, ей нужен был вопрос, ей нужен был кто-то
Вчера в постели перед тем, как заснуть, я внезапно понял свою жизнь со времени возвращения из Германии и до встречи с Лялей, как тоже кокетливую игру в уединенного человека, как одну из форм эстетического демонизма. Странническое блуждание по неустроенной стране в костюме охотника с дикаркой и детьми, вызов мещанскому обществу и т. д. — все до точности происходит от ницшеанского сверхчеловека в русском издании. Вот в таком жизненном оформлении развивался талант из его нравственных посылок вовсе другого происхождения, чем эта форма охотника и ницшеанца.
Эта точка зрения на себя, открывшаяся благодаря выходу из этой формы, вместе с тем открывает перспективу и на жизнь Олега и Ляли. Индивидуалистический эстетизм в этом случае принял не брачную форму, как у меня, а, напротив, форму аскетического целомудрия (гнушения браком). В результате этой формы индивидуализма, целомудренного явилась жертвой Ляля; в результате моего брачного индивидуализма-эгоизма -моя несчастная семья.
Мой рассказ «Любовь» является одинаково приложимым выходом из индивидуалистического эстетизма как ко мне, так и к Олегу; этот рассказ содержит весь поворот от эгоистического самоудовлетворения к общественно-брачному состоянию. К тому же самому непременно пришел бы и Олег.
29 Августа. Опять «мысль из окошка» по пути из Москвы в Тяжино: эта мысль была о процессе создания «единственной». Так вот, Ляля мне представляется единственной, что на свете другой подобной быть не может. Но сегодня на почте я видел одну барышню с глазами, похожими на Лялины, и мне подумалось: «А может быть, это я создаю Лялю, как единственную в мире женщину, на самом же деле такие «ляли» встречаются?» Может быть, и все так, кто любит, порождают из себя те прелести, которые я приписываю одной Ляле? Может быть, это
257
любовь ее кажется такой исключительной только потому, что я никакой любви не испытывал, и мне «все благо»? Принимаю, что так, но вместе с тем и утверждаю, что на земле, у людей существует великая любовь, единая и беспредельная. И в этом мире любви, предназначенной человеку для питания души в той же мере, как воздух для крови, я нахожу единственную, которая соответствует моему собственному единству, и только через это соответствие единства с той и с другой стороны вхожу в море всеобщей любви человеческой.
Вот почему даже самые примитивные люди, начиная свою короткую любовь, непременно чувствуют, что не им одним, а всем хорошо на земле жить, и если даже очевидно, что хорошая жизнь не выходит, то все-таки возможно человеку и должно быть счастливым. Итак, только через любовь можно найти себя самого как личность, и только личностью можно войти в мир любви человеческой: любви-добродетели. Иначе: только путем личной любви можно приобщиться любви-добродетели…
А что есть личная любовь? Это есть открытие (откровение?) в себе существа единственного в своем роде, которое единственный раз пришло на землю и больше никогда не повторится. При своей неповторимости эта личность-мгновение содержит в себе весь мир, всю вселенную и стремится за момент своего существования раскрыться как вселенная.
Навстречу этому самоопределению личности движется поток уравнительный, предъявляющий всякому «Хочется» свое «Надо». Этот уравнительный поток размножения, безнравственный сам по себе, вызывает свое внутреннее «Надо» исключительно при столкновении с Личностью и ее «Хочется»: любовь и начинается только в момент столкновения этого «Хочется» с «Надо», и в этой борьбе рождается то, что называют талантом, и самое творчество есть превращение личного «Хочется» (любовь личная) в общественное «Надо» (любовь-добродетель).
Мы присели в лесу. Над нами летали мельчайшие мошки.
Ляля спросила:
— Меньше, — ответил я, — это мошки-мгновения.
258
— Взлетят и умрут?
— Возможно. Только им эти мгновения как вечность. Если бы удалось сознать всю совокупность сил, определяющих взлет этой мушки, нам через это раскрылась бы вся тайна Вселенной.
— И мы тоже так?
— И мы взлетаем на то же мгновенье, только у нас есть человеческая задача вспыхнуть мгновением и так остаться: не умереть.
Ляля сказала о себе:
— Я женщина переделанная.
Ляля увидела в простой мгновенной пятиминутной любви скрытую в ней «всю-любовь», и стала ту любовь переделывать на эту, и через это себя
