Скачать:PDFTXT
Дневники. 1940-1941 гг.

вопрос: а не есть ли эта наша любовь, как у всех: приходит — уходит.

Вечером читали Блока более двух часов, и ясно предстало люциферо-хлыстовское происхождение этой поэзии169. Вспомнилось, в религиозно-философском собрании170 Розанов из толпы людей вытащил за рукав Блока и сказал мне: «Вот наш хлыст и их много, все хлысты». Правда, эта религиозная распутица, подмена веры в Бога поэзией непосредственным человеком воспринимается как нездоровье, гниение; эти слова -здоровье и нездоровье — содержат в себе: здоровье — правду, веру, верный путь, нездоровьеложь, подмену, ложный путь.

338

Так все это искусство было на ложном пути, и большевизм в начальной фазе своей был как направляющий бич правды.

Когда вчера я заговорил с Лялей о каком-то прекрасном поэтическом народе русском на Печоре, она стала это отвергать: нет этого, все это умерло, и если воскреснет, то как-нибудь в общей культуре. Если это правда, то и мое наивное сознание о действующем первоисточнике нашей поэзии, устном творчестве народном — устарелое понимание. Так было, и теперь этого нет.

Не только язык народный, как первоисточник моей литературы, — я теряю даже вкус к тому родственному вниманию в природе, о котором столько писал.

— Денечек, — сказал я, — что же это со мной делается!

Ничего особенного, — отв. она, — ведь ты переменяешься, ты переходишь от природы к самому человеку.

26 Декабря. Ночью думал о «самом человеке», к которому я перехожу со своим чувством природы и очень ясно вижу, что самое главное для этого надо уничтожить в сознании ограду, за которой начинается «тот свет». Есть два сознательных пути в деле разрушения ограды, первое — это самоубийство, второе -признание сего дня как вечности. Вытекающее из этого правило первое: живи как бессмертный!

27 Декабря. На мои слова, «живи как бессмертный», Ляля заметила: «Вот в том-то и беда, что все живут как бессмертные».

И это правда, если мои слова сказать «всем». Напротив, им именно и нужно напоминать и даже пугать смертным часом. Слова же эти, обращенные к себе, получают иное значение только потому, что я смертью до того запуган, до того боюсь ее и не хочу, что на эту ее силу уничтожения призываю как бы вторую — смерть, крестную, т. е. силу, преодолевающую смерть, и уже после того говорю: — Живи как бессмертный, ежедневно разрушая границу этого и того мира, границу, созданную людьми же для воспитания детей.

Ляля раньше верила, что во всех людях что-то есть, и рано или поздно все спасутся, то теперь думает, что люди жизнь свою

339

так разрушают, что не все спасутся и на Суде будут отвержены. (NB. Иметь в виду при изображении ее жизни.)

N. попросил у меня манную кашу, которая остается у меня от завтрака. — Все равно пропадает, — сказал он, — так лучше уж я ее собаке отдам.

— Как пропадает! — ответил я, — ее съедает какой-нибудь человек.

Какой?

Мало ли какой, неизвестный.

— А вам нечего заботиться о неизвестном, подать известной собаке лучше, чем отдать неизвестному человеку.

Федин очень умный светский человек, но его ум и светскость встречаются с очень ограниченным талантом, и от этого получается чрезвычайно заостренное самолюбие. Глубже корректных отношений с ним ни в коем случае не надо входить.

Впервые начинаю приходить сам с собой в равновесие, впервые вижу возможность создать обстановку, в которой не будешь бояться себя.

Видел во сне поломанный сад, в котором я ночевал. Проснулся, хочу чаю, вижу Лева пьет крепкий чай, а мне не дает. Я мечусь по саду, ищу стакан, чайник и не нахожу, а Лева, выпив чай, уходит. Я кричу на него, и он откуда-то присылает ко мне Аксюшу на помощь.

Проснувшись, раздумывал, из какого болота вытащила меня Ляля, и дивился, откуда она набрала в себе сил, чтобы возиться. Дай, Господи, силу оправдать ее доброту.

Из жизни Ляли: она страстно возилась с поэзией и если бы занималась, то из нее наверно что-нибудь вышло бы. Но она вошла в церковь, и связь с поэзией кончилась, и та сила, влекущая к красоте, стала любовью. И Ляля теперь думает, что искусство в существе своем дело мужское, вернее, одно из поприщ чисто мужского действия, как песня у птичьих самцов. А дело женщины — это прямая любовь, и потому понятно, что в соприкосновении

340

с огненной силой религии все ее личное сгорело и выявилась сущность ее самой: любовь. То был Страшный Суд ее личности.

Вчера Ляля играла в шарады и увлеклась до того, что после, когда я засыпал, она вздрагивала от смеха: вспоминала.

28 Декабря. Мы уедем из Малеевки 30-го. По приезде в Москву следующие дела:

1) Духовное завещание. 2) Однотомник (ст. о Горьком). 3) О «Доме на колесах» + «Бурундук», 4) Рассказы в детские журналы (распределить). 5) «Дом на колесах» в республиках: 1) запрос в Украину о двух книгах, 2) запрос в другие республики. Найти письмо из Украины, 6) Костюм и пальто. 7) Лыжи купить. 8) Окончить с дачей. 9) Проверка денег всюду. 10) Алименты (с 1 по 10 янв.). 11) Литфонд: о получении письма (комн. 14). 12) Звонок к Маршаку. 13) Ляля пойдет в библиотеку Союза пис. 14) Новые рассказы по радио. 15) Календарь. 16) Диафильм. 17) Проверка «Нового мира». 18) Вечером: ответ Чаковского. 19) 8-го в 12 д. к туристам.

Вчера опыт разговора «умных людей» по плану Ляли. Просто замечательные результаты: она, как «занятая женщина», почти вовсе перестала «выпрыгивать», а я — дичиться и вызывающе огрызаться. В этом свете, напр., Толстой, Маршак и др. являются не как враги, а как животные, которых не следует злить, а, напротив, оглаживать. И вообще среди подобных людей и еще куда худших и страшных надо ходить, как по жердочке над водой.

Светлое морозное утро. Ходил по тропинке взад и вперед с того времени, когда осталась на небе звезда утренняя и до тех пор, пока она не растаяла в свете от солнца. Мне было ясно, что дело художника — это расстановка смешанных вещей по своим первоначальным местам.

Современная сказка (напр., Андерсен) всходит на дрожжах символизма и происходит, вероятно, от дуализма, в котором

341

материя является образом духа, или, наоборот, дух образом материи. Современная сказка должна исходить из монизма, т. е. дух и материя — одно, и разделения между тем и другим нет, как нет разделения между этим миром и «тем». Все своеобразие моих рассказов-сказок состоит именно в яркой демонстрации этого единства духа и материи и тем самым сильного протеста в отношении символизма и дуализма. Андерсен для меня наиболее противен.

Ненависть к евреям, которая теперь так распространилась среди русских, происходит, может быть, и законно, вследствие того, что евреи занимают лучшие места. Но чувствовать ненависть к личности еврея только за то, что он еврей, — нелепица и признак неудачника. Напротив, русскому человеку нужно так себя ставить, чтобы еврей ему помогал. Для этого надо немногое: надо не чувствовать себя неудачником171.

Надо написать книгу зарисовок, портретов: напр. Грин, Савенков, всевозможных эпизодов, как «товарищ покойник» и др.

29 Декабря. Вчера после ужина Ляля осталась играть в шарады и мне захотелось в одиночестве почитать. Это за год было первое добровольное расставание. И ничего прошло себе. Я даже и так размышлял, что временная разлука должна входить в наши отношения и вот почему. Как сладость полового акта заключается в том, что та и другая сторона относительно друг друга находятся в неведении и через близость они хотят понять себя («поять»), так точно и страстное писание предполагает неведомого друга, к которому писанное и относится. Но как только этот друг явится, то для чего петь соловью? Но если друг удаляется, то с чем же остаться, как не с тем же страстным желанием близости? Так вот, по-видимому, для успеха в писании необходимо создать искусственное разделение. Впрочем, об этом думать не надо, это выйдет само собой.

Ночью, когда Ляля пришла и заснула, она через несколько времени пробудилась в поту, хотя в комнате было не жарко. «Не туберкулез ли?» — подумал я. И потом в полусне стал думать о возможности совершенного расставания. «Тогда, — думал

342

я, — писать больше незачем». Что же делать? Умереть только. Но как умереть, если оно не умрется, самому же на себя, вероятно,нельзя.

30 Декабря. Страшная метель. С четырех до семи ехали в Москву.

31 Декабря. К деликатным упрекам Ляли в моем эгоизме (происхождение упрека: Замошкин сказал, что художник всегда эгоист + что я вздумал без совета с Лялей купить медвежью шкуру, а я хотел для нее) прибавилось от Нат. Арк., что я не воспитан женским обществом, что я избалован. В ответ на это я возразил, что если я сделаюсь таким, как они хотят, то я сделаюсь женщиной. Но сделаться женщиной, как сделался преп. Серафим, — это подвиг всей жизни, и если я сейчас этим займусь, то сделаюсь просто бабой, как Александр Николаевич. Ляля стала на мою сторону: «Ты, мама, хочешь, чтобы М. М. стал как папа, но папа ничего не делал. Если же мужчина хочет что-то сделать, то он, с нашей женской точки зрения, неминуемо должен быть эгоистом».

Из этого разговора, не имеющего никакого значения, очень хорошо видно мне себя самого за этот год сожительства с Лялей, и моя радость и мои сомнения.

Письмо от Черемхина Ф. Я., который вызывается на мирные переговоры с Е. П.

«Дорогой Федор Яковлевич,

письмо ваше с предложением быть миротворцем я получил и приветствую Вас в этом начинании. Вы должны иметь в виду, что не я виновник войны и с самого начала только просил Е. П-у предоставить мне свободу в отношениях моих с друзьями. С самого начала я не хотел даже расстраивать свои отношения с Е. П., которые сложились за много лет. Эти отношения сложились не на любви, которой я вовсе не знал, а на привычке. Е. П. тоже никогда не любила меня, а так привыкла к положению жизни со мной, что превратила меня в свою собственность. И вот это собственническое чувство она, не зная вовсе чувства любви, и называет по-своему любовью. На этом

343

чувстве собственности и возникла в ее душе война с той целью, чтобы удалить от меня и даже погубить [В. Д.]. В этом вся суть ее нападений и вся причина моей обороны. Вот почему я с большой радостью прочитал о том, что вы берете такую «любовь» в кавычки. Напротив, та любовь, какую узнал я, открыла мне целый мир нравственного совершенствования и постоянного движения

Скачать:PDFTXT

вопрос: а не есть ли эта наша любовь, как у всех: приходит - уходит. Вечером читали Блока более двух часов, и ясно предстало люциферо-хлыстовское происхождение этой поэзии169. Вспомнилось, в религиозно-философском