вперед. Скажу больше, скажу вам такое, что могут понять только очень немногие люди… я начинаю мало-помалу утрачивать животный страх грядущей моей неизбежной смерти. И еще больше того, дорогой Федор Яковлевич, я начинаю ощущать, что вечность начинается не после того дня, когда я умру, а сегодня, сейчас, сию минуту и сие мгновение. Влияние жизни [с В. Д.] сказалось уже на моей деятельности. Я написал книгу о любви, не той любви в кавычках, о которой говорит Е. П., а о настоящей любви так удачно, что большие знатоки литературы говорят, будто никто еще в России так о любви не писал».

Докончили вместе с Лялей, высказав надежду на переворот. Только переворота Ф. Я. никакого не сделает, а, скорее всего, в лучшем случае Е. П. сообразит, что самое выгодное дело для нее — это помириться.

Итак, вот моя Ляля, эта женщина по преимуществу: ее не дисциплинированный систематической работой ум, ее бездельное дарование, способен только схватывать мгновения и выражать их самостоятельно, не складываясь с другими умами. Этот ум предназначен только для осознания в себе женщины, как бездеятельной сущности, ищущей выражения. Эта сложная натура (natura naturata), естество естества ищет зачатия от Духа. На пути искания подмена своего личного пути общим (по «плоти»). Причины и перипетии подмены. Смысл их. Ее особенность: своего женского назначения она не подменивает мужским назначением. Ее назначение найти своего «Серафима» и через него осуществиться в мире людей как любовь.

Ум женщины не может действовать с тем, чтобы исходить от чужого ума или сложиться с другим умом: в этом и есть дело мужское. Ум женщины индивидуален и бездеятелен (пассивен)172.

344

Пришвин М.М. Дневники. 1940-1941 / Подгот. текста Я.З. Гришиной, А.В. Киселевой, Л.А. Рязановой; статья, коммент. Я.З. Гришиной. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. – 880 с.

1941

1 Января. К вам обращаюсь, живые в мертвых, встаньте на помощь мне, вас я вызываю, вас поднимаю именем Бога нашего Иисуса Христа. (Углем на стене.)

Революция мира, стань делом Божьего Суда над живыми и мертвыми, разрушь границу между этим миром и загробным, нет ни того, ни другого, есть вечное разрушение и вечное созидание, и в этом вечном есть божественное мгновение рождения Бога в человеке. (Углем на стене.)

Живые, как же вы не понимаете священное мгновение свое: вы живы только тем, что на вас лег луч Божьего творчества, и в этом свете на помощь стали все живые в мертвых. Спешите понять и успеть соединиться в свете и стать светом мира… (Углем на стене кельи одного монаха на Кавказе.)

3 Января. Думаю о Ремизове и Горьком. Мое созвучие с Мережковским было в отношении [к] России как к неведомой стране (terra incognita).

Дела на 3-е: Разговор с Мартыновым, с «Новым миром». Приготовить «Валенок» и статью о Горьком. Узнать в «Детиздате» и пр. В «Смене» — «почему?»*

Финансы на 4 Января:

Гослитиздат 15000 +

Молод. гвардия 3537 +

Фацелия 9000

* Имеется в виду разговор об издании однотомника и выяснении причин приостановки начавшейся публикации «Фацелии» в «Новом мире».

347

Собрать с журналов 4500

на 4 Января = 50 тыс.

Этого хватит на год при 4 тыс. в месяц.

А на дачу или: Однотомник или написать «Падун».

Вернее же так: если однотомник пройдет, то весь его на дачу, если нет – не строить дачу до написания «Падуна».

5 Января. Искусство создано, чтобы заполнить пустоту между жизнью и смертью…

6 Января. Сочельник. Ходили к Е.Н. Карасевой. Удручающий развал. «Наш Дом», в котором бывает и С.А. Стахович, реликт царской эпохи. Просто удивительно! И вообще «демократия» расплющивается. Неудачно мы провели сочельник, -одно старье. Неудачно все вышло…

В церкви слишком много старого хлама, точно так же, как и в революции, пора создаться синтезу из тезисов: церковь — революция.

7 Января. Рождество. Мороз сломило, близко к оттепели.

Незаметно прошла 1-я неделя Января, за целую неделю написал только подвал в «Кино-газету», продвинул сборник однотомника, учел денежные ресурсы.

Человек, умирая, какое-то слово сказал. И умер человек, и то слово его было услышано, и с этим словом стал жить другой человек из года в год, вспоминая его и к смыслу его прибавляя свой новый смысл.

И когда состарился этот человек, то, умирая, сказал это слово, полное смысла, и третий человек услышал это готовое по-новому слово и стал жить по этому слову, наполняя его новым смыслом.

Вот и я пришел к этому слову и начал жить им, как будто только родился с ним.

348

Слова этого я не назову, пока не наполню его своим смыслом.

Людей кровь связывает, но этого становится мало, приходит время, когда людей стало связывать слово. Пришел некто и сказал: — Не кровь, а слово! — и отдал кровь свою за слово, и Слово стало плотью. До чего же ясно стало теперь, что в этой войне идет война крови за кровь и слова за слово и что мир может быть только в единстве слова и крови, слово наполнится кровью, и кровь будет оправдана словом.

Все это я сказал в редакции «Октября» критику такими словами: единство материи и духа вовсе не надо понимать метафизически — от этого толку мало! это надо понимать чисто практически. Вот вы служите в редакции и, отслужив свои часы, возвращаетесь домой к личному делу. Понимайте это свое поведение как дуализм. И начинайте жить так, чтобы делать одно дело и на службе, и дома, и для общества, и для себя.

Чаковский, очень неглупый паренек, мне сегодня сказал, что все эти восторженные отзывы обо мне, когда скопятся в достаточном числе, непременно приведут к уничтожающей статье. Почему? или потому, что опыт всего прошлого это подсказывает, или по зависти… Я думаю, что надо помнить слова Фадеева Замошкину: — Вы пишете о всем лучшем у Пришвина, но не хотите смотреть на его тени. — Какие же тени? — спросил Замошкин. -Первое, — ответил Фадеев, — что он держится от нас в стороне.

И это, вероятно, и все: в стороне быть нельзя, всякое твое «в стороне» требует общественной проверки, и если ты взял курс на одинокое накопление мыслей и влияния, то тебе рано ли, поздно ли будет вызов со стороны общества, вызов на чистку, и ты должен будешь дать такое же оправдание, как дал Максим Горький.

Чаковский же намерен своей работой предупредить неизбежный от непонимания взрыв. И, правда, люди восторгаются и не дают объяснения своим восторгам, невольно возникает подозрение. Чаковский единственный умный мой читатель и смотрит в корень вещей.

349

Мне вспоминается так далеко теперь от себя то благосостояние в Загорске, когда я пришел к «счастью», основанному на отрицательном признаке: нет ничего волнующего.

Как все это умерло, как все это далеко от меня…

Теперь моя радость, мое счастье держится лишь каким-то днем, даже часом, там за этим часом-днем стоит и прямо виднеется враг — это моя смерть, враг, которого я должен сразить, и моя победа мне достанется лишь ценою гибели всех сладких иллюзий, которыми держится «жизнь» так называемая.

Чем больше у моего друга здоровеет душа, тем больше почему-то слабеют нервы. Доктора говорят, что так постоянно бывает с людьми, которых жизнь очень трепала и вдруг перестала хлестать. Так с лошадьми бывает: бежит, пока ее хлещут. Мне надо взяться следить за собой — первое, надо, чтобы она хорошо высыпалась, а второе, чтобы следить постоянно за собой и на ее раздражение никогда не отвечать своим. Так что не ее надо лечить, а себя. А, между прочим, конечно, надо немедленно сводить к докторам и позаботиться об организации жизни в природе.

8 Января. Мой друг А. М. Коноплянцев разделил свою жизнь на две: одна жизнь отдается службе, другая любимому делу. С этой мыслью он стал служить в департаменте народного просвещения и получать по 20-м числам каждого месяца жалованье. После же этой службы для хлеба он занимался литературой для души.

Огромное большинство людей интеллигентных так именно и жили. Мне пришло в голову, глядя на них, что это в корне безнравственное дело — разделять свой труд на «для души» и «для хлеба». Вовсе не понимая тогда всей глубины этого подвига — достигать неразделенной жизни, я стал заниматься только любимым делом, писать, и только писанием зарабатывать себе деньги.

Мне вначале приходилось в газетах и по три копейки писать. Случалось, напишется рассказ, выходящий за пределы

350

газеты, но тогда второго такого рассказа я не ждал, на него не располагался, а писал с одушевлением газетные строки, испытывая удовлетворение достижением единства жизни своей.

Признание обществом моего искусства явилось не из претензии моей на место художника слова, а исключительно как награда за строгое выполнение идеи неразделенности жизненного труда.

Теперь после десятков лет своей практики я вижу, как трансформировалась в жизни моя первоначальная идея единства труда.

Пришло время, когда это единство внешнее перешло в требование единства в себе, — и когда в советское время застигнутые врасплох писатели взялись приспособляться к идее социализма, я писал «Кащееву цепь», в которой быть самим собой ставилось как императив. После моральной своей победы меня перестал удовлетворять этот императив о себе, и я идею единства труда в «Корне жизни» и «Фацелии» сделал идеей единства духа и плоти в творческой любви.

Теперь остается мне выразить новый этап моей юношеской идеи единства труда. Я хочу вступить в борьбу с величайшим злом, какое только рождалось на пути нравственного сознания человечества. Это зло состоит в проповеди идеи разделения жизни на «в этом мире» и «там». Так после долгой борьбы за единство в труде и за право быть единым в себе я прихожу к новой борьбе за единство жизни этой и «той» и единство самого человека.

9-12 Января. Арамилев сказал, что 11-12 книжка «Нового мира» вышла без «Лесной капели», а вместо этого помещена разносная статья Мстиславского1. Началась «заворошка»2 с участием Федина, Фадеева, Замошкина, Чаковского. И все оказалось скорлупою выеденного яйца. Но роль Ставского неясна.

13 Января. Вчера заканчивали вместе «Дом на колесах», книжку для маленьких детей.

351

14 Января. Больше и больше кончается история с «Новым миром». Написал умненько Ставскому. Если не ответит, значит, он подлец. И тогда станет легче: подлец, так подлец. Если писательство не есть лов рыбы в мутной воде, не простой расчет на удачу, а нравственное поведение, то первое правило начинающего писателя — это при своей неудаче не вскипать злобой на кого-нибудь; или то же в образах Библии: не сердись на Авеля, если тебе выпадет доля Каина.

Исходя из своего опыта, я считаю первым, что должен зарубить себе на столбе берущий в руки перо человек,