все скажет».)
Можно в горе от-ходить, спасая только себя, но можно в горе у-ходить, унося с собой все ценное, спасая его не для себя, а для всех.
20 Мая. Тяжино.
Теща не может управиться с прислугами, и это вчера стало предметом обсуждения. Ляля рекомендует матери молиться Богу. Но теща сопротивляется и говорит, что есть обязанности чисто человеческие, в которых человек должен оставаться только человеком. — А если он не может? — спрашивает Ляля. -Тогда он должен лечиться и обойтись с помощью доктора. -А если доктор не поможет? — Если все средства исчерпаны, да, тогда надо обратиться к помощи Божией. На этот крайний случай я берегу молитву, а там, где могу обойтись своими человеческими средствами, остаюсь человеком. Ты же знаешь, мать моя была немка, и я такое разумное отношение к Богу получила по крови. — С кровью надо бороться! — подает реплику Ляля. — Не знаю зачем, — отвечает теща, — я нахожу в нравственном отношении вполне целесообразным оставаться в пределах человеческих возможностей только человеком и не призывать имя Господа моего всуе. — Мамочка, я понимаю, ты в душе протестантка, и оставайся ею, Бог с тобой, но если ты явно не можешь управлять прислугой… — Как не могу? я могу, что вы меня сбиваете… — Нет, мы тебя не сбиваем, ты себя сбиваешь тем, что этим материальным хлопотам придаешь слишком большое значение. — Что же ты рекомендуешь, относиться легкомысленно? — Да, пусть даже и немного легкомысленно. — Попробую! — Не шути, я серьезно говорю, ты в своем, как ты называешь, «человеческом» деле упорствуешь, хотя силы в тебе для дела вовсе уже нет, и это упорство приводит тебя к претензии на власть, ты представляешься барыней и тем отталкиваешь от себя прислугу и меня: я спорю с этим и прошу
458
тебя, преодолей свою немецкую кровь, свое протестантство, смиряйся и проси помощи Божией и в делах, которые ты по немецкой гордости своей считаешь «только человеческими». -Вы с М. М. два сапога пара, — отвечает теща, — вы можете взять палки и куда-то уйти, и вам кажется, вы можете всегда все бросить на произвол судьбы, а вот попробуйте, бросьте: большая квартира с обстановкой, общественные обязанности, слава -все это требует порядка, забот ежедневных. Да и вы оба тоже просто любите общество, вашей пустыни хватит на три месяца, а потом опять захочется в Москву на Лаврушинский. Я-то это знаю и добросовестно строюсь и предвижу все и берегусь. И вы все это оба знаете, но делаете поэтическое представление и можете, конечно, увлекаться и делать вздор. Лялина жизнь -это пример обольщения себя увлекающей мечтой. — Но ведь есть же такие люди, они могут мечтой жить не хуже, чем вы добросовестным порядком. Вот Михаил Михайлович тебе пример, и раз мы в этом с ним два сапога, то эта пара тебя должна убеждать и радовать.
И еще надо помнить, что надо уничтожить в себе способность обижаться… Вот когда явишься на глаза Ляле, то она как глянет сквозь тебя, так тут все разлетается, как туман. И надо это заметить, что с самого начала так повторялось и она всегда возвращала меня к себе. Сила ее состоит в исключительном чувстве правды.
И потом, Михаил, как же тебе не стыдно: ты, который мог выносить столько лет самую сварливую женщину в мире, Ефросинью Павловну, теперь, обласканный, насыщенный любовной заботой вокруг себя…
22 Мая. Подписал договор ехать в Крым на 15 выступлений, за каждое 250 + 100 за Лялино выступление. <Приписка: Денег нет!> Еду из-за Ляли, ей нужен морской воздух. Так моя «природа» превратилась в женщину, и за женщиной еду теперь, как за весной. И не раскаиваюсь, не стыжусь: так это и надо.
Проект двухчасовой лекции о себе, в четырех отделах:
10 минут Ляля о Пришвине, 5 отдых, 30 — мое чтение.
Перерыв. Я о себе, Ляля читает.
459
Лялины 10 минут: тезисы.
Мои 10 минут: тезисы.
Лялины тезисы: 1) Очарованный странник: биографические сведения. 2) Как вышла сказка из жизни Пришвина. 3) Роль народной сказки в творчестве Пришвина. 4) Разветвление творчества: эпос и лирика. 5) Характеристика пришвинского эпоса и лирики. Лирический роман «Кащеева цепь», эпические стихотворения.
<На полях: Родина как большой дом.>
Пришвин читает образцы своего охотничьего и детского сказа.
Пришвин о себе. Путь от книги о картофеле до книги о Фацелии. Научное и художественное изучение природы. Родственное внимание.
23 Мая. И если я хочу жить как писатель, то, любя Лялю, я создам величайшее поэтическое творение, самое нужное для современности: Песнь Песней, песнь радости на развалинах старого мира.
Ляля не раз говорила, наблюдая мою нравственную незащищенность: — Какой талант должен быть, чтобы такому человеку выжить в советское время! — А я сейчас думаю: — Какой нравственной силы должна быть женщина, чтобы.
24 Мая. Я уже в немецком плену и невольный слуга идеи проклятого порядка. Все хорошо у немцев, все разумно, и в то же время рот раздирает от зевков, очень скучно, и в этом ужас всего немецкого: все разумно и все скучно, и хочется прежде всего, страшно хочется удрать.
(Эта идея включить в семейный роман политическую жизнь не новая, но она, по-видимому, еще не изжита, и ей можно пользоваться.)
В представлении немца русские тратят время на искания. (Прислуга скучает, если он устроит порядок: ей нужно искать. Отсюда и… богоискательство.) NB: вот, значит, потому-то и скучно с немцами, что у них все найдено.
460
Деревья в Москве только теперь одеваются, и стало довольно тепло. В результате сражения Ляли с матерью за меня, -только я оказался серьезно пострадавшим: у них истерия пришла и ушла, а у меня остается нерастворимый осадок возвращенной тоски: впервые чувствовал приступ жестокой тоски. Чувствовал свое моральное падение и каждую неудачную фразу Ляли присоединял как аргумент самоунижения. К этому присоединилось письмо Ставского, и получилось то же самое катастрофическое состояние духа, как было при РАППе.
Ходил по улицам, заглядывал в детские садики, вглядывался в клейкие листики тополей и не получал ни от них, ни от детей помощи. Среди крыш и фабричных труб показался мне где-то крест брошенной церкви, и соединения чувства страдания от образа креста с чувством радости от клейких листиков и детей не произошло. Напротив, [от] креста отделялся Лялин моральный план и становился против моей красоты, и я чувствовал свое моральное бессилие, и становились понятными упреки за мои хорошие писания: нельзя в такое страшное время писать так хорошо.
Особенно горько было вспомнить, что Ляля впервые отказалась выслушать чтение моего дневника. — Написать-то легко, -сказала она, — а ты вот поди, сделай. — Я огрызнулся, что нелегко написать: — Поди-ка напиши! — Впервые услыхал я от нее упрек за работу сознания, направленную к нашим же отношениям с целью создать Песнь Песней. К этому вспомнилось, что на днях она сказала А. М. Коноплянцеву: — Не меня он любит, а символ.
И мне вспомнилось то далекое время, когда я сошелся с неграмотной крестьянкой, и она понимала мое занятие писанием как святое дело. А потом через несколько лет она поняла, что это мое дело направлено куда-то в сторону и что, хотя я в этом велик, как Лев Толстой, но для нее это ничего не значит. Напротив, это дело не только ее не касается, но и чем-то ей лично враждебно. Мало-помалу в ее сознании я-живой человек и я-писатель разделились, и чем больше я делался как писатель, тем больше она ненавидела мое писательство. Так точно было и у Толстого: Софья Андреевна втайне в Толстом ненавидела писателя. Так и Ляля, ухаживая за больной, полупомешанной
461
матерью, вдруг вспыхнула той же неприязнью и поставила мне даже директиву: — Если у тебя не хватит духу поддержать старушку, то это покажет твою моральную слабость. — Но где мне достать моральную силу, если я подозреваю, что старушка вовсе даже не больна, а просто, как и все в ее положении, эксплуатирует жалостливость дочери. Так и Ефр. Павл. если бы умнее была, разве мог бы я ее бросить! Из жалости к матери Ляля впервые изменила мне, своему поэту-утешителю, ушла в сторону темной морали. Самое же плохое, что никто другой, как она сама расстроила мать и, будучи этим сама угнетена, расстроила меня.
Сегодня вечером, обнявшись на диване, мы приводили друг друга в порядок. Ни малейшего значения своим словам она не придавала и обвиняла меня в том, что я болезненно ковыряюсь и придираюсь к словам и что так нельзя, что мы, любя друг друга, могли бы быть всемогущими.
На этом можно построить тончайший психологический рассказ: вечером на сон грядущий они иногда спорят между собой, но она крепко спит, а он, получив для мысли толчок, иногда продолжает думать всю ночь. А утром она просыпается, здоровая, свежая, и с материнской участливостью и большим огорчением видит страдание в его глазах. — Ничего, ничего! -говорит он, — я не только думал, я кое-что и придумал: рано или поздно мы создадим с тобой Песнь Песней. — Она улыбается ему, поощряет, дает ему ложку своей микстурки, затемняет окошко и говорит: — Ну, спи, не думай, только, пожалуйста, не думай. Скажи: не будешь думать? — Не буду, — отвечает Афанасий Иванович. И ей, как Пульхерии Ивановне, когда Афанасий Иванович грозится, что возьмет саблю и пойдет на войну, так и писатель с его Песней Песней: куда уж тут, только бы уснул. И закрывает телефон одеялом и ходит на цыпочках.
Рассказал Ляле о ее измене моему писательству в пользу морали, и она мне ответила, что как Ефр. Павл., так и Софья Андреевна исходили в конце концов из эгоистических побуждений, она же не может стать против поэзии, потому что это значит стать и против молитвы, это значит отказаться от православия и стать протестантом (не слово, а дело).
462
25 Мая. Ляля не очень рассчитывает на Крымскую поездку и на заработок от выступлений («какой-то циркач!»). Относительно моего отступления от литературы в надежде, что, как при РАППе, вдруг переменится все к лучшему, она отвечает: -А возможно, не переменится, а ты отступишь, и там это примут, и когда кто-нибудь скажет: «Пришвин», другой спросит: «А разве жив?» — Я согласился и спросил: — А что же делать? — Она ответила: — Нужно писать, но писать вот как ты писал в военную газету. — Но это значит быть репортером и очеркистом, это дальше от литературы, чем лекции.
На Ставского просила не
