считать Вас своим врагом.
Однако письмо Ваше несомненный факт, и я вынужден был написать в редакцию, что вследствие письма Ставского я снимаю свои претензии за потерю рукописи. Но я должен Вам сказать,
468
писал я это письмо с таким чувством, с каким Цезарь отказался защищаться, увидав среди убийц своих Брута. Говорю это, конечно, лишь по аналогии, потому что не считаю ни себя Цезарем, ни Вас Брутом.
В заключение своего письма предупреждаю Вас, Владимир Петрович, что борьба за «Лесную капель», «Жень-шень» и т. п. для меня есть такая же борьба, как для Вас, военного, борьба за родину на фронте. В нашей литературе не все еще это понимают, потому что не все могут родину чувствовать так, как ее чувствую я, и я знаю, наверное, что с военными людьми у меня больше контакта, чем с литераторами. Чувство природы, вложенное в «Фацелию» и «Лесную капель», вызвавшее глубоко невежественную и, по-моему, антипатриотическую критику т. Мстиславского, иначе было понято моими военными читателями. В ответ на мои очерки в «Красной Звезде» я получил ряд писем от командиров, которые пишут мне, что за каждой веточкой и зверушкой, о которых я пишу, скрывается сердце человека91.
В свое время в свою защиту я опубликую эти материалы, и Вы их почитаете. Словом, руки я не опускаю и уверен, что порицание меня, может быть, даже предвзятое, будет рассеяно. Поверьте мне, что в борьбе своей меня интересует не «Новый мир» и не Мстиславские, а наша родина, мать-земля, порождающая и цветы и наше искусство. <Зачеркнуто: К Вам же лично, как военному храброму и защитнику общей нашей родины, я питаю симпатию особенную.> Я очень боюсь, что литераторы после статей Горького, объясняющих мое творчество, умышленно не хотят понимать, что за моими веточками и зверушками очень прозрачно виден человек нашей родины, и что борьбу с ними мне придется вести серьезную и упорную. Я это подозревал еще во время диктатуры РАППа, когда Вы мне начали оказывать дружескую поддержку и когда я, именно обороняясь, написал «Жень-шень». Связь наша с Вами в этой борьбе, как видите, уже давнишняя. И вот почему нынешняя Ваша недооценка моей «Фацелии» и «Капели» не может ни в коем случае отнять уважение к Вам, доказавшему не словом, а физической кровью свою любовь к родине92. Михаил Пришвин.
469
31 Мая. Вчера Ляля съездила в Старую Рузу, осмотрела дом, и дела наши с покупкой налаживаются. Если удастся достать у Чагина денег, то уговорю в Крым ехать Лялю одну, а сам засяду за «Падун».
Ясно становится, что сокровенное, по всей вероятности, и от себя самих скрытое требование современных руководителей литературы к писателям — это чтобы они могли простому массовому работнику и бойцу заменить священника, т. е. заполнить своим творчеством пустоту души.
Поворот: Чагин <зачеркнуто: обещает> распорядился о договоре. В Крым можно не ехать.
Ефр. Павл. переходит на мирную политику.
1 Июня. <Зачеркнуто: То в Крым, то в Малеевку...> Утром Ляля пожертвовала Крымом. Но я понял, какой крест она несла из-за матери, и как вдумаешься, все пошло на созидание Лялиной души.
Так и у меня: я-то разве тоже не выдержал испытание (Еврипид. «Ифигения»: «Лучше одиноким остаться, чем жить со сварливой женой»). Поэтому Ляля и требует, чтобы без раскаяния со стороны Ефр. Павл. я ее не прощал. Ляля смотрит при этом на свою мать, которая в страдании каялась и перерождалась. (У Ляли душа росла, а моя душа сохранялась от смирения…)
Политическое положение: Америка знает, что после поражения в Европе будет революция и господином положения станет СССР, как «третий смеющийся». Но почему же, зная это, Америка поощряет Англию продолжать войну? Не потому ли, что мысль не мыслит и действует только сила вещей.
В 5 в. позвали в Националь. Приехал Шолохов. Назначил мне свидание в 10 утра. Что же сказать?
1) Новое мироощущение: герой Земля (Горький) Гейне. Праздник. «Красная звезда». Московская культура: народ и литературная Москва.
470
2 Июня. Почему телеграмма: уезжаю 3-го. История с «Фацелией», «Новым миром», статьей Мстиславского. Невозможно обороняться: «Правда» не печатает (Бекарюков и Шестакова). <Приписка: Нельзя жить без перепечатания. Японцы.> Монография Чаковского. «Смена». Розыски: Федин — Фадеев. Письмо Сталину. Я в городе страдаю. Решаюсь в циркачи. Последний шаг: Шолохов и Сталин. Значит, нет ничего.
После свидания с Шолоховым осталось полное удовлетворение в отношении борьбы за свои дела и в то же время печаль о всех, кому, казалось, живется хорошо: никому не живется хорошо, у всех одно горе.
6-8 листов. Как жить без перепечатки. Борьба рублем: не печатать.
Чагин о N: «Затрудняюсь назвать другого писателя».
Без политики «Фацелия».
Статьи критические, но критику нельзя напечатать. (Коллектив «Правды», Бекарюков.)
Коллектив «Правды» (Шестакова).
«Октябрь» — монография Чаковского.
Федин — Фадеев все говорят, что «журнал дело»: а сами ничего, такой мир теперь писателей.
С Мартыновым: как сказали «Шолохов!» — он побежал к Чагину. Значит, нет ничего…
3 Июня. С утра +2. Снег.
Купил дом в Старой Рузе. И Овчаренко перекупил у Ряховского. Громов рассказывал, что все это время неба не видел (до того было тяжко жить). И правда, вот именно, что [в] угнетенном состоянии неба не видишь…
Pflicht немецкое на русском значит «послушание»: в точности одно соответствует другому, и то и другое из религии, и то и другое соответствует характеру протестанта и православного.
471
Блестящие и трагические победы немцев зачеркнуто: вызывают восхищение такое же> как борьба индейских племен с цивилизаторами. И не только это похоже по внешности, но и по существу: там и тут выступает сила рода в своем простом существе: жить хочется — умирать надо (помирать собирайся -рожь сей). В здоровой крови пульсируют простые слова: жить хочется — умирать надо.
4 июня. Звонил к Шолохову, и ответ был, что разговора о мне еще не было.
5 Июня. Именины мои (23 Мая).
Шолохов звонил: разговаривал с Поскребышевым и другим секретарем. «Дела ваши не так уж плохи. Сердятся за некоторые места «Фацелии» и «Лесной капели». Но в общем ничего. Решено поговорить с Вами т. Еголину, он человек образованный, литературовед, значит, Вам с этой стороны не будет трудно. А все, что вы просите напечатать, — будут печатать».
Вечером был Алекс. Мих. Коноплянцев, и обсуждался вопрос, крупный человек Ефр. Павл. или мелкий93. Так решили, что, если бы крупный, она бы написала: — Прости, ради Бога.
Слухи о том, что Гитлер жмет, что кто-то в правительстве за войну, кто-то против. (Воевать — значит начинать революцию в Европе, не воевать — сдаваться немцам на мирную эксплуатацию страны как колонии.)
6 Июня. Продолжается холод. Приезжал Мосфильм заказывать фильм на тему: «охота как школа разведчиков». Вместе с завед. сценарным отделом Соловьевым (еврей) приезжал режиссер Васильев (русский). Я подумал было, что это тот Васильев (фильм о Чапаеве) и обрадовался, но, узнав после, что не тот, смутился [и] теперь не знаю, что делать.
Любить надо тоже с разумом, а то если слепо полюбишь, скажут: это собачья любовь.
472
Начало замысла фильма. Парнишка Коля Дедков на лыжах обегает места, которые переходят военно-охотничьему Дому отдыха. Он встречается с командиром, организатором Дома таким образом: командир попадает в яму. Коля спасает его.
7 Июня. От Еголина звонок: в понедельник, 9-ro/VI в 11 ч. д.
Защита «Фацелии». Лилии Гейне. Немцы без Маргариты94.
Первенство и чечевичная похлебка95.
Путь к массам: это никак не путь подмены «Фацелии» чечевичной похлебкой.
Мой язык культивируется влиянием принципа германского университета: могу, как «Фацелия», и могу, как «Дедушкин валенок». (Примеры.)
И без сублимации.
Назовите другого писателя. Гонение за своеобразие.
Еголин был причиной моей травли, но моя дипломатия: оправдать причину и все свалить на палачей. Виноваты палачи, стрелочники.
Никто не подозревает, как просто мое писание: пишу точно, как живу96.
Письма читателей в доказательство простоты моего писательства.
Повторение пройденного:
Защита «Фацелии» — первенства.
Факты разрушения: 1) Сбита Песнь Песней, о которой легко писать. 2) «Падун». 3) «Бабушка». 4) Расстроены отношения с журналами: «Октябрь» — боится. 5) «Смена».
Статья Мстиславского вызывает: «паломничество».
8 Июня. Начинаю понимать всю натуру Ставского. Я раньше думал, что он честный, как Гринев в «Капитанской дочке»,
473
а оказалось — это не честность в нем, а особенная приверженность к политике как средству самоохраны. Политика, обращенная на самоохрану, в искусных руках представляется как верность Сталину. Никакой натуры, все подмена и симуляция, все «чего изволите» и мечта о собственной даче, где, кажется ему, можно спрятаться и от себя самого. Увы, он глуп: такой дачи нет для покоя. И потому у него в запасе другая мечта -это шестицилиндровый автомобиль для охоты на джейранов: в погоне за антилопами будто бы можно обогнать себя самого. Увы, ни покой, ни движение не помогут: от себя не спрячешься и не убежишь.
Ясно видишь натуру: родился таким дураком и в жизни, как дурак, развивается в дурака опытного и даже образованного. При мысли об этом, что дураками и умными люди родятся и ими так, как родились, так и остаются, встает буддизм с его «ничего не поделаешь» и встает христианство с его верой в возможность переделки натуры и личного спасения.
С этой последней точки зрения даже и Ставского можно спасти, если найти в нем его личную особенность. Вся натура его целиком плохая, он просто по природе дурак, но по христианству в нем должна быть какая-то черта, единственно ему свойственная, благодаря которой добротолюбец может спасти его.
9 Июня. Духов день.
Был у Еголина, и оказалось, что я, написав Сталину, попал в положение хохла, который попросил у Бога сала. Я попросил не реабилитации своего имени у Сталина, а издания книги. Вот это мне и устроили, поручив Еголину мне об этом сказать. А когда я завел у Еголина речь о реабилитации и он прочитал мое письмо к Сталину, то вот тут и оказалось, что в результате всех убийственных волнений мне дали сало. Еголин посоветовал написать Поспелову, редактору «Правды».
<Глубокоуважаемый - испр. на:> Уважаемый Иван Петрович, в конце 40-го года журналы и газеты с легкой руки «Нового мира» начали травить меня как писателя, занятого будто бы пустяками во время великих исторических событий.
474
Многочисленные мои читатели поспешили мне выразить свое сочувствие, а некоторые из них пытались даже выступить со статьями. Однако их статьи не были нигде напечатаны. Самому же мне, писателю, которого А. М. Горький с некоторым свойственным ему преувеличением называл образцовым советским писателем, защищать себя было неловко. Когда поднятая «Новым миром» травля стала угрожать изданию сборника избранных моих сочинений и V-й том сочинений с 40-го года отодвинули на 42-й, я решил просить у Иосифа Виссарионовича Сталина защиты и обратился к нему с письмом, копию которого Вам посылаю.
На
