днях т. Еголин уведомил меня, что просьба моя относительно издания моих книг полностью будет выполнена, и т. Чагин заключил со мной договор. Но, к сожалению, я свою сложную просьбу о реабилитации моей идеи в письме к т. Сталину конкретно свел к изданию моих книг и очутился в положении хохла, попросившего для себя после смерти сала.
Вот почему по совету т. Еголина я обращаюсь к Вам с просьбой напечатать в «Правде» статью, в которой будет раскрыто, что моя «природа» не есть стихия, в которой писатель укрывается от своих общественных обязанностей, а является выражением чувства родины, самого нам теперь необходимого. Совсем ничего не значит, что это чувство выражается у меня не всегда в образах обороны или строительства. Напротив, я сознательно пишу по-своему, чтобы читатели не спутали меня с теми писателями, которые пишут на эти темы не по личной охоте, а по заказу.
Я мог бы Вам прислать сотни писем читателей военных, комсомольцев, пионеров и даже прямо с фронта (из Финляндии), что мои зверушки, цветочки и все такое читателями принимаются не как «биология», а как выражение общего многим чувства любви к своей родине.
Я прошу еще обратить Ваше внимание на то, что нет почти ни одного детского журнала, в котором не печатал бы я свои рассказы-басни, написанные так, что их печатают в журналах для взрослых и переводят на иностранные языки. В хрестоматиях, в отрывных календарях, в военных газетах («Красная звезда») Вы всюду найдете пропаганду моих образов природы, воспитывающих
475
любознательность и мужество. Неужели же этой деятельности почти 70-летнего писателя недостаточно, чтобы защитить его от обвинения в пристрастии к праздным мыслям о природе во время великих исторических событий. Для такой защиты достаточно разрешить Вам написать кому-либо статью в 200 строк, объясняющую мое творчество в названном смысле. Я уверен в том, что в результате Вы, как редактор, получите благодарность такую же, как получает ее редактор «Красной звезды». Но, конечно, не в благодарности дело, а в создании необходимого душевного равновесия для осуществления моих литературных замыслов, по моему глубокому убеждению, гораздо более ценных, чем мною сделано почти за 40 лет. С уважением, Михаил Пришвин.
1
0 Июня. Посылать ли письмо Поспелову? А что если Поспелову нельзя или он ничего не понимает, и я останусь с носом? Не лучше ли (раз печатают и раз не трогают)… самому не трогать?
И как это противно самому свои собственные сочинения разъяснять как патриотические!
Семейный треугольник. Я понимаю Лялю. Бывало, в разгар битвы с Ефр. Пав. она вдруг войдет в разум и пристыдит: — Погляди на меня, с кем ты борешься: кто я такая, чтобы ты, знаменитый, со мною боролся и нападал на меня! — Тогда сердце мое сжималось, и мне казалось, что, обижая эту малограмотную женщину, слепо идущую за мной по моим фантастическим дорожкам, я гублю в себе самое мое лучшее, детское, святое существо. Жалость к спутнику жизни охватывала меня, душа расширялась, и вместе с этим возвращалась моя радость жизни. Теперь то же происходит у Ляли с матерью: не ее она любит, а собой дорожит, всем лучшим в себе, прекрасным миром свободы, и ей кажется, что это ее лучшее обеспечено вниманием к страждущему человеку.
Когда я прочел это Ляле, она была довольна, только спросила меня: — А что если не в маме дело, а в том, что я ее раздражаю и мучаю?
476
— Я люблю тебя за то, что ты меня любишь.
— А я тебя за то, что ты меня. Где же причина?
— Теперь это нельзя понять, теперь это круг, и причины на кругу постоянно меняются местами.
Вечером Емельянов привел героя Василенко, пришел режиссер Васильев, и наметился тематический план фильма «Охота как школа разведки». Буду изображать из себя Максима Максимовича, Лермонтова и завистника его Мартынова. Семья егеря М. М. — следопыта: Коля (Дедков) и дочь Ксения.
11 Июня. Началось тепло.
Потому именно она и не выносит половой агрессии, что мужчина это делает вне себя, что в это время с ним нельзя сговориться, и все вызывает страшное воспоминание из детства, когда кто-то из старших, играя, накрыл подушкой: секунду или две девочка была под подушкой, и эти две секунды ранили психику навсегда.
12 Июня. Была в царское время родина из «Нивы» или «Задушевного слова»97, а теперь родина — это глубочайшее обоснование своего личного интереса. — Ты обдумай, — сказал А., — с кем тебе будет лучше, с немцами или с евреями. — Конечно, -отвечает Б., — с евреями, потому что евреев рано ли, поздно ли мы вместим и определим им частную, полезную роль в государстве, а немцы нас вместят и нам дадут частную роль германской колонии. — И пусть, — отвечает А., — немцы нас вместят, и мы будем им полезны. Немцы — скучный народ, мы их будем веселить и характер их изменять к лучшему, и с ними наша культура возродится. А евреи возвратят нас через свой интернационал к тому же золотому тельцу цивилизации… — Спор этот между А. и Б. происходит от неверия их в национальную мощь нашего коммунизма, от неверия в ту «родину», которая вступила в дружбу с социализмом…
Родина как орех с семью стальными скорлупами. Молодец из молодцов народился, раскусил орех, и там, оказалось, сидит Зиночка… — у нас, а у немца — Гретхен.
477
Соловьеву в «Мосфильм»: — Желаете, чтобы я делал фильм, заключайте договор с таким, каков я есть, а на либретто меня пробовать нечего…
Зеленый шум. Рассказы охотника.
12 Июня. Обещался Матросову из воениздательства собрать книгу «Военно-охотничьи рассказы» и в Июле заключить договор.
13 Июня. Написал либретто «Охота как школа разведки».
Ляля треплется, как куст на ветру. Смотрел в ее утомленное лицо и думал о себе, что пусть в литературе слыву я за мудреца — там это возможно: ведь и вся литература «слывет». Но как человек я еще только на полдороге, какой я еще человек, если терпеть не могу больных и не страдал за болезнь любимого человека и не видал в лицо его смерть. И даже только думая об этом, содрогаюсь от страха, и жизнь после того мне кажется истощенной и ненужной.
Если раздавит на улице всякого человека, то это создает зрелище ужасное… и привлекательное: все бегут, всех влечет поглядеть. И он тоже бежал со всеми, как все, но когда увидел и узнал в убитом человеке свою любимую женщину и толпа это увидела и поняла, то все стали смотреть на него больше, чем на убитую, и он сразу из жадного зрителя стал жертвою жадного созерцания, как будто его страдание было и больше и интереснее картины раздавленного человека.
А в общем если вспомнишь, подумаешь, расспросишь тех, кто помоложе и участвовал в революции душой и телом, то, право, не дурно было, когда все могли жить как хочется.
Тяжко было потом подчиняться тому Надо, которое пришло вслед за Хочется. Но мало-помалу пришло сознание: делать-то ведь нечего, нельзя вечно жить как хочется. Тут-то вот и началось послушание, т. е. добровольное сознательное подчинение необходимости.
478
Теперь весь вопрос о возможности возрождения и выявления внутреннего патриотизма состоит во времени: когда наступит достаточный срок послушания, тогда сталинская эпоха будет понята как необходимая для нашего народа школа послушания. Если же время послушания будет сорвано, то нас неминуемо немцы подчинят, и мы будем у них в послушании, пока не преодолеем их плен изнутри.
Но кто же может знать о сроке послушания, никто этого не может, и всякий, начинающий говорить о конце послушания, не изжив до конца свою личную заинтересованность, является не пророком, а претендентом на трон. Вот почему я просто жду срока, жду, когда меня позовут.
Кто-то явственно шепнул сзади меня: — Миша! — Я оглянулся, сзади меня никого не было. Страшно мне стало, и я думал, что там им, наверно, нельзя почему-то, по каким-то особым, нам непонятным законам нельзя с нами общаться, но случается, как при всяком законе исключение, кто [-то] вырвался, изловчился и, увидев меня, шепнул свое: «Миша!»
14 Июня. Сдал либретто и обрадовался: примут — хорошо, не примут — еще лучше.
Приходил Лева и выпросил 50 руб.: пришлось давать…
Одно утешение за весь день, но большое, это что Ляля любит меня до конца, всей душой, и я тоже…
15 Июня. Тяжино. Едем в штаб управления пионерскими экспедициями.
Весь день на Клязьминском водохранилище. Школьники пекли картошку, лес наполнился дымом от сотен костров. Играл оркестр. Удивительно было видеть, как скоро можно испоганить природу и детям не получить ничего, кроме баловства. Папанин не приехал, мы с Мантейфелем сказали пустые слова о родине.
16 Июня. Теща выздоровела. Ее «классовая теория» в ее устах невыносима, в устах Ляли весьма приемлема. Дело в том, что Ляля очарована старой Россией, в частности, средним дворянством
479
за его христианственность, а теща господством [порядочных] людей над «хамами».
С этим чем-то нельзя согласиться и к этому чему-то нельзя приспособиться никому: это что-то должно пройти, как проходит болезнь. Я старался, сколько мог, очистить свою душу от этой неприязни к чему-то, я сбрасывал годы с себя, стремился, совершенствовался, достигал, и ничего не выходило: что-то оставалось между мною и ими.
Только мало-помалу это определилось и стало ясным для них и для меня: это что-то, замаскированное словом «природа», было живое чувство к хорошим людям, от которых я произошел, то лучшее, что я храню в себе и чего у них нет и без чего им тоже не жизнь, это что-то есть живое чувство родины. Вот это что-то и разделяло нас… Вот почему меня вообще в советское время не трогали, хотя и не любили, и вот почему мне всегда чувствовалось, что если погубят меня, погибну я — погибнет Россия.
В Лялиной душе я, как в зеркале, увидал свою душу во всей ее ясности и простоте.
В Ляле есть женское существо «в себе», и это есть сопротивление всякому действию, понимаемому как насилие над собой. Такая вся техника, и она бежит от всякой техники, как курица от петуха.
17 Июня. Вдруг понял происхождение «что-то», мешающего развиваться свободному искусству и любви к родине. Это то самое, от чего Крупская возмутилась на то, что я своего утенка назвал стахановцем98. То самое, что, напротив, поддерживает романы Гладкова. Возможно, это же самое прекратило и деятельность Горького как художника, во всяком случае, стояло на [его] пути. Это же самое побудило удавиться Есенина и застрелиться Маяковского. Это же самое было в РАППе и теперь, переменив личину,
