создает всеми признаваемое «неблагополучие» в искусстве.
Это «что-то» возникло внутри секты «Революционная интеллигенция» и выражалось в запрете личной жизни: сначала, мол, сделаем для всех, а после того для себя. Жизнь искусства
480
с улыбкой обходила этот запрет, но в 17-м году искусство, как выражение личного начала человека, погибло.
С тех пор искусство не может оправиться, и за все 23 года существования советской власти единственный Михаил Пришвин писал от себя, а не на тему извне навязанную. Он скромно начал писать охотничьи рассказы и, когда это у него хорошо вышло, задался целью написать о хороших людях прошлого времени против всеобщего обязательно-отрицательного отношения к прошлому. Так создалась «Кащеева цепь».
Тема «о хороших людях» как чувство родины, в сущности, и есть содержание понятия «природы», изображение которой извне является темой Пришвина. Это личное чувство родины в поэтической форме достигло высшего своего выражения в «Фацелии», и тут это живое чувство встретилось с тем пережитком, который сектантская интеллигенция выражала в формуле: «сначала для всех, а потом для личного».
В ближайшее время по выходе в свет книги «Фацелия» надо ожидать статей погромных против себя, но они коснутся лишь поверхности и не смогут вытравить скрытой правды чувства любви к родине, столь необходимого нашему времени. Это будет борьба реакции против современности, и слегка можно надеяться, что это сообразят и прямо-погромных статей не допустят. Но, кроме того, можно чуть-чуть надеяться даже и на то, что произойдет чистка вроде РАППовской и как тогда я выскочил из РАППа с «Жень-шенем», так теперь выскочу с «Фацелией». Если же так не случится и насядет «реакция», то проглотить они меня не проглотят, потому что я ерш и с хвоста если — подавятся, а с головы я не дамся: пусть-ка посмеют разбирать мою «Фацелию» как художественно плохое произведение.
Вся моя задача теперь не расстраиваться от возможно погромных и обидных статей — в этом весь секрет: не обращать никакого внимания, сидеть и сидеть с твердой задачей пересидеть «что-то», как пересидел РАПП. Ни в коем случае, однако, не надо зарывать голову, как страус, в песок, а за всем следить и всякую атаку встречать контратакой. Дело не шуточное, происходит борьба за родину: именно так теперь все и
481
сходится, что стоять за себя теперь значит для меня — стоять за родину.
Явилась мысль встретить выход «Фацелии» статьей о Родине в «Лит. газете» и направить ее Еголину.
Современная тема (вырезка из газеты):
«Что же сказать о писателе, который сегодня, в эпоху, когда социалистическое творчество народа победно бьет ключом, не умеет замечать и изображать его по-настоящему, уходит от современной темы?»
<Приписка: «Из передовой «Лит. газеты» от 15/VI41» <Приписка: Эпиграф.>
Бывает, писатель придет и скажет слово, а 99 слов унесет с собой невысказанных. Но за эти 99 слов невысказанных не он отвечает, а среда, его окружавшая.
Скажите, друг, если вы в жизни своей своими глазами никогда не видали драгоценного камня рубина, но все знаете о нем, а я видел своими глазами рубин и в руках держал, кто из нас ближе к драгоценному камню.
— Я знаю, — вы говорите.
Я же вам говорю:
— А я его видел.
Да, вы знаете о нем от других, из книг, я же сам лично не одним умом, а всем составом своего существа принял в себя его образ .
Так вот и в споре о современности темы, в этих направленных лично ко мне упреках в том, что я ухожу в «край непуганых птиц» от современной темы, я отвечаю и спрашиваю:
— А вы кто такой, знающий о современности по слуху, по газетам, по чтению, или носите в себе образ современности?
Друг мой, давайте согласимся забросить упреки в отношении современности тем, а найдем какой-нибудь иной критерий для оценки художественного произведения. Я знаю хорошо, если вы считаете мое произведение не эстетически только ценным, а органически, то я это готов утверждать тысячами примеров и
482
фактов о том, что произведение мое современно, что оно могло на вас воздействовать только потому, что внутри этого произведения, будь оно написано о чем угодно и означено какою угодно отдаленной от современности темой, внутренняя тема его всегда современна.
Без современности, заключенной в произведении, не может быть влияния на читателя.
А если внешняя современность темы не есть показатель истинной его современности, то, может быть, мы изберем другой критерий, скажем, влияние на читателя. Но… поработав почти 40 лет в литературе, сколько теперь могу я назвать очень влиятельных писателей, от которых теперь ничего не осталось: куда девался «Санин» Арцыбашева»? Этот роман теперь невозможно прочесть.
За эти 40 лет жизни с пером в руке, встречая и провожая карьеры знаменитостей, сколько раз я задавал себе вопрос о той почве, на которой я держусь. Вот, положим, все критики меня хвалят и превозносят — могу ли я это принять и на этом стоять? Конечно, нет: критики могут ошибаться и подменять внутреннюю современность моих произведений своей эгоистической конструкцией. Массовый успех, как я видел по многим, тоже не ручательство за современность.
Позвольте, на чем же стоять честному писателю, не желающему занимать чужое место.
О, друг мой, в этом же и есть весь ужас, весь кошмар существования художника: он вечно идет по канату, каждое мгновенье готовый полететь вниз и разбить себе голову. Только зная это, можно понять, почему во всяком обществе во все времена удачливый артист награждается больше других.
Я думаю, это не всегда его самого награждают, а просто, чувствуя все великие трудности на этом пути, спешат наградить и того, кто на этого хоть мало-мальски похож.
Друг мой, даю вам честное слово, что и сейчас, после 40 лет писательства и всяких признаний, я все еще иду по канату и если могу о чем говорить, то исключительно о балансе своем. Моим балансом было чувство природы и чувство где-то существующего
483
друга. Очень недавно я открыл, что чувство природы во мне значило чувство родины и это чувство определяло мое родственное внимание, а чувство друга — это было из моего писательского ожидания читателя. С этими двумя балансами в одной и другой руке я шагал по канату, и достигаемое равновесие я понимал в особом чувстве современности.
В чувстве жизни есть непостижимое для разума противоречие, знаешь, что все люди смертны, все умрут, но о себе чувствуешь, будто я в отличие от всех как-нибудь проскочу и миную неминучую беду. Так и в чувстве современности для разума кажется так ясно, что современное, положим, эпохе Пушкина не может быть современным эпохе социализма, но чувствуешь, будто современное пройдет, а я как-нибудь с Пушкиным через неминучую смерть проскочу.
Никогда в литературе так далеко не расходились поэзия и «проза», как в наше время. Да оно и понятно: необязательно для всех обладать музыкальностью или поэтическим чувством, между тем как жить хочется всем. И с точки зрения экономиста или политика, имеющего в виду именно всех, роман, обходящий поэзию, чтобы именно всех ознакомить с задачами современности, — этот роман, имеющий значение доклада для всех, является гораздо более ценным, чем поэтическое произведение, доступное лишь для тех, кто обладает поэтическим чувством.
Одно дело — быть поэтом, другое дело — понимать поэзию, третье — не понимать поэзии и судить ее наравне с «прозою», т. е. докладами для всех на заданные темы.
В голодное время мне пришлось года два зарабатывать себе существование трудом деревенского учителя100. А потом вдруг, когда пришел нэп, я послал в редакцию рассказ и получил за него больше, чем я мог бы трудом учителя добыть себе в год.
<Приписка: С другой стороны, и так было: за 40 лет написал 5 томов и продал их за 150 тысяч. И написал сценарий «Хижина старого Лувена» и за [один месяц труда] получил 150 тысяч.>
484
Не раз я обдумывал это и, в конце концов, пришел к выводу, что это правильно: я не прямо за рассказы свои получал плату, а я получал аванс за то произведение, которое я должен дать обществу как настоящий художник. Настоящий артист заслуживает, а я, еще не настоящий, получаю как поощрение и за это должен когда-нибудь расплатиться…
<Приписка: Вы скажете, это я только такой, особенный [может глупый человек.] Нет! Я только больше других сознаю, а кто не сознает - тот живет в такой суете от аванса, что никакой [человек] этому состоянию не должен завидовать: [не жить, а бегать и требовать].>
Так вот прошло почти 40 лет литературной деятельности, а я в глубине себя все еще сомневаюсь, оплатил ли я свой аванс, и без этого чувства неуверенности в праве на существование как-то и не могу жить. И теперь, после 40 лет труда, каждый рассказик свой отправляя в редакцию, в глубине себя одеваюсь в рубашку сомнения. Но они прекрасны, эти рубашки, они состоят из крови и нервов настоящего артиста…
И когда я нахожу в себе это сомнение — я артист.
На Ордынке стон, плач, истерика: женщины провожают новобранцев. — Сколько в человеке любви! — сказал я. <Вымарано: - Это не любовь, - ответила Ляля, - любовь подавляет эгоистический центр, а это эгоизм.- Неправда, - воскликнула теща, -не все любовь, но в этом плаче есть и такие, кто истинно любит. - Знаю я их, - сказала Ляля, - я их три года видела. - Кого их?- Крестьян: все они свои сундуки любят. Так вот и Ляля, тоже в горячке говорит совершенно противное своей природе*.>
Переезд на дачу. 1) Работа над Горьким. 2) Кавказские тетради. 3) Машинка — лента — бумага, копирка, чернила, резинка, вторая тетрадка чистая. 4) Интимные дневники. 5) Бритвы. 6) Фото. Два аппарата, пленка.
* В авторской машинописи 1943 г. рукой В. Д. Пришвиной приписка: «Я говорила нехорошо, но одно верно было, это протест против сладости отдачи своему горю, в то время как это горе отнимает последние силы у уходящего. Истинная любовь провожает не только на войну, но и на казнь с твердостью, а не с разъедающими душу слезами».
485
В «Красной звезде» не напечатали мою статью о Горьком из-за того, что в письме Горького от 24 года говорится, что в Германии живется плохо. Вот те и фунт, а давно ли все были уверены, что война на носу.
Когда я наговорю Ляле дерзостей, то она, вспыхнув, вскоре начинает меня жалеть: она угадывает, что я от себя больше страдаю, чем она от моей дерзости. А еще, может быть, она глядит на меня, как на ручного воробышка: вот он вспомнил былую вольную жизнь, встрепенулся, взлететь хотел и одумался: тут
