вместо подушки, но от зениток, пулеметов, ракетных вспышек не мог заснуть. Пришла Ляля и в ужасе шептала: — Нас арестуют, разве так можно! — За что арестуют? — За то, что мы тут. — Глупенькая, это бюро авторских прав, а я автор. — Уйдем, уйдем, вот летит фугасная бомба. Я боюсь фугасных…

526

А потом, когда пристыдил: — Ты не разлюбишь меня, что я трусиха: но ведь я это физически, понимаешь, это физически, я с этим сделать ничего не могу, это не грех, это помимо сознания. А придет время, и я в области духовной тебе покажу, я не могу без сознания: [а тут] посадили в яму, не знаю за что, и хотят…

Еще до рассвета стихла стрельба, мы хотели уйти домой, но на нашей лестнице охранники стерегли Луговского для обыска и нас не пропускали. — Значит, и это продолжается.

— А как же, и разве может быть иначе, раз земное зло, заключенное в стеклянном сосуде, разлилось, то оно и будет бежать и все истреблять, пока его не заключат… вы говорите: победа! и я то же говорю, вполне возможно, при условии, если это победа зла… (и т. п. разговоры о том, что победы в смысле торжества добра не может и быть).

Несмотря на всю ночь невольного бдения проснулся в 7 у. и, пытаясь уснуть в объятиях моей подруги любимой, чувствовал через ее тело оба потока, нисходящий к судорожной страсти, слепой и жестокой войне вплоть до убийства, и поток, восходящий к добротолюбию. Гений Лялиной любви состоит в направляющей сознательной силе потока любви, мира… Я не гадал об этом умом, а получал в свое же тело этот ток любви, в котором была и поэзия.

И все так прекрасно, только рано или поздно непременно придет Лукавый и будет шептать: счастье твое, что сейчас ты включен в этот поток, но кто-то и до тебя включался и может быть включен и после тебя… и т. д.

Рабочие планы: 1) Черкасова в «Известия»: договор. 2) После 12 свидание с Панферовым в Союзе и Дмитриевым (бензин). 3) Зарегистрировать ружья. 5) Взять два ружья.

Из разговора с Дмитриевым — невозможность из-за бензина и проч. длительной поездки. Установлено ехать в Заозерье (Переславль) за 160 км.

Отправили тещу. Запрещение стоянки машины. Ночевка у Дмитриева в Измайловском. Решено 25-го собраться, а 26-го утром выехать.

527

Характер бомбежки. 1) Бомбежка зажигательными для паники. 2) С выбором на главных разведкой. 3) С выбором.

25 Июля. 33-й день.

Характер облаков и вообще роль неба: все смотрят на небо. Огромный пожар со стороны Тушина.

4-й день раскапывают и не могут раскопать похороненных в бомбоубежищах людей.

Наше путешествие. Защитная маскировка.

Проехал красный семафор, и милиционер меня не остановил: смотрел на небо. Может быть, некоторых людей война вообще впервые заставила интересоваться небом.

Паника через Дмитриева и Погодина (листовки: если до 28 Москву не сдадите — берегитесь!). Выехать немедленно («часу нельзя пропустить»).

Ужасные сборы. Жизнь на табаке. Приехали в Измайлово.

Весть об успехе нашем на Смоленском фронте. Начало надежды.

Первая ночь в постели.

26 Июля. 34 день.

Почему налета не было? То ли что мы на Смоленском направлении немцев пожали (в газетах: разбита дивизия), то ли что была звездная ночь и самолеты не могли в небе укрыться. (Звезды были такие глупенькие, как глазки только что прозревших щенят).

Начали собираться в 5 утра, в 7 утра выехали через Сокольники, налили машину в колонке возле Виндавского вокзала* и поехали в направлении Загорска.

За отдыхом после Загорска в цветах: как много цветов и вот странно: много бабочек. А почему это странно? И особенно

* В начале XX в. так назывался Рижский вокзал.

528

непонятно, почему мы, спасенные, чувствуем какую-то неловкость?

Это похоже, как было у Ляли, когда она заключила со мной брачный договор и получила паспорт. Дело в том, что, хлебнув до конца горького вина самой настоящей жизни, самого страдания человеческого и вернувшись на остров спасения, начинаешь понимать, что война, как теперь, не случайность, война только открыла глаза, что сущность — страдание — это всегда и в благополучии мы лишь закрываем глаза.

Машина перегруженная, ехать приходилось медленно по плохой дороге, работать, беспрерывно переключая скорости. Особенно трудно было от Рогатина до Заозерья. До того измучился, что голова кружилась.

Вечером попали на Остров Спасения.

27 Июля. 35 день. Заозерье.

Сняли домик и переехали от борца Ивана Яковл. Бобкова. По радио будто бы сказали, что в Смоленском направлении разбито еще 2 дивизии, но что налет на Москву вчера был и горела Пресня. Разговор о каком-то битом, который вез и будет везти небитого. — А что если откажется? — Вот то-то и страшно. — Ничего страшного: раз уже попробовали, что вышло? и проч.

В царское время богатые села, богатея больше и больше, мало-помалу становились городами. Заозерью только-только бы сделаться городом, как грянула революция. А в советскую власть такие богатые села постепенно пустели. Заозерье сохранилось лучше других…

Каждый день едут и едут из Москвы… Девчонка-комсомолка с воза объясняла народу: — В Москве неплохо: чуть что… и тревога, тревога — все прячутся. И все в порядке. — Так зачем же вы приехали?

Помню: днем германский самолет сбросил бомбу, начался сильный пожар. Женщина с балкона крикнула: — Германский

529

самолет! — Другая, лежа на траве: — Вот вздор, тревоги же не было.

28 Июля. 36 дней.

Солнечные дни, сушь, но прохладные ночи. Милиционер говорил, что в ту ночь, перед которой мы уехали, в Москве опять бомбили, но что на фронте будто бы разбито еще две немецкие дивизии. Если немцы отступят, мы поедем в Москву и бомбардировка Москвы будет казаться кошмарным сном.

В том-то и состоит весь обман жизни: кому хочется жить, тот иллюзию считает действительностью, а самую сущность жизни, страдание понимает как случай, неудачу или даже просто как проходящий сон.

Не пора ли наконец покончить с этим заблуждением «передовых умов», что посредством какой-то благодетельной системы можно страдание сделать иллюзией, а житейское благополучие действительностью.

Пора наконец понять, что радость, преображающая мир, исходит не от мира сего и что все прекрасное, вся доброта земная появляется нам на земле, когда мы на землю смотрим не по-земному.

Это было море цветов, по которому вел я машину во время своего бегства из Москвы. Я показывал Ляле: — Гляди, гляди! -Но она глядела и не видела. А какие отражения были в Нерли, когда мы проезжали ее берегами, — она смотрела и тоже ничего не видела. Ей было жалко людей, обреченных на страдание, утрата друзей не позволяла ей видеть в этих цветах начало лестницы в вечность.

— А я смотрел и смотрю на коммунизм как на военно-полевую систему организации государственной власти, не коммунизм действовал, а необходимость центральной власти, разбитой революцией. Немцы не понимают того, что большевики у нас заменяют царя и нельзя теперь большевиков заменить царем. Евреи, понимая этот процесс, пользовались возможностью господства и, наверно, в отношении финансовой стороны дела принесли много пользы. В то же самое время, как чужеплеменники,

530

они явились козлами отпущения и довели эксплуатацию необходимости подчинения русского народа центральной исполнительной власти до последнего предела.

Слушал радио в сельсовете в 12 дня и в 7 веч., вечером пробовали дойти до озера и не дошли: скучновато!

А между тем я корреспондент всего мира и должен давать сигналы бедствия.

Это нервы, поднятые в Москве, теперь опускаются.

29 Июля. 37 дней.

Лукавый мучил меня всю ночь, тот мой собственный Лукавый, который родился вместе со мною и всю жизнь искушал, и я всю жизнь его побеждал, расширяя свою душу в природе.

Читал германскую листовку, русскую и малограмотную, в которой говорилось, что «мы, немцы, вам никакого вреда не хотим, а только хотим избавить вас от жидов и коммунистов и поставить царя».

Полная бессмыслица! и вот это, и еще что будто бы у нас должно не хватить бензину, обещает нам скорое возвращение в Москву и Рузу. А впрочем, ничего мы знать не можем и должны быть готовы ко всему.

30 Июля. 38 дней.

Сегодня в полдневной сводке появилось Ржевское направление, но мы не придали этому значения, пока повар не сказал, что Ржев от Москвы лишь в 160 км. Тогда стало понятно, что наш удар под Смоленском не удался.

Бумагу в Нагорье о сливочном масле решили не посылать.

В Москву в «Известия» тоже.

31 Июля. 39 дней.

И вдруг открылось, что по радио называли не Ржевское, а Новоржевское, т. е. еще более далекое, чем Смоленск. Замечательный пример того, как в заключении и неведении можно быстро перестраиваться. Все мы знаем, что Гитлеру плохо, что план завоевания всего мира неосуществим. И однако стоило

531

допустить, что Москва будет взята, как завоевание всего мира стало казаться вполне возможным.

Приехал из Москвы Женя, рассказывал, что с 28 на 29 Москву засыпали зажигательными бомбами, что сгорел клуб писателей и разрушены большие дома. Рассказал, что раскопки одних развалин открыли старичка, который благодаря термосу и кило хлеба просидел под кирпичами два дня, был здоров и даже выспался. Еще рассказывал он, что у немцев сейчас нет бензина и танки свои под Смоленском они закопали в землю и ждут.

1 Августа. 41-й день.

Какой-то прорицатель сказал, что 2-го Августа в Ильин день на 42 дне война кончится. Повар в этом так уверился через сына, что достал бутылку шампанского.

У немцев будто бы не хватает бензину, и они свои танки в ожидании бензина закопали в землю. И вот теперь складывается так, что если будет бензин и немцы победят нас, то, завладев Россией до Японии, почему бы им и не завладеть всем миром? А если бензину не хватит и победит пространство (борьба бензина с пространством), то где предел нашим претензиям на мировой коммунизм?

И вот так мы живем на острие, имея с Германией в сущности одну цель: свержение капитализма и основание мирового планового хозяйства. Вот из-за того, что по существу все равно, Германия или Россия, лишь бы не капитал, и получается такое легкое примирение с тем или другим концом этой войны. Кончится же тем, что Америка навяжет миру свой план, в который войдут частично идеи, руководящие Россией и Германией.

Что этот домик в Старой Рузе или квартира в Лаврушинском и нажитые вещи! все пустяки в сравнении с тем великим богатством, которое заключается в любви моей к Ляле: это мое все богатство, и сила, и слава!

Христос в существе своем жесток, потому что принципиален, и Ляля в этом смысле жестокая. Даже мать, с которой она

532

нянчится днем и ночью, отбрасывается у нее, когда речь заходит о «Надо»: — Что же такое,