практична
556
в силу своей моральной природы: делает старательно то, что ей не хочется.
Ляля сегодня говорит:
— Мне бы сейчас хотелось с тобой жить так, чтобы двери перед нами открывались-закрывались, чтобы все само делалось, чистилось, укладывалось.
А я отвечаю:
— Мне бы, напротив, хотелось устроиться в натуральном хозяйстве, чтобы делать все самому и не зависеть от людей и машин.
На это она:
А в сущности, так и всем хочется: и чтобы все «само» делалось, и чтобы все зависело от себя самого.
31 Августа. Воззвание «к братьям евреям»129 содержит в себе редкий в еврейской тактике срыв от апелляции к гуманизму в сторону лютой расовой злобы и мести. Такого обнажения подземного кабеля, о котором с детства недоверчиво мы выслушивали сказки, я еще в жизни своей ни разу не видывал. Вероятно, евреям действительно очень плохо приходится. Вторая неловкость в этом воззвании — это что в нем явно неверно утверждается, будто евреи в России наравне с другими национальностями работают в земледелии, на фабриках и в армии. И в то же время в приведенных под воззванием подписях под каждым именем выписано тщательно его привилегированное положение: писатель, профессор, композитор и т. п. Умным людям хватило для этого довольно простоты: ни одного рабочего и красноармейца. Между тем именно в этом неделикатном захвате привилегированных мест и заключается происхождение так называемого антисемитизма. Я помню, в Лейпциге в университете было возмущение немецких студентов, что первые лучшие места в аудиториях захватывали «русские», т. е. русские евреи. Еврей, подписывая свой титул, как будто вовсе не понимает, что если бы не традиции национального быта, воспитывающие отцов и детей в необходимости послушания воле национального коллектива, то на его место профессора из
557
недр нации стали бы десятки тысяч людей, судьба которых поставила их быть рабочими и крестьянами.
Но почему же в Америке и в Англии еврейская деятельность не противоречит движению интеллигенции и всем находится место? Я думаю, это потому, что в этих больших странах свободного капиталистического развития для деятельности всем находится место. Германия же стеснена внешне в своем промышленном развитии, а в коммунистической России и вовсе нет свободной торговли, отводящей еврейскую деятельность на поля орошения. Спекулятивные способности евреев в <зачеркнуто: России> СССР пошли на переработку искусства слова в политику. В коммунистической практике оказалось некуда евреев девать, и они перестроились на управление государством. Но возможно, что в первопричине нашего несчастья виноваты не евреи, а мы, порождавшие блудных детей, начиная с Радищева, и еще больше тот Запад, бывший нашим учителем. Там где-то в судьбах Заката Европы130 таился источник наших страданий, и еврей, паразитирующий ныне в управлении страной под предлогом интернационала, есть вполне законное следствие начальных причин несоответствия идей французской революции с патриархальным кустарным бытом России. И вот почему я отбрасываю от себя искушение борьбы с евреями и антисемитизм, бороться надо с причинами, а не с последствием. И эти причины сами собой отпадут, когда война всех поставит на свое место131.
«Телесные труды без чистоты ума то же, что бесплодная утроба и иссохшие сосцы». (Исаак Сириянин. Слово 58.)
«Тот милостив, кто в мысли своей не отличает одного от другого, но милует всех». (Там же.)
Дуня пришла и сказала: — На скамеечке двое сидят, говорят о войне. Я подошла, спрашиваю: что? А они: — Ленинград взят, сказали по радио.
Пошел проверить слух к лесничему. — Говорили по радио, что Ленинград взят? — Нет, по радио не говорили, а слух есть. Пришла на Болото беженка и говорила повару, что Ленинград
558
взят и бились на улицах 16 часов. Повар в чайную и бух! при парторге: Ленинград взят, бились на улицах 16 часов. — Услыхал это парторг за машинку: — Вы панику сеете, что за безобразие, говори, откуда узнал? — Узнал, — говорит повар, — от беженки. -Веди к беженке. — Приходят к женщине, повар спрашивает: -Ты знаешь, что Ленинград взят? — До точности знаю, взят и бились на улицах 16 часов. — Вот, — сказал повар парторгу, -слышал? — И ушел. — А что парторг с беженкой сделал? — То неизвестно.
Вспоминаю, как я в ЦК бухнул речь против Маршака132, все думал, что мне конец, а мне хоть бы что! И все я сделал силой народа и знал, что если бить в лоб, то бояться нечего и вся таинственная сказка о силе еврейства есть вздор.
1 Сентября. Радио бормочет бессмысленные сказки о войне для детей, в народе перестают бояться говорить, рассказывают анекдот о еврее, спущенном немцами в Ленинград на парашюте, и др. В особенности часто и много говорят в опровержение германских зверств. Какое жалкое самоуспокоение! что-то станут говорить, когда немцы придут и так сделают, что на свободу и комариком в щелку не вылетишь.
Произошло как будто бы короткое замыкание, и пробки, заполнявшие время от 1917 по 1941 год, перегорели, и в промежутке ничего не осталось. Что значит теперь Сталинская конституция? А я-то, глупенький, старался понимать большевиков как промежуточную («среднюю») школу государственности для примитивных, ленивых и распущенных русских людей… <Вымарано: Я ждал от большевиков того, что могли бы нам дать [только немцы].>
Начинают не только вслух выражать недовольство и критику, но показываются и образы людей, которые ожидают очереди для смены нового, внезапно ставшего старым. Это повар Б. (круглый человек), б. офицер П. (человек напрямую).
Ничего не знаем, только слушаем и догадываемся. — Наверно, — сказал он, — это правда, что сдаются массами: кадровые
559
войска разбиты, а это идут разве воины: за что им идти воевать?
N. сказал: — У вас в Москве, может быть, и мелькнул патриотизм, как вкусное блюдо, мы же в деревне на черном хлебе сидим, никакой роскоши себе не позволили и при начале войны знали, чем она кончится. Правда, за что же воевать-то?
Но почему же я, давая <вымарано: клятву> когда-то в своей <вымарано: подзаборной молитве>, смягчился и стал допускать желание <вымарано: победы> тем, кому хотел < вымарано: не простить? Я надеялся>, что <вымарано: не они, а народ>, великодушно став выше своей обиды, <вымарано: победит>. Я перестал так думать, когда переговорил с <1 нрзб.> и увидел, что < вымарано: они те же> самые < вымарано: и Правда их> тоже. С тех пор <вымарано: я стал> [сомневаться], а войска отходили.
2 Сентября. Вчера из Москвы получена открытка от Александра Николаевича, что в последнее время он спит спокойно. Это странное спокойствие человека, живущего в Москве, стало в противоречие с нашей внешне спокойной и внутренне мятежной жизнью. Мы подумали: правда ли, что все проиграно? По радио ничего не говорят.
Наша жизнь есть искание вечности и борьба за нее, а не мир: не может быть на земле мира, и гармонические образы жизни создаются как свидетельство веры в то, что вечная жизнь существует где-то.
Но есть люди и в числе их особенно Ляля, которые до того прониклись сладостью вечного, что с некоторым презрением смотрят на земную жизнь и на всякую попытку ее улучшения, -какой-то кокетливый аскетизм…
— Позволь, — сказал я, — возьмем школу аскетизма, положим, Исаака Сириянина, где указано столько средств борьбы с охватывающей человека страстью любви, между тем как мы с тобой вот любим друг друга страстно и нестрастно и этой любовью достигаем именно чистоты помыслов.
— Это благодать, — ответила она.
560
— А если это есть благодать, а не отречение, то почему же отцы давали столько рецептов спасения посредством отречения и почему они не преподавали благодатную любовь…
— Они писали для особенных людей, их книги для всех должны быть закрытыми и держаться в тайне.
И так мы подошли в своем споре к истине, которая существует только для личности и не может быть достоянием всех.
Можно ли действие русского мороза считать концом развития идеи Наполеона или тоже выстрел жандарма концом Робеспьера! Нет! и Наполеон продолжает как вождь в форме Гитлера завоевывать мир, и Робеспьер в форме Сталина во имя коллектива гильотинировать головы отдельных людей. Только теперь оба эти общественные начала столкнулись не с морозом и случайной волей, а одно с другим, как нож с ножом.
Птицын когда-то победу немцев над нами давал как логический вывод их деловитости, я же возражал ему тем, что победить может разумных немцев наше неразумие…
Видимо, он был прав для войны: разумно устроенное войско должно победить неразумное. Но я, вероятно, думал о той далекой победе в культурной борьбе, когда будут меряться между собой не массы, а духовные личности.
Нет ничего поучительней для понимания немца и русского, как слушать споры Ляли (русской) со своею матерью (немкой).
У Достоевского в «инфернальных» женщинах выведена эта польза бесполезного: это польза не витамина, а самый полет.
Беженцы московские ехали, у них сломалась машина, зашли чаю напиться, рассказали они нам, что в Москве давно уже нет тревоги, а на вопрос наш — почему, ответили: у немцев бензину нет. А из Ленинграда выселили всех, там будет великий бой. Так что мое предупреждение о скорости выводов местных людей оправдалось, и ничего нельзя сказать о конце: на французов выпал мороз, а на немцев, может быть, недостаток бензина.
561
<Зачеркнуто: N. до того осудил будто бы побежденных, до того вдумался в их пороки, в свои страдания в прошлом, что, когда представил себе возможность их победы, испугался и сказал: - Ну, тогда, знаете что? тогда я уеду в Америку.>
3 Сентября. Мы пошли с Лялей болотами на Семино озеро, и она мало-помалу почувствовала болото в его сущности, в первобытности с ихтиозаврами и вдруг сказала: «Нет!» Это значило, что эта природа противоречила ее природе-храму. И как будто болотные черти обступили нас и вовлекли нас в дикий бессмысленный спор. Я не принимал тона ее, она же старалась победить мое недовольство рассуждением, и я ненавидел ее рассуждения. Началось с того, что она несносно часто стала повторять «мечту» уехать куда-то за границу, в Богемию или в Америку: мечта явно «мечта» невыполнимая. Я стал упрекать ее в скуке, она отвергать скуку и оправдываться в чем-то своей страдальческой жизнью. На это я отвечал, что в сравнении с другими страдающими считаю жизнь ее очень счастливой и завидной: она любила и была любима хорошими и даже замечательными людьми. На это она отвечала, что никакой любви вообще не знала, а только страдала. А про меня сказала, что я только раза два справедливо понял ее и записал. — Давно ли ты говорила, — отвечал я, — что только я один тебя понимаю. Это болотные черти
