земного шара, начиная от русского чернозема, кончая идеями Платона и т. п. Тут все сошлось в одну точку, и все мы брошены в действие, и никто не знает, к чему это действие выведет.

Но во всех планах жизни, для всех людей частных и общих теперь обязателен закон о том, что зевать нельзя, т. е. что хотя и ничего не узнаешь, но надо узнавать все, надо, определяя свои

564

действия, быть чрезвычайно внимательным к всей современности. Короче сказать, что всякий народ, может быть, и правда достоин своего правительства, но не всякое правительство исходит от народа, и что вообще не в народе тут дело.

Вчитывался в Бунина и вдруг понял его как самого близкого мне из всех русских писателей. Для сравнения меня с Буниным надо взять его «Сон Обломова-внука» и мое «Гусек»126. «Сон» тоньше, нежнее, но «Гусек» звучней и сильней. Бунин культурнее, но Пришвин самостоятельней и смелее. Оба очень русские, но Бунин от дворян, а Пришвин от купцов.

Сорвался было на войну, но Ляля заболела ангиной…

«Откровение помыслов»127 — труднейшее и мучительнейшее в системе послушания. Но мы с Лялей с тех пор как встретились, так и живем 4-й год в состоянии полнейшего откровения, и это дается не только без труда, а прямо в охоту. И это потому, что у нас любовь. Ну а без любви какое же послушание, какое же откровение. Значит, потому так и трудно людям откровение, что нет любви.

Вчера я почувствовал крайнее нарастание того роскошного чувства к другу своему, которое в счастливых случаях кончается тем торжеством жизни, жалким подобием которого бывает у людей празднование победы с фейерверками.

Взят г. Сумы. Обычный фейерверк и некоторая степень безотчетного радования и удивления, как у детей. (У Ляли этого чувства нет.)

3 Сентября. Вчера встретился Дмитриев, и я чуть-чуть не бросился с ним на фронт. Удержала болезнь Ляли (ангина или дифтерит?) и некоторая одумка с опасением попасть в сомнительное общество. Сколько, наверно, жулья возле фронта, этих «живцов», не подлежащих военной механизации.

Слушаю по утрам радио о том, что какая-то баба, услыхав о победе, в ответ на это сделала две нормы, что ефрейтор Миллер,

565

перешедший к нам, высказался о неминуемой гибели дела Гитлера, и т. д. Прямо чувствуешь, как все на свете в процессе войны механизируется и как с этим борются люди, выходя в герои и в жулики.

<Приписка: Начало (смутное) попытки понять факт победы>

Всякая власть (одинаково, и злата, и булата) сопровождается обезличением (писатель и читатель, а между ними издатель-властелин, писатель пишет не для читателя, он пишет для друга, это издатель-властелин создает читателя).

Значит, происхождение власти находится в неравенстве людей: более сильный, покоряя слабого, обезличивает его и делает рабом, а средства обезличения в существе своем одинаковы. Неравенство физическое — булат, умственное — злато.

В германском восстании (булата против злата) нас вначале радовало здоровое движение против злата («жида»), но дальше… Исход коммунизма, конечно, это борьба против процесса капиталистического обезличения: это равенство всех в материальном обеспечении: освобождение личности путем уравнения материальных возможностей. Не кажется ли нам это, как казалась кустарю злом каждая машина, вырывающая у него из рук хлеб? Не стоит ли перед каждым нравственная задача овладеть этим механизмом и направить его от злой силы обезличивания к обеспечению материальному личного начала?

Носитель истинного личного начала — христианин: не его ли теперь задача взяться за руль этого механизма и направить его к благу, сделать грядущую войну священной войной. Коммунисты, овладевшие властью, стоят перед этой задачей: вместить в свой механизм власти христианскую мораль без Христа, потому что Церковь христианская везде слилась с обезличивающим началом капитализма…

<Приписка: (Христиане с презрением отвертываются, как от дьявола. Так ли это?)>

Ход мыслей на улице: преподавание «Добродетели» — это шаг к обрастанию скелета коммунизма — результат победы.

566

Дальше будет замена государственных приживальщиков (стахановец и пр.) личностью.

Что же у немцев, ошибка или случай? Их ошибка была в недооценке России (сила или «чудо»), таилась в отрицательном отношении русского к власти («головешка»).

Русский смотрит трезво на власть государственную, т. е. что [это] необходимость, а не добро (не смешивает, не заменяет, не подставляет). Власть гонит на войну, но «я» тут ни при чем. Отсюда неограниченное послушание.

Смысл современных исторических событий таится в «чуде», т. е. в причине поражения немцев под Москвой. Понять «чудо» -значит понять Европу и Россию. Им (европейцам) непонятна победа из ничего. Наши пытаются назвать это чувством родины, но всякий знает у нас, что дело не в родине.

В деревне я бросаю курить, потому что табак мне <зачеркнуто: мешает думать> сокращает время: скоро устаю и после некуда время девать. В городе я дела делаю, живу накоротке от папироски к папироске, подгоняю себя папироской, как кнутиком. И дела эти все обрываются и не связываются, дробная жизнь.

То, что убивает папироска, Толстой называл «совестью».

4 Сентября. Вечер проболтал с Гладковым. Начинаем борьбу за ремонт дома. Кончается ремонт машины. Вникаю в политическую бузу с союзниками. Повторяются те же настроения, как было перед концом дружбы с Германией. Десант в Италии. Доктор В. П. глаза вы[таращил], когда я дал ему «Правду» с разоблачением политики союзников (Баку).

Я сказал ему: — Наши победы там (у них) понимаются как чудо. Но посмотрите на борьбу нашу с Германией с точки зрения Бисмарка, помните? Германия активная, мужская сторона, Россия пассивно-женственная, — очень верно. Только почему же заключать, что муж в борьбе непременно одолеет жену? Не видим ли мы везде наоборот: муж, какой-нибудь дважды герой, возвращается в свой дом, и там герой становится ребенком, а

567

самая обыкновенная баба обходится с ним, героем, голеньким, без орденов, как с младенцем. Так и теперь с немцами-героями вышло: это баба их победила, и не как-нибудь символически, а самая обыкновенная баба, выполняющая в колхозе под управлением пьянчужки-председателя нечеловечески тягостную работу. Тут весь бабий секрет в стихийном терпении. Вот тут-то в дебрях тыла бабьего и таится то «чудо».

(Эта мысль требует большого раздумья с углублением в быт: напр., баба же не пьянствует, не распутничает, ждет, работает, рожает, и у нее дети, и тут открывается родина. NB. Мысль смыкается с наблюдениями детей на Ботике.)

Самое характерное в нашей стране от начала революции, когда начальники (Чапаевы) ходили в калошах на босу ногу, и доныне, когда иной начальник имеет лимит — 1000 р. на себя + на жену 500 р., и он и она в погонах золотых, — это что народ обходится с этим начальником не как с титулованной куклой, а как с живым человеком («Знаем мы, откуда вышел Калинин»).

5 Сентября. Все смертны, а личность бессмертна (потому что бессмертная душа имеет личную форму). Все люди смертны, а я человек. Все умрут, а я как-нибудь проскочу. (М. Пришвин. Родники Берендея.)

Сегодня собираюсь приехать в Пушкино, узнать, нельзя ли устроиться вместо Усолья в зверосовхозе.

Итак, борьба капитализма с социализмом содержит две правды: К — правда личности, С — правда общества.

«Чудо» (буду называть «Чудом» русский отпор немцам, в этом «Чуде» фокус истории). Для анализа «Чуда» надо (самое главное) понять психологически рабочую ячейку русского народа, т. е. взаимоотношения просто рабочего и его руководителя. Эти взаимоотношения на войне трансформируются в отношения солдата и офицера. Понять это — значит понять «Чудо».

568

«Приказ» немца своему подчиненному определяется культурной категорией немецкого общества «Pflicht». Как назвать подобное соподчинение у русских?

Из «Колобка»128: — А приказать? (спрашивает европеец) -Да, милый мой, приказать-то не у чего: кругом море, ветер, лед, Божье непомилование. Нет, приказать-то не у чего. Вот я и говорю: — Дети мои, надевайте чистые рубашки, молитесь. — И они за мной, как малые дети (пересказ «Колобка»).

Вот соотношение в рабочей ячейке перед грозной опасностью.

И так было в «Чуде»: немец не спасет, надо самим спасаться и слушаться. Вот наш «приказ».

А потому сопротивление отдельностей на словах есть лишь жужжание: а работают, значит, слушаются, потому что вокруг «Божие непомилование».

Итак, грубое, первичное соотношение рабочей ячейки: —

1) чувство безграничной воли как реальность, 2) наличие самой жестокой необходимости (террор).

В этой борьбе множеству (не каждому) является путь обмана: улизнуть.

Вот отчего «героическая» борьба происходит в ореоле жульничества, плутовства.

Большая Мысль, дробясь, блестит, как электричество в коротком замыкании. Вот почему являются блестящие умы. А Мысль действительная приходит в молчании и тишине. Дробясь еще сильнее, Мысль переходит к умам практическим (техника, дипломатия, политика и т. п.). И так, все мельчая и мельчая, Мысль становится хитростью.

Признания А. М. Коноплянцева. (50 лет прожил с женой, не любя ее, но «компенсируя» себя короткой любовью на стороне, слабость свою прикрывая обязательствами к детям.)

Любовь к детям как сублимация большого чувства, потерянного.

569

Ездил в Пушкино к Пете. С трудом узнал Трубача. Зверосовхоз стал серым, но шкурок на продажу дает больше. Воспоминания о Шмидте: его презрение к русским и предполагаемая его одумка теперь (фашист до Гитлера).

6 Сентября. Русская смекалка и категорический императив. Пришла повестка военной комиссии о докладе на тему «Русская смекалка и война». Я сказал Шурке-хозяйственнику:

— Русскую смекалку можно обернуть во все стороны.

— Совершенно верно: во все стороны.

И моргнул.

— Без этого не проживешь! — сказал я.

— Еще бы! пока нет ничего, я — Шурка, а как есть у меня: Александр Алексеевич.

И показал золотые часы.

— Какие часы!

— 30 тысяч! А вот ружье: 12 тысяч отдал. И на днях привез коленку.

Я не знал, что это, коленка, и не посмел сознаться в том, что не понимаю.

— Хорошая коленка? — спросил я.

-Ну!!

— А где достал?

— С Волги из Горького привез.

«Наверно, — подумал я, — это рыба».

— И много?

— 13 пудов.

— 13 пудов! значит, посолил?

— Живую привез, кормить буду, растить.

— Шура, извини, я не знаю, что это такое, коленка, — может быть, жеребенок?

Он опешил и даже отшатнулся, чтобы лучше издали ошарашить меня, и вдруг выпустил слово на «о» по слогам, как из пулемета:

— Ко-ро-ва!

— Молодая?

— Известно: коленка, телушка.

— Куда же ты ее дел?

570

— А на базу отправил.

Тут оказалось, что база его в Орехове-Зуеве, там живет его мать у дочери, а дочь замужем. А муж начальник N-отдела.

— Богатый?

— Ну, конечно, муж любит жену здоровую, а брат — сестру богатую.

— Шура, — сказал я, — признаюсь тебе, до сих пор не знаю, что это, N-отдел?

Он опять отшатнулся и ответил изнутри и убежденно:

— N-отдел? — это все!

-А!

И я понял как коленку: N-отдел — для Шурки тоже корова.

Так вот это все и есть «сметка» русская в одну сторону и в другую, в хорошую, как «нет худа без добра», «помирать собирайся