время сам свою каплю не может разрушить и должен отдаваться ее неведомому назначению. Помните тот дождь, всегда носите впечатление от того дождя, во всякое время, во всякий час, во всяком месте как истинный образ всей жизни человеческой

599

на земле, считая себя самого каплей, имеющей свое отдельное назначение.

22 Октября. Раскладывал по местам свои дневники, 50 тетрадей с 1905 г. Навестил Петю на Бахметьевской и устроил в больницу.

Получил из Информбюро рукописи обратно: нельзя в Англии знать, что в соц. государстве водятся воры153.

Вспомнились Дуняша и Архип. До брака Д. давала всем, Архип женился на бляди, зажал ее и все прекратил. Они жили хорошо, она больше никого не искала: нашла себе силу.

23 Октября. Вернулся в Москву Б. Д. Удинцев, бывший враг сергиянства. На вопрос его, как обстоит дело с церковными вопросами, я ответил, что вопросы эти существуют вопросами в сознании отдельных людей. — Да и то, — сказал я, -русская интеллигенция научилась высказываться осторожнее: выскажет свое несогласие с данным положением и тут же обращает внимание на возможность осуществления такого нежеланного им положения. Что же касается провинции, деревни, то разрешение открыто молиться Богу в церквах там принимается с непосредственной радостью и благодарностью.

К нашему удивлению, непримиримый Б. Д. горячо принял сторону «провинции» и даже поинтересовался, в какую церковь в Москве теперь удобнее ходить, с каким священником иметь дело. Переворот у него произошел под влиянием сына Глеба, православного комсомольца и лейтенанта-патриота. Замечательно также обращение Б. Д. в сталинца («гениальный!»). Обращение старика-пораженца через сына в патриота — процесс естественный и знаменательный, и даже такой, что иначе это и быть не может (сам по себе старик не может заживить свою душевную рану, он может это сделать лишь любовью к сыну: сын, чистый от сомнений, тащит за собою отца). Так один из штрихов «умирения» в «Падуне». Мир (тишина) как продолжение жизни рода человеческого.

600

NB. 25-го в Понедельник на юбилее Шишкова сказать о Ремизове как учителе словесности русской154.

Личность бессмертна, род вымирает. Личность бездетна, род продолжается. «Умирение» есть уступка личного в пользу рода, и потому умирение не нравственно (компромисс). Но бывает, личность переживает каким-то образом свой духовный смысл, от нее остается лишь традиция, не свойственная существу личности, мертвая традиция эта противоречит живой, естественной и даже священной традиции рода. На этом пути мы равно приветствуем борьбу прот. Аввакума с косностью официального православия, как и победу православия над косностью раскола.

Все к тебе лезут, — вот жизнь Сталина, и это все можно видеть у любого директора фабрики, зав. жилищным управлением и т. д. И потому-то именно все лезут, и ты определен на всех всегда и неустанно и должен это переносить — собственно, [в этом] и есть сущность души государственного человека. За эту ужасную обреченность и выносливость человек возмещается властью: преодолевший такую несвободу становится держателем свободы других, что-то вроде жизнию жизнь попрал, понимая «жизнь» как насилие.

24 Октября. Осень проходит сухая, с легкими утренниками. В домах не очень холодно: в валенках и ватнике вполне терпимо. Дифференцированное снабжение каким-то образом дифференцирует и нас самих, и получается так, что в Москве я так же далек от товарищей, как в Усолье. Хорошо, что душа не болит больше о моих женщинах: они теперь на месте, устроены. Архивы разобраны, тетрадка к тетрадке в стеклянном шкафу. Боюсь приступить к большой работе из опасения потерять время (может быть, это страх ложный ленивого писателя).

Чувствую по здоровью Ляли, что придется мне скоро расставаться с любимым севером и ехать на юг, куда-нибудь на Сев. Донец. [На днях нашел меня композитор Аврамов (жил с ним в Кабарде), урожденный донской казак, и советовал ехать на Донец: горы, сады, виноград.] л

601

Завтра юбилей Шишкова, вспомнился Ремизов (у Ремизова встретился с Шишковым). Вот неудавшийся святой! Пример, как, в России будучи, можно оторваться от России живой, выдумать себе свою Россию и жить в ней десятки лет сочинительством. А Шишков обратно: ему близкое заслоняет дальнее. (На юбилее: я бы разобрал сочинения Шишкова, поглядывая на святую и обезьянью Русь Ремизова, — какую Русь дал нам Шишков.)

Снилось мне этой ночью много-много всего, и как будто все держалось в связи и единый смысл какой-то имело, но под самое утро будто дунул ветерок, сдул все, как туман, и я все забыл. Но так ведь точно и жизнь, — дунет, и все забудется. Сколько лет, ведь десятки, ведь почти полстолетия я записывал в свои тетрадки с тем, чтобы потом, когда время придет, по этим намекам восстановить картину. А время, неизменно проходя, уносит с собой и переживание.

Я поздно спохватился и стал записывать, добиваясь какой-то формы в самый момент записи. И теперь вот только так, что записалось в форме, то и осталось, и переживает время и радует. Так что нельзя полагаться на время, нельзя ему ничего доверять, и если надо бывает хаос просеять и временем воспользоваться как ситом, то надо быть очень сторожким, чтобы не упустить все через решето времени.

Так что жизнь очень похожа на сон, — конечно, сон! только мне все кажется, будто из этого сна можно сделать что-то хорошее и в нем остаться самому и людям сделать добро.

Зина сказала верно, что у Ляли слишком много слов. Мало того! она, как юноша, придает словам слишком много значения, вернее, не словам в смысле Логоса, а словам, оформляющим Мысль. Дело в том, что сама Мысль ведь расположена в молчаливой среде, как корни озими в земле. Слово как рожь вырастает: рожь из земли, а слово, наверно, из крови? Мозг человека, вероятно, обладает способностью, как барабан, вертеться и на холостом шкиву и приводить в движение молотилку.

Вот когда мозг в работе своей не перекинут на кровь, он выбрасывает пустые слова, и мы тогда призываем к молчанию и

602

говорим: «разговор серебро, а молчание золото», и понимаем в этом молчании и землю-матушку, и труд наш вековечный, и неверие к неоправданным словам, и неприязнь к ним.

А Ляля, как юноша, как умная гимназистка, верит наивно в слова. — Почему же ты ему не сказал? — вот ее обычный упрек. -Я бы не оставила так, я бы сказала, почему же ты? — Потому что перед свиньями бисер не мечут, ему надо было дать в морду, а не сказать, дать в морду — он даст мне, и я ушел молча. — Нет, я бы молча не ушла, я бы сказала.

Досадно бывает, когда она так говорит, но и трогательно: до чего же человек может быть определен, может родиться для слова! Пусть верен мой упрек и моя ссылка на молчание как на среду, рождающую слово, но она всегда может ответить: — Ты-то и в морду не дал, и ничего не сказал, — ты никто! а я должна сказать, я скажу, и совесть моя чиста. Ты не прав: непременно нужно сказать.

25 Октября. Юбилей Шишкова. Честный сибирский труженик. Его трогательная искренняя речь. И после такой речи появился как бы из ада пошлейший актер Лебедев и сделал из юбилейного вечера талантливого юмориста самый вульгарный балаган. Возможно, что в этом появлении черта виноват и сам Шишков: он злоупотреблял «народностью» своего юмора и теперь за это получил награду из ада. Присутствовали обе жены Толстого. Н. В. Крандиевская нашлась поздравить меня с «веселым делом» (моим вторым браком). И тут пошли «дела семейные». В общем, полное убожество. (Бахметьев называл Шишкова «язычником». Сейфуллина провозгласила меня как философа Пана155 и т. п.) Под конец юбилея радио передало о взятии Днепропетровска и порадовало: конец войны не за горами, а там и надежда на встречу с настоящими людьми, таящимися в порах жизни.

Узнал, что на днях выходит моя «Фацелия» (сходить в издат. «Советский писатель» и заказать сверхавторские экземпляры). Замошкин очень хвалит «Фацелию», и если книжка понравится мне, возможно, она подтолкнет меня на продолжение ее.

Подошел какой-то грузинский поэт и очень звал в Тбилиси. К весне придется из-за Ляли съездить в Цхалтубу.

603

Вообще скоро будет наверно (удивительно в этих случаях употребление слова «наверно»: именно для того говорят это «наверно», чтобы выразить сомнение), наверно, будет хорошо, появятся новые острые писатели, а старые почтенные начнут заплывать в благополучии. Наверно?..

26 Октября. Любовь — это история личности (война -история общества).

Движение в любви зависит и от культурности лиц, т. е. от глубины связи их.

27 Октября. Теперь, когда и вокруг себя в обыкновенных людях видишь на каждом шагу эту жизнь сверх сил (когда становится «легче»), только теперь начинаешь понимать людей эпохи строительства большевиков и последующей за нею войны: эти мутные глаза, эти устремленные вперед бритые подбородки, щеки, обтягивающие чуть-чуть одной кожей костяки, колтуны на головах, задевание друг друга в трамваях и весь этот ад. И вот почему бедная моя Ляля никак не может стать на ту точку спокойствия в благоговейном труде.

А впрочем, и мне самому она вчера открыла глаза на себя: я-то почему не успел устроиться в Москве и уже думаю, куда бы уехать «после войны».

Поминая милых умерших своей семьи, думал сегодня о таящемся в каждом [человеке] сокровенном желании броситься в бездну. Пусть в большинстве эта мечта оканчивается какой-нибудь авантюрой (часто создающей «положение»), но в основе этого стремления заложено движение к Богу (вспомнить жизнь купца Волкова156, жизнь брата Николая157, дяди Ив. Ив., свое завершение в преодолении «а если»?).

Революция, как и война, — это явления спора людей между собой при их жизненном устройстве. В отношении Бога война то же самое, как вековечная биологическая борьба всех живых существ на земле. А революция в отстранении своем от Бога есть сравнительно с войной шаг вперед: своим отстранением

604

Бога от человеческого спора она дает возможность верующим не ломать себе голову над утверждением Божественного промысла там, где участвует только сам человек. В революции человек берет зло на себя, и тем самым он освобождает нам Бога. Пора бы так избавить Бога от участия Его в войне как величайшем зле, создаваемом самим человечеством. В этом смысле русская революция была всегда направлена против войны.

Сегодня в очереди нашего лимитного магазина стояли Барсова и Асеев, получающие высший паек: они стояли за водкой, выдавали по г/г литра. Когда Ляля сдала приказчику свою бутылку, он удивился и похвалил: хорошая, настоящая бутылка. -Сами, наверно, пьете? — спросил он. — Сами, — ответила Ляля. -Ну, конечно, а то вон свою водку продают, а нам такие бутылки сдают! — И кивнул недовольно в сторону