что-то мне сказала, а мне и тут невдомек, и я ответил: — А твои близкие люди все герои Достоевского, все вы разве здоровые, все — продукт разложения. Я это и раньше не раз говорил, но тогда она не придавала значения, теперь же слова мои были как нож в открытую рану…
Когда у нас разгорелась семейная сцена (все, я думаю, из-за ревности ее к Пете), я ей сказал, что мое положение сейчас похоже на положение Вронского в «Анне Карениной»: тот думает о скачках, а она к нему со своей душой пристает, и оба друг друга не понимают. Так вот и я сейчас радостно говорил об охоте, а она ко мне со своей ущемленностью (через Петю). -Этого, — ответила она, — я всегда и боялась, что ты не тот в действительности, каким я тебя полюбила. После этого мы каким-то образом подошли к Олегу и она мне сказала: — Олег был гений, а ты кто? Разве ты гений? И сделала мне ту женскую улыбку презрения, ранящую душу больно-пребольно. Я, однако, за время занятий своих литературой приучил себя к этому удару. Я ей спокойно ответил, что у нас, служителей искусства перед Богом у всех равенство: пусть Пушкин велик, но то, что я делаю, он не мог сделать. И он, если бы встретил меня, обнял бы меня как равного, и мы перед Богом нашим чувствуем себя в равенстве. Но, конечно, если бы пришла женщина, и у нас начался бы из-за нее спор, то эта женщина могла бы уколоть меня: «Ты не Пушкин, и не Толстой, и не Тургенев».
Ничего этого я не сказал ей, вернее, не сумел сказать, и сейчас сказать не могу, потому что мне жалко ее, очень хорошая она, но измученная. Надо взять понимание из самого себя. В душе моей, верю я, таятся слова неисчерпаемые и, сжигая мысленно все свои книги прошлые, я держусь за веру свою в то, что напишу, наконец, книгу несгораемых слов. Эта вера, однако, держится вся на какой-то вечно дрожащей струне и — такое дело художника — на открытой струне: каждый может махнуть по ней кулаком. Так я и живу вечно под грозящим кулаком. (- Разве, — говорит она, — ты-то сам не чувствуешь, что есть кто-то выше тебя, придет и поведет тебя? — Бог, — ответил я, -да, но человека такого не чувствую, потому что перед Богом
638
я в смирении, а перед человеком я считаю себя не идущим за кем-нибудь, а ведущим. Это женщина ждет высшего, кто ее поведет, а мы сами ведущие.) И так через самопонимание к ней: на мою струну нельзя наступить, и у нее такая же и еще более чувствительная: она сама царица, женщина-царица, Дева любви, и вот я прихожу к ней и говорю: это Ты! У меня почитатели, я их верой живу. Они мне говорят: это ты! а у нее только я, единственный ее «читатель» и поклонник. Михаил! пойми, как же серьезно положение и с кем ты играешь? Помни всегда, что с царицей спорить нельзя, как с простым человеком: ты споришь, значит, ты отрицаешь, что она царица, и она тогда неминуемо говорит нелепости, как будешь и ты говорить, если на твою струну будут наступать сапогами и говорить, что ты просто говенный поэт. Будь серьезным человеком, Михаил, брось этот спор навсегда: не спорь никогда, и Золотая Рыбка, Царица морей, будет служить тебе, как никакая женщина, ни простая, ни знатная не будет служить.
Только не спорь. Кончи это и относись к ней, как к царице. Заруби себе это на носу: ни-ко-гда! — Но позволь, Михаил, если тебе в твоих повседневных отношениях будет нашептывать голос тайный: «какая она царица!» — как ты будешь с этим бороться? Избавь меня от лукавого, буду я отвечать на этот шепот. Да разве, когда я Богу молюсь, не слышу я голос: нет Бога, ты сам Его делаешь. И я отвечаю на это: да, делаю, творю Бога, прибавляю что-то свое новое, но от кого это во мне — от Бога же? Так и тут: живет Царица Небесная в душе моей слабенькой Ляли, и я буду к этой Царице что-то свое прибавлять.
24 Ноября. Летит снег. Отправили вещи с Петей и Варей в Москву. Петя выедет из Москвы или в четверг на ночь, или в пятницу. Значит, в субботу или в воскресение будем охотиться на лося. А Иван Трофимович начал.
Наконец-то мы опять в деревне вдвоем, как было в Тяжине. Ляля счастлива.
Наполеон был гений, но не святой. Чудо есть свидетельство гениальности святого, и мощи… Кто в истории был святым гением? Или гений и святой исключают друг друга?
639
25 Ноября. Сегодня выдержал искушение мелочью и сумел воздержаться от спора, но понял, этого мало, воздержаться от спора: нужно еще самому в себе преодолеть возникающую при споре неприязнь: что это, если воздержаться от слова резкого, а в себе сохранить отравляющую душу неприязнь к другу. Значит, надо что-то делать с собой раньше, чем на языке появляется бранное слово (спор это — брань или война). Словом, воздержание от спора должно исходить из миротворчества.
В наше время люди получали образование или в университете, или в церкви, и все образование получалось через уважительный страх к стоящему выше тебя: в церкви — священник, в университете — авторитетный профессор. А сектанты, все, групповые или единичные, лишены образа, определяющего образование. Это происходит у них от гордости, прерывающей свободу потока любви. Самомнение человеческое порочит у них образ Божий, и потому они необразованные.
Жил один отец, как достойнейший пример двум своим сыновьям, и они видели ежедневно достойный образ, чтобы сделаться людьми образованными. Но они жизнь отца не сделали себе примером. Теперь этот отец спрашивает: — Они смотрели и не видели, почему же они не видели, разве мало было им для воспитания моего личного примера? — Мало, отец, — ответили ему, — для образования поведения твоих сыновей мало твоего личного примера, нужно еще слово, а ты, показывая пример, не принуждал себя внедрять в них через этот пример слово. Мимо чудеснейших примеров добра и красоты люди постоянно проходят, не обращая никакого внимания. А в слове есть сила, принуждающая к этому, и вот почему мало того, чтобы жить достойно и служить примером: нужно еще и что-то сказать. Так что не всегда бывает правильно «меньше слов, больше дела», бывает наоборот: «довольно дела, нам нужен смысл, нужно Слово».
К собачьим рассказам: Норка беременна. Капитан не отходит от моего крыльца. Этот Капитан кроме своей хозяйки ни к одному человеку не подходит. Я много раз соблазнял его даже
640
говядиной — нет! Теперь гоню его от дома поленьями каждое утро. И вдруг в это утро он, не обращая внимания на полено, подходит ко мне. Я тронут, ласкаю. Он идет со мной на прогулку в поле, в лес. День, два. Я ослабляю бдительность. Капитан улучает минуту и кроет Норку. После того больше ко мне не подходит.
_Ангел-хранитель. Случалось так наверно не со мной одним, а почти с каждым работником, что в трудный час придет кто-нибудь к тебе и подскажет: вот то-то ты можешь сделать, и ты сделаешь, а не подскажи он, этот друг, ты и не знал бы того, что можешь. Есть он почти у каждого, такой друг-советчик, <зачеркнуто: или по-древнему Ангел-хранитель... уходит, приходит, откуда знает о тебе>, и не знаешь только, где он живет, куда обратиться, на восток или запад, чтобы позвать его; на север, на юг кличешь — и не приходит, а умолк и опустил руки в изнеможении, — он тут, работает за тебя. Увидишь и опять обрадуешься и опять забудешь спросить, где он живет, <зачеркнуто: твой Ангел-хранитель и после так и не знаешь> даже потом с недоверием к себе самому после спрашиваешь: не во сне ли это так все мне показалось?
Можно жить, можно плыть в потоке любви, но разве можно увидеть, обнять, представить себе самый образ Потока? Так и нельзя увидеть любовь как Бога: никто нигде и никогда любовь как Бога не видел, а только веровали люди в разных богов любви, и мы веруем во Христа, как в источник самой любви.
27 Ноября. Снизили хлебные пайки на 100 гр., и цены на хлеб и на все сразу вскочили, и с ними высоко поднял голову Змей (который в избы по трубам влетает). Этот удар пришел так незаметно и так ужасно, как ужасно незаметно весной в половодье приходит в береговые норки вода, и зверушки в ужасе, не помня себя, бегут куда-то, неизвестно куда.
И мы, конечно, тоже сразу же взяли под сомнение прочность нашей жизни в Москве и закрепили за собой жилище в Усолье. Но возможно, эта деревенская осторожность преувеличена.
641
Надо… Во всяком случае мне так выгодно: Усолье остается за мной.
Чувство родины сейчас связалось у всех с концом войны: кончится война, сделаем все последнее дружное усилие для конца, и тогда все то хорошее, что мы ждем, будет родиной. Недоверчивые язычки лизали дни заседания конференции, но взятие Киева и речь Сталина рассеяли все сомнения, и опять стало радостно ждать конца, почти так же, как в старину раскольники ждали конца света, чтобы начать новую жизнь. И вдруг после всей этой подготовки в собирании всего народа для последнего удара по врагу — этот страшный удар по себе!.. И все в одну мысль сошлись, что это Америка ударила по нам, что на конференции произошла скрытая от нас катастрофа. Впрочем, все эти переживания проходят как волны. Пройдем, хуже было.
28 Ноября. Снег тает, на обдувах не видно следов. Гоняли русака — не вышло. Тропили беляка — не подняли. Петя стрелял в лисицу, она, сильно раненая, потерялась в Блудовом болоте. Не скажу, силенок не хватает физических, а скорее нет уже прежнего девственного духа, чтобы выносить скуку охоты.
29 Ноября. Легенькую порошку скрепил легенький морозец, и тишина была прекрасная и свежесть. Гоняли зайцев. Завтра справимся в Купани о лосе и на днях в Москву.
30 Ноября. И еще день на полградуса мороза, и совсем тихо. До обеда Петя подготовляет машину. После обеда на ночь идем в Купань и день 1 декабря охотимся на лося. 2 декабря поедем на Ботик с ночевкой и 3 рано утром едем в Москву. Так рассчитываем, а там, как выйдет.
