же я вышел из лесу, то само собою случилось, что поднял глаза на небо, собиравшее в себя праздник земли. Я знал в это время, что праздник такой, обнимающий светящимся голубым небом всю зеленую землю, и есть та желанная свобода, к которой стремится человек, что всякая работа, всякое страданье направлено к творчеству такого праздника, и единственный долг человека — это во всякой работе, в страданье сохранять присутствие духа, и что в этом «присутствии» заключается весь смысл жизни и победа человека над временем и смертью.
И главное, отчего происходила вся полнота моего праздника, состояло в том, что всего этого можно достигнуть и еще больше, что где-то в душе моей таится направляющая сила, посредством которой можно все сделать. Я знал в это же время, что это «все можно» таит в себе и опасную силу, посредством
169
которой можно «выйти из себя» и пользоваться ею против праздника в Духе — в обманчивом благе для всех.
Очень ясно видел я многих людей, которые, обманывая себя, укрывали свое честолюбие формой работы на общее благо.
Вечером посадили мешок картошки. Плотва кончила нерест.
22 Мая. Еще праздник. Ликующий майский день.
Я понял, наконец, истоки какого-то превосходства, которое я чувствую в Ляле перед собой.
Оно исходит, во-первых, из моего мужского отвращения к женской работе обслуживания и ухода за человеком — это раз. И второе, что Ляля в такой недоступной мне женской работе стремится сохранить присутствие Духа, образующего праздник жизни.
Возможно и наверно даже, что она тоже знает и мое превосходство мужчины, своим талантом или любовью (как она это называет) преодолевающее в себе обще-мужскую самость.
Диву даешься, читая мировую критику Гамлета, что почти все дивятся и не могут единодушно решить вопрос о причине колебаний и медлительности Гамлета в такой простой задаче осуществления кровавой мести. Странно, почему Гамлета и Шекспира и даже все Возрождение не хотят понять во Христе, что Гамлет как личность состоит в прямом родстве со Христом, и это поручение мести он должен неминуемо переносить как Голгофу и в конце концов, поразив врага, должен сам умереть от меча, как сам взявший меч. Впрочем, сам же Гамлет высказывается о таком христианском состоянии его души в словах о возможности мести своей не кровью, а слезами118.
Если раздумывать о Гамлете, то от Фауста до Печорина и Ставрогина119 собираются герои литературы, как разные формы одной и той же личности человека. И даже противоположные, чисто волевые личности как Дон Кихот, показываются в связи с ними, напр., как попытка выйти из гамлетовского состояния
170
жертвенной обреченности. А сверхчеловек? А Ленин с его верой в правду «общего дела»?
Сверхчеловек — у фашистов. Общечеловек — у большевиков.
Между прочим, чего были свидетелями, как бог общего дела порождал неутомимую жажду собственности и отчуждение не только от общечеловека, а даже и от соседа.
Лесничий сказал:
— Нужно себя обеспечить, а потом уже думать о личной свободе: в деревне весь человек уходит в добывание средств существования и больше нельзя от него и требовать.
— А если, — сказала Ляля, — вдруг потребуется большее, а он не может?
— И не может, и ничего не поделаешь.
— Это плохо.
— Как хотите, так выходит: ничего не сделаешь.
— В таком случае вам приходится примкнуть к тем, что соединяет всех для общего дела на борьбу за счастье всех.
— Это не выход: в этой борьбе я принимаю на себя такие обязанности, которые делают меня полнейшим рабом общего дела и даже не рабом, а бессловесной шестерней механизма, работающего на будущее. Мне же необходимо настоящее.
— Я уже сказал: надо себя обеспечить, надо создать материальную базу.
— Но какая же гарантия в том, что вы не сделаетесь рабом этой базы и, начав жизнь свою комсомольцем, не кончите ее капиталистом?
Этот лесничий бросил свое комсомольство под влиянием своего тестя, бывшего кондитера, преданного по-своему тоже целиком какому-то общему делу.
Вот это по-своему и есть та черта, которая отделяет коммунизм от фашизма. Если придется выбирать между общим делом и своей кондитерской, то этот кондитер, конечно, предпочтет свою кондитерскую.
Подумайте, имя какое дается человеку родовое — Кошкин, и к нему имя собственное Михаил, в честь архангела с
171
предначертанием длительного пути от кошки до архангела. Но есть еще по-настоящему собственное имя, которое создает себе сам человек своими делами, имя неизрекаемое, состоящее в отношении к Богу всей жизни его, образующей личность.
23 Мая. Вошел утром в лес и удивился и обрадовался: сколько чудес совершилось в одну майскую ночь без меня: как позеленились дорожки, как подросли свечи побегов на молодых соснах, как возмужали березки, сколько лужиц закрылось вырастающей из-под них ярко-зеленой травой. И так много, много всего и все без меня, все делалось само собой на радость и удивление. И я радовался и удивлялся этому миру, где могут создаваться прекрасные вещи без всякого личного моего участия.
Но в том же мире есть другие вещи, растущие только во мне и вырастающие только из меня и непременно в моем присутствии. Я знаю их хорошо в моем томлении духа, в страданьях, в ожидании лучшего, но никто бы не знал об этих страданиях -для чего они? если бы они, вырастая, не встретились бы через меня с тем прекрасным в природе, что создалось без меня.
В этом и есть смысл нераздельной и неслиянной Троицы: Отец — это все, что создается в мире без меня, Сын — это все, что томится и страдает во мне в поисках встречи с Отцом, и Дух -это совершенно новое, небывалое в мире, что происходит от встречи Сына с Отцом.
Не забыть ту ель и сосну, которые сплелись корнями и сучьями между собой и всю зиму скрипели: надо сплести корнями тещу с Лялей, как натуры диаметрально противоположные.
Убежать от долга это все равно, что сжечь свой собственный дом: жить, конечно, можно, дома есть какие-нибудь, но идти в чужой дом от своего, это последнее дело. Нет, если есть свой дом, и живи в нем, если есть долг — плати. Ну, и будем платить, чего тут много еще разговаривать. Но никто не мешает мне про себя шептать молитву об отпущении долгов.
Иному человеку страшно перейти через площадь, а другому страшно заговорить с малознакомым человеком. Ляля больна этой болезнью, и я часто ее выручаю.
172
24 Мая. Троица. Пасмурно, дождь, прохладно, ветер.
Поминать о здравии и [за] упокой — это значит, раздумывая о близких людях, пытаться найти их имена, т. е. их личности, отнесенные к Богу. Поминая о здравии, т. е. представляя себе живых в отношении к Богу, конечно, невозможно бывает представить себе их законченные цельные личности. Но это в поминании поправляется, восполняется желанием им чем-нибудь помочь.
Cogito, ergo sum* – «оно» само собой делается. Из этого следует, что надо в себе найти такое Cogito, чтобы жизнь практическая складывалась сама собой. Однако, такое «Cogito» у наших евреев («жидов») уже нашло широчайшее применение, требующее над этим машинальным «Cogito» нового, очищенного от практики. Нужно, чтобы сам-то мыслящий не был заинтересован плодами мысли, чтобы для мыслителя новая мысль была единственной целью, как для художника его стиль (красота).
25 Мая. Духов день.
С утра ветрено, холодно. Все небо в тучах.
К вечеру приехал Кононов с семьей и устроился в лесничестве.
У нас так хорошо, мы живем в лесу, — птицы поют весь день. И мы довольны друг другом с Лялей, счастливы. И у нас все есть, мы хорошо питаемся. Но почему мы оба, счастливцы из счастливцев, быстро худеем? Не оттого ли, что в такое время, когда все на свете так худо, нельзя не худеть и быть счастливым?
26 Мая. Пасмурно, прохладно, сеет дождь.
Брут у Шекспира120 — намеченная, но не раскрытая фигура будущего социалиста вроде Ленина. Шекспир предвидел тупость такого рода людей в отношении искусства, а то зачем бы вводить ему во время битвы ни к селу, ни к городу поэта! «Пошел вон,
* Cogito, ergosum (лат.)- «Ямыслю,следовательно, есть (существую)» — слова французского философа Рене Декарта из его сочинений «Рассуждение о методе» (1637) и «Начала философии» (1644).
173
дурак и шут», — говорит ему Брут, и так непременно должен сказать рачитель общего дела. Напротив, Антоний, борец за личность (Цезаря) сам весь насквозь пронизан лучами поэзии.
А впрочем, Шекспир, как облако, и все мы глядим на эти облака, находим свои фигуры.
Читая Гамлета, я вспоминаю, как говорил Христос с фарисеями: тот же самый тон и у Гамлета. А дальше мы встретим то же кушанье, только в другом соусе в XVIII веке у Вольтера, в эпоху французской революции. В XIX в. бичеванье торгующих121 переходит к русским нигилистам в «Горе от ума», а в XX в. прямая научно обоснованная борьба с капиталом торгующих становится делом большевиков, которые должны же, по-видимому, наконец, кончиться, как отрицание отрицания утверждения жизни.
Точка, от которой начинается моя поэзия, именно и есть отрицание отвлеченности русского нигилизма и установление небывалого и единственного в своем роде мгновенья добра в красоте (любви).
Да, я иду против Брута, начиная с моей первой строки, но я не Антоний, потому что я не за Цезаря иду, а просто выхожу из времени, как выходит день после ночи. Но я не выступаю против Брута, а жду срока, когда он кончит свое необходимое разрушение, как бывает ранней весной под холодными лучами таится трава, и когда наступает тепло, вырастает из лужи, а вода уходит под землю и служит для растворения веществ, питающих зеленые растения с золотыми цветами.
Может быть, это заблуждение отцов церкви наделало, что бич Христов, направленный на торгующих в храме, попал в руки Брута и последующих нигилистов, социалистов и коммунистов. Но ведь ради же установления любви небывалого и единственного в своем роде мгновения добра в Красоте (любви) выгонял Христос торгующих из храма? А когда торгующие изгнаны и лик Христов изменится, то как мы представим себе этот новый и, скажу, естественный Лик богочеловека? Только простое чистое сердце видит Его везде во всем и всюду в природе.
174
Время недаром приходит и недаром проходит. До сих пор ни один величайший поэт и художник не мог дать лик Христа, не искаженный страданьем или гневом. В прошедшие времена люди не могли видеть Христа с улыбкой, и все попытки изобразить Бога на браке в Канне Галилейской или благословляющим детей приводили к изображению благополучного, улыбающегося священнослужителя. Это потому так было, что время тогда еще не пришло, но кончится срок неминуемого страданья и может быть тогда, наконец-то, мы узнаем, как истинный Бог, а не поп
