женщины. И, конечно, теперь меда много больше и мед, конечно, другой: много гуще.

22 Июля. Гроза. Приехал А. С. Новиков-Прибой.

23 Июля. С Силычем ездили на Семино. Смотрел на него, вспоминая свое охотничье прошлое, и дивился и себе прежнему

223

и ему: какое-то консервированное детство. Когда утки стали вылетать, он сказал: «Я весь дрожу». Когда уток не стало почему-то, он загрустил. Но когда сварили уху и он хватил перед рыбой и наелся, то стал радостным, вполне счастливым, близким всем, равно как рыбаку (Кручинин и Кошкин), рад и мне, и всем, всем:

— Хорошо, хорошо! — повторял он. Потом улегся под наклоненной лодкой и в один миг захрапел. Тут на глазах происходило в слиянии сердца и желудка варево детского охотничьего счастья. А там, где бы войти в это счастье мысли творческой, голубея на зорьке, застилающим туманом поднималась грусть.

Сергеев-Ценский кончает издевательством над своим талантом: после необъятного «Севастополя» пишет необъятный «12-й год»148.

Писал интимные страницы о женщине, в них чего-то не хватало: моя женщина изрекала мысли, как профессор. Ляля чуть-чуть поправила, только прикоснулась, и эти же страницы стали прекрасными. Вот этого-то мне и не хватало всю жизнь, чтобы моей поэзии коснулась женщина. Наконец-то я не по чужим мыслям, а сам по себе увидел и понял, что вся поэзия исходит от соприкосновения души художника с женской душой (Chercher la femme). И со мной произошло то, что непременно должно было произойти для выхода творческого ручейка моей жизни к большой воде, иначе бы жизнь моя заболотилась,

И так видно стало, почему тот или другой поэт двигался, почему останавливался и падал. Везде в творчестве женщина, и как поэзия, и как любовь, и как религия, и даже как источник мысли: да, и сама мысль рождается девочкой! Весь мужчина не больше, но и не меньше, как сила все поднимающая вверх по прямой, но если бы не было женщины, нечего было бы ему и поднимать.

Силыч рассказал о Ценском, что тот гордится теперь числом выходящих из-под его пера листов. У Силыча выходило понятным, что сам-то он грустит о своей невозможности писать, что лавры Ценского несколько подавляют его. — Эх,

224

Силыч, — сказал я, — нет ничего прекрасней на свете одной совсем маленькой книги-тетрадки: она превосходит все написанное человеком. Эта книга-тетрадка — Евангелие от Иоанна. А вы догадываетесь, почему так удалась эта книга Иоанну? Силыч молча ждал от меня ответа. — Потому удалась, — ответил я, -что… эх, Силыч, вы же сами должны это понимать: Иоанн верил, что Иисус был Христос, сын Бога живого, книга написана в подтверждение его веры в Бога — и потому она удалась.

26 Июля. Разрешение охоты. Попугали с Норкой тетеревей, а хорошо!

Когда в Ельце большевики начали расстреливать, я поехал к Семашке и пожаловался. Он же мне ответил: — У вас обывательская точка зрения, надо же понимать, что делается большое дело!

Когда Гитлера стали обвинять в том, что он зачинщик войны, он ответил: — Это большая война.

И когда я набросился на Лялю за оскорбление и умаление нашей любви, она ответила: — Я могу оскорблять тебя, и ты не смеешь на меня набрасываться, потому что я люблю тебя — это большая любовь.

Так вот выходит, что даже просто «большой» (не всемогущий, всеведущий) и то перекрашивает в совершенно иной моральный цвет наши понятия. Точно так же маленький (малая война, малая любовь) наоборот все обесцвечивает.

При моральной окраске от Большого выступает «ты — маленький» как грех: ты не можешь стать в ряд с большими, а между тем это надо.

В таких случаях, по Толстому, [надо] уменьшить до крайности самомнение (по св. Отцам — смириться).

А самомнение (гордость) происходит от замены целого частным.

Значит, смириться — это значит возвратить часть на свое место в целом или найти себя самого.

Всякая брань происходит от замены Целого частным (большого — маленьким).

Так, например я был однажды невнимателен к Ляле, груб, и она назвала меня невнимательным к ней и грубым самодуром.

225

Я был оскорблен, потому что я и внимательный, и нежный, и смиренный. Так началась война из-за того, что случайное и маленькое частное мы стремились навязать как большое, постоянное целое.

И всякая война, какая бы большая она ни была, это спор за Бога, спор в утверждение сторон, что мой бог больше твоего.

Народы спорят за Бога, между тем как Бог един для всех.

Значит, вступая в брань, они подменяют Целое частным. Вот почему всякая брань есть расстройство, зло и потому не надо браниться, а напротив, стать на свое место, надлежащее мне в Целом, смириться и через чувство своего значения в целом перейти в любовь.

Маленький не тем плох, что мал, а что, будучи сам лишь частью Большого, выдает себя за Целое.

Война (брань) есть утверждение частного вместо Целого.

А мир, любовь — это правильное распределение частей в Целом.

Статья Крипса в «Известиях» не только нашла обывательские догадки о плохой англо-американской помощи и неясным будущим после войны в наших отношениях с союзниками, но еще что наши обывательские догадки совпадают с догадками самого Сталина. И вообще, что не в словах правительства дело, а в действиях, и что эти действия против нас: немцы жмут, союзники медлят.

27 Июля. На морозе не летают ни жуки, ни бабочки. (По поводу стихотворения о ненависти в номере 171 Известий.)

Время требует от писателя прославления вражды, возбуждения ненависти к врагам. А мы в это время взялись за любовь, поставили задачу себе сказать о любви такое, чего о ней еще не сказал ни один поэт и художник. И мы уверены в том, и знаем, что наше время придет, как все знают, что рано ли, поздно ли война кончится.

28 Июля. Завтра 29 едем в Москву из-за продовольственных карточек.

226

Основные дела: 1) карточки, 2) Быково, 3) Уфлянд, 4) Map. Алекс., 5) бензин, 6) Чхеидзе.

Рассказ о зажигалке или о том, как я прописался в Москве.

После земляники и черники настало малиновое время, рожь налилась и желтеет.

Сдан Ростов, а все живут хоть бы что! Потому что ничего знать нельзя, и на все плюнули и ждут конца хоть какого-нибудь.

29 Июля. В 7 часов утра перед отъездом в Москву.

Женщина нашла в лесу на покосе «Колокол» — газету Белоруссии, где сказано, что там теперь каждый крестьянин пашет на своей полосе и что близко время, когда германская армия освободит всех русских крестьян от колхозов.

Трудно представить себе более соблазнительную, чем эта утопия своей собственной полосы. И в этом свете сегодняшней утопии, каким злодейством является действие советской власти. И понятно теперь, какую силу злобы питает утопия своей полосы на той стороне фронта. У нас же, конечно, своя созданная утопия городского пролетария-господина. На этих утопиях зиждется вся война между Россией и Германией, причем Германия вывезла этот идеал своей полосы из России, а Россия идеи городского пролетария вывезла из Германии. В свете этих идеалов все вещи само собой становятся на свои места, понятно, почему газета в Белоруссии называется «Колокол».

Видел газету сам, и представилась Старая Руза, где покинутое немцами население питается крапивой: люди в пустыне одни с крапивой. И вот так и там остались и хватаются хоть за что-нибудь, и так вся поганая жизнь с немцами и «Колоколом».

И то это лучше, чем где-то в большом городе, на месте развалин зарастают буйные травы, цветы.

5 Августа. Ну вот, и побывали в Москве (с 29 июля по 4 августа: приехали вчера вечером). Никогда не была советская власть в таком трудном положении (общее мнение).

227

О народе: народ ни хорош, ни плох, и наоборот, может быть и хорош, и плох, как ребенок, как природа. Не в народе же дело.

Выступление парикмахера: Москва — не Ленинград! Федин сказал, что то, известное ему чувство злобы на кого-то за все наши бедствия, не имеет направления.

Курелло сказал, что германское выступление в этой войне является лишь эпизодом, что на самом деле воюет Америка с Англией.

Анализ «Pflicht»: немец лучше других может делать и естественно, что, с одной стороны, он для другого приятен: расположен помочь (не может видеть плохо сделанного, чтобы не вмешаться). С другой — это же хорошее развивается в тупое, нехорошее: я лучше всех, я господин, Deutschland uber alles*.

Гитлер торчит в голове немца прочно. Это вошло в него, когда он вступил на русскую землю: тут все оказалось именно так, как говорил Гитлер: пустая неустроенная земля. И каждый возымел мечту устроиться кто помещиком, кто управляющим, кто фабрикантом.

6 миллионов безработных после той войны составили фонд немецкой «движимости», пролетариата, готового на завоевание бездомника. Во Франции городской рабочий связан с земледельческой родиной. Земля гарантирует его. А у немца безработного, выросшего в городе, нет такого дома, и потому мечта о доме, устроиться гонит его на войну: завоевать дом.

Еврей Вальбе, бездомно живущий в Союзе писателей, бродит, мечтая, по коридорам. И немец коммунист Курелло в чужом широком костюме.

Убогое современное поколение немцев (пленные).

* Deutschland uber alles (нем.) — Германия превыше всего.

228

— Но есть же среди них люди с высшим образованием.

— Конечно, есть. Возьмите, к примеру, нашего вузовца и покажите его в Париже: а ведь тоже с высшим образованием.

Экономические причины воинственного выступления Германии: после всех.

Елена Уфлянд (не хлеб, а пух!).

Долина Псху149 — это будет, мы непременно будем на Псху!

Человек с карандашом*. (В изображении Федина).

И о нем же Курелло: — Нервы у него не такие, как у нас с вами, война — это прежде всего расчет, а внутреннее состояние человека не принимается во внимание.

У Яковлева жену берут на заготовку леса, у того-то, у другого — на другое. Картина общего распада.

Вот трясогузка, вот ласточка на телеграфной проволоке, -глядишь на все в раздумье, и представляется, что не все же на дрянь рассыплется человек, вот и эта птичка была в нем. Так и вся природа во всей прелести и во всем ужасе является от распада великого существа.

А наше творчество, наша культура — попытка восстановления.

Теперь война разделилась с человеком внутренним на два разных мира.

Человек на войне и человек у себя — это стало теперь двумя противоположными состояниями, одно — война, как жизнь в принуждении, другое — жизнь по собственной воле, как мир.

Война и мир как человек во вне и человек внутри себя.

Между тем и другим человеком на войне и у себя потерялась всякая связь, и оттого погасла поэзия.

И стало нам теперь чудиться, будто жизнь, которую мы раньше признавали за действительность, есть кошмарный

*Тайно руководящий войной.

229

сон, а та внутренняя личная жизнь, обращенная к небу,