любит только себя. Но бывает, ревность приводит к страданью за любимого и, перестрадав, человек сохраняет и очищает свою любовь. Значит, ревность достойное испытание любви.

Нет никакого сомнения в том, что утрата хотя бы на полдня чувства к Ляле от действия ее обиды происходила от ревности беспредметной: я создал себе идеал и всего себя в него вложил, и вот нет его! Значит, я обманут. Кто был причиной обмана? Я сам… Я себя обманул: я не ее любил, а создание своего воображения, или себя самого. Не любовь это, а себялюбие (это относится не ко мне, а к Мих. Серг.; напротив, Алекс. Вас. выдержал испытание ревностью).

12 Сентября. Пасмурно, дождь. Белые грибы пропадают. Хорошо растут маслята. В школе одна девочка Люсе сказала: —

283

Мать твоя коммунистка, придут немцы — убьют вас, а я возьму все твои игрушки и велосипед.

Читал Белого о Гоголе, Блоке, Сологубе173. Высказал Ляле мысль о разлагающем влиянии Гоголя: вот Сологуб да и Блок. -Да, конечно, и Блок ни к чему. — Но Достоевский, Толстой? -Потому что Достоевский христианин, да и Толстой в молодости тоже. — Христианин? Так просто? — Нет, это не просто.

13 Сентября. Грибы. Солнце всходило чистое. Окна в морозной росе. Ходил на Красный луг искать дупелей и ничего не нашел. Грибы заметно кончаются, белых редко найдешь и очень им радуешься, и остаются одни поганки, мухоморы и свинухи и на полянах маслята. Зато бывает, в это время на зеленом мху виднеется красная сыроежка величиной с чайное блюдечко174 и с водой. А в воде, как детский кораблик, плавает желтый скрюченный листик. Я эту воду не пропускаю и с грибной холодной губы переливаю в теплую, и когда пью, бывает со мной в лесной тишине, будто от этой лесной воды и холода губ люди меня забывают и не узнают. И я, оставленный, сажусь на пень, замираю в себе, и через это в лесу мне становится все близким и понятным. Эти сосны, высокие деревья, были тоже люди, как я, и тоже напились лесной воды и остались. Я знаю, это были прекрасные люди, начавшие жизнь этого леса на тощей, но чистой песчаной земле этого холма. После между ними…

(Ввести диалоги и больше «чудес», напр., Старый гриб и слова: — Погоди, молодой гриб, дождешься и ты своего червячка.)

(Нет на свете такого человека, кто мог бы сказать с чистой совестью, что после него не останется грибов. Если бы и нашелся такой, так у него бы глаза вывалились от натуги. Вот отчего и сложилось поверье, будто твой гриб тебя в лесу ждет и не дается никому кроме тебя. Много мы набрали грибов в это лето для жаренья, для соленья и сушки.)

Удивительно! Вы знаете, как это удивительно и чудесно бывает в лесу, когда через такое раздумье станешь понимать себя самого, как дерево, а вокруг все, будто люди. И знаешь тогда, в каком-то другом себе держишь, твердо, что все это — деревья,

284

мох, грибы, как люди — это сказка, но почему же тогда, если выглянешь из себя, то показывается такое, чего никак не заметишь, когда себя считаешь человеком, а лес — просто дровами. (Сюда — «Старый гриб», зачем мне рвать их сейчас, пусть они поговорят. Старый гриб грозился: дождешься и ты своего червячка.)

Прилетела птичка-зарянка, с грудкой цветной, какой бывает на заре кора сосен, села возле меня на сучок с большой стрекозой в клюве. И тут я заметил, будто чуть-чуть что-то шевельнулось передо мной на зеленом плюшевом мху. Я увидал своими глазами, как, бывает, видишь прыжок стрелки на башенных часах. Вдруг, как вырезанный, оторвался квадратик зеленого мха и вверх поднялся на малых белых ножках зеленый столик. Я после сосчитал: шестнадцать грибов, называемых поганками, тесно, почти вплотную стоящие, уперлись шестнадцатью головками в мох и нажимали наверх долго, пока, наконец, не вырвались из цельного мха и не подняли на шестнадцати белых ножках этот столик, покрытый зеленой плюшевой скатертью.

Я смотрел восхищенный внутри себя и неподвижный и непонятный для всех. Все «люди» вокруг меня не боялись больше меня. Зарянка сидела на сучке и не знала, как ей расправиться со своей большой стрекозой на сучке, не упустить бы… А когда столик выпрыгнул из-под мха, она тоже, как и я, обратила на это внимание, слетела, села на столик и начала клевать свою стрекозу. Острым ножичком я подрезал белые молодые грибы и не было в них ни одного червячка. Старого я и трогать не стал, и он остался один одинешенек, и некому и незачем было ему говорить: дождетесь своего червячка. Не вышла по-старому жизнь: кто из молодых не дождался своего червячка, все попали на жареное.

14 Сентября. Ветер, то ясно, то дождь.

Над обреченными домами будто бы летает огненный змей и скрывается в трубе, куда залетает — там смерть.

— Вот, скажут, «над таким-то домом». И потом непременно: «это все видели». Заведующий пекарней, единственный молодой человек на площадке, нам это подтвердил: видел сам. До

285

того убедительно, что докторша наполовину поверила, а ее сестра совершенно (у обеих сестер мужья на войне). Дезинфектор А. М., когда его спросили о змее, усмехнулся: — Не верите? -спросили мы. — Нет, зачем: я сам не видал и сказать ничего не могу. Только знаю, много женщин осталось без мужей и видят змея одинокие женщины. — А как же пекарь? — Ну, пекарь… молодой человек, на все село один, он со змеем в доле, он сам змей.

Ничего, ничего-то и ничего не остается себе: все вложено в Лялю. И если там ничего не выйдет, то что останется? Но пройдут облачка, и опять кажется, будто все в своих руках, что если я — есмь, то там не может быть ничего.

15 Сентября. Мороз. Токует тетерев. — Я счастлива. И она была действительно счастлива. А дальше из «счастья» возникает дело и продолжается, и на место живого состояния любви становится дом, как дело любви. И ты, Михаил, понимай о том, что прошлое необходимость жизни: все проходит, и пусть прошедшее тебе будет не поводом к вздохам и плачу, а к действию.

Но в этом все крупные писатели похожи друг на друга. Розанов это единственная дева, которая паденьем своим всех дразнила, а сама в душе не падала. Вспоминаю в себе «Ангела-хранителя», который всегда около меня был и удерживал: бывало, мне просто стыдно было оставаться девой, хотелось пасть, а он удерживал и до того мне ясно, это он, а не я, что заслуги своей личной в чистоте своей вовсе не чувствую.

16 Сентября. Положительная сторона Ляли, что она для какой-нибудь работы может вся собраться и всей личностью своей как бы утонуть в ней. Так, например, если она убирает картошку, то, работая, она вдохновляется тем, что она обеспечивает жизнь нашу и, вспоминая наших голодающих друзей, потом вспомнить, что навык убирать картошку пригодится для будущей жизни в пустыне и т. п.

Таким способом утопления своей личности я, бывало, собирал материал на Севере, на Дальнем Востоке и всех удивлял

286

своей способностью в такое короткое время вобрать в себя такое количество материала.

Отрицательная сторона Ляли (а может быть и очень даже положительная) это — что она не способна ни к каким навыкам. Схватить она может все мгновенно, но чему-нибудь научиться не может. Так что все способности ее — это способности художника, no-необходимости применяемые к жизни.

Навыки ей не даются, потому что для этого требуется повторение, репетиция, а всякое повторение для нее тошнотворно. Это отвращение к повторению является психологической причиной ее отталкивания от родовой и бытовой жизни. Имя муж от этого звучит ей почти что, как чурбан. Возможно, что способность более схватывать, чем повторять, запоминать еще в школе повлияла на нее в отвращении к навыкам.

Вечером ходил за клюквой. Ляля в первый раз увидала, как она растет, и сначала подумала, что это бабы ее рассыпали. На обратном пути, вспоминая прошлое, оба пришли к тому, что со стороны людской пересуд кажется страшнее, чем когда сам действуешь, о тебе говорят. Значит, когда человек целиком в себе, ему дела нет до общественного мнения, до того, что о нем думают.

Язычество. Русский средний интеллигент, самоучка, марксист и т. п. составил себе такое представление о «язычестве», как о неиспорченном состоянии общества и все хорошее в человеке простом, неученом относит именно к тому времени: сохранилось, мол, от времени язычества. И Горький об этом же язычестве думал и верил, что победа над капиталистами освободит тот неиспорченный народ.

На самом же деле это представление о неиспорченных людях природы есть именно результат христианского воспитания. Понимание же этого состояния неиспорченности человеческой через «язычество» было навязано нам с Запада175.

Почему-то вспоминалось на ходу, между прочим, что жил-был на свете охотник на медведей Борис Мих. Новиков, с которым я раз ездил на охоту и чуть не погиб от медведя176. Так вот

287

он жил-был, семья у него была, и он поддерживал существование семьи службой в охотхозяйстве НКВД. Лет пять тому назад он умер, и я его вспоминал добром, как примерного охотника. Теперь же, вспомнив, я дивился про себя — для чего он жил вообще, неужели для убивания медведей?

Раньше, когда была Россия, не приходило в голову сомневаться в нужности существования медвежьей охоты. Теперь, когда и Петр I, и сам 12-й год с Александром Благословенным и Кутузовым стоят под вопросом в своей полезности и нужности, Борис Мих. с его медведями кажется призраком или героем странного сна. Да и так вот вспомнишь Бор. Михайловича и начнешь перебирать всех — и все превращается в призраки и останешься только сам, и уверенность останется, что со мной жива и Россия. Это очень похоже на сон, который давно мне снился не раз, будто все у нас взорвано, превратилось в дымящиеся развалины, а я остался один жив, и хожу по развалинам в поисках какой-нибудь души человеческой. Значит, если так снилось, значит и тогда в воздухе нашей страны реяли духи, навевавшие пророческие сны. Мало того, были и люди, предвидевшие будущее, нас предупреждавшие. И мы им верили… но не могли сами отдаться вере их в легкомысленном успокоении себя тем, что или Бог милостив, не допустит, или что я-то как-нибудь сам проскочу…

— А впрочем, вот взять хотя бы Донбасс, построенный Сталиным: это Донбасс помог, конечно, на некоторое время задержать немцев: и в течение того времени в Америке построили сколько-то самолетов для