хорошо знаю, что моя мысль существует, где-то таится, где-то живет, накопляясь, развиваясь, совершенствуясь. Знаю, что она может вдруг как-нибудь выйти наружу. Так вот меня сейчас занимает, где же эта мысль таится до времени.

— В душе, конечно.

— А где душа?

27 Сентября. Мы проснулись, когда уже солнце взошло. День начался тем, чем кончился вчера: тишиной и солнечным светом.

— Вчера мы спрашивали друг друга, куда прячется душа, когда мы рассеиваемся в мелочах. А ночью я опять видела Олега и опять он от меня отказывался. Почему он всегда неизменно от меня отказывается?

Подумав, она сказала сама: — Я понимаю это так, что в отношениях к маме я каждый день теряю себя. Вот с тобой у меня никогда этого не бывает, а с ней всегда. Раньше до тебя она была хозяйкой, я только иногда ей помогала, а теперь, когда я хозяйка, она невыносима мне. Я ее довожу до болезни, она делается тогда хорошей, и тогда я жалею ее и ухаживаю, и люблю. Но я должна же это побороть в себе, и прислуга, по-моему, тут не выход: какой это выход, если я освобожусь от долга, перекладывая все на прислугу, а сама занимаюсь приятным занятием литературой.

Спор вечный с тещей, чем действовать на Лялю, я говорю: -Надо ее переместить в иную атмосферу, чтобы она занималась не хозяйством, а тем, чем ей хочется. А теща на это: — Надо действовать бромом. Возможно, она и права в отношении Ляли, (да и то!), но из упрямства она вообще ударяет на бром.

294

28 Сентября. Хмуро и тепло, но ветер как будто начинает повертывать к северу, и вот птички перелетные, ныряющими в воздухе стайками летят по ветру на юг. Где-то в нашем темном бору березы и осины стоят, и оттуда вместе с птицами летят листики. Туда глядеть — не поймешь, кто? — птичка ли, кто? — листик ли, а как сравняются с темным бором — птичек не видно, а золотые и красные листики оказываются на темном и многие виснут на соснах и елях.

Между высокими соснами по тропе с туго насыпанными хвоями я неслышно шел и раздумывал о несчастном Николае Васильевиче и многих таких хороших людях, забитых тяжестью своего долга перед ближними. Знают и они, конечно, что есть в душе нашей долг более высокий, чем наш долг перед ближними, что есть у Бога большой запас оправданий тех, кто, устроив свои долги ближним, а если придется, то и не устроив долги, отдается тому высшему долгу. Но эти люди, как Н. В., они просто не в силах отдаться выполнению того высшего долга, они не верят в свои силы для этого: у них нет сил. Но тут в таких положениях силы должны быть у человека, и вся нравственность человека в этих случаях сводится к силе: есть эта сила — бросай ближних своих ради Бога, нет — пусть ближние изгрызут себя в обыкновенном нашем житейском аду, как дети грызут кочерыжки.

Милые люди — вся старая хорошая Россия — сколько я вас знаю на свете, и мне кажется, теперь осенью это не листики летят вместе с птичками, а души этих милых и слабых людей наконец-то оторвались от своих ближних, пробуют лететь вместе с птичками в теплые края и не могут и остаются желтыми и красными пятнами на острых темных хвоях могучих деревьев, способных выстаивать сильнейшие морозы и зеленеть на снегу.

<Позднейшая приписка: Тут надо выписать образы милых людей, виноватых жалостливой слабостью, сам царь Николай был такой.>

Пользоваться мелкими услугами людей, как делает теща, это значит растрачивать себя, потому что за эти услуги взыскивается всегда много больше, чем они стоят.

295

Собираемся в Москву 30-го в сент. в среду. Основные дела: 1) Части для машины, 2) Выручка пайков у Елены У., 3) Чхеидзе.

29 Сентября. За день вчера ветер с юга перешел на восток и на север. К вечеру стало холодно, и утром на чистом восходе солнца пришел легкий мороз. Налаживаю удачно свою фотопромышленность, и бабы моими снимками довольны.

После длительного и бестолкового объяснения матери с дочерью, стало мне ясно: Ляля в своей матери видит два существа, из которых одно она нежно любит, а другое ненавидит. Я сказал ей сегодня утром: — Та, кого ты в ней любишь, — это твоя настоящая желанная мать, а та, кого ненавидишь, та недолюбившая своего мужа женщина: она в лице твоем видит отца, и вот эта страстная собственническая любовь и есть для тебя ненавистное. — Понимаю, — ответила она, — я сама так думаю, но в этом мне одно непонятно. Ведь она жила с ним 15 лет. Представь себе, что мы бы с тобой прожили 15 лет и кто-нибудь из нас после того умер бы: какая же тогда у оставшегося в живых могла сохраниться претензия к жизни? — Нас нельзя сравнивать, — сказал я, — мы сгораем, а у них в благополучии жизнь едва теплилась.

Два камня. Морена. Ландшафт. Два валуна на пашне. Месяц. Пахарь. Забытые полосы. Внизу леса. Прошли два человека — эвакуированные. Неумело взяли валун, как увязывали, как несли. И их любовь, их связь. Человеческая связь. Валун на капусту (капуста — заготовка, вся жизнь, борьба за жизнь. Конец: я пришел на то место: весь ландшафт расстроился — валун остался один).

Москва. 30 Сентября, среда — 9 Октября, пятница.

5 Октября. Злой ветер и тучи, и дождь хлещет. И вся природа вокруг, будто злодей, захватив землю, подбирается к небу. А то вдруг сквозь тучи выбьется на короткое время солнечный свет, но и тому не обрадуешься: это злодей, овладев на небе

296

божественной силой, вздумал по-божьему улыбнуться земле. Помнишь, друг, эти желтые улыбки в 1942 году?

Москва накануне Ленинграда. У многих есть семьи, умирающие от голода. Наступление голода страшно своим разделением людей на более сильных и слабых, причем это разделение поддерживается и политикой и особой советской моралью, проникающей во все поры жизни (столовые, распределители) и т. п. Увидав это начало Ленинграда, ясно представляешь себе время, когда будут умирать по 35 тыс. в день и в то же время какие-то существа будут за 200 гр. хлеба скупать каракулевые саки.

Большинство не хочет уехать и потерять свой угол, который потом сделается гробом ему. Но есть немногие, кто остается в своем углу, презирая смерть. Я знаю таких.

Вышла еврейка, небольшая, черненькая, самоуверенная, рассудительная, редактор ж. «Октябрь». Она мне доказывала и не глупо, что писать о войне в упор тоже возможно и есть примеры: раньше писали так. Почему же теперь нельзя? Из этого разговора я понял, что только евреи, одни евреи в полном сознании во всем своем интересе ведут войну, что это их чистое дело и что они одни теперь счастливы, они одни знают, что делают.

Галина учит нас ретушироваться (компромисс).

Л. Соловьев с войны и еврейка наивная.

Гаврила умирающий: 1) верность обряду переходит в плюшкинство, 2) старость показывает скелет человека.

Мария Алексеевна и ее мать, М. А. благодарит Бога, что ей не приходит на сердце желание смерти матери. А та не сознает и не хочет сознавать своего эгоизма и порабощения дочери.

Зина — вся ушла в молитву, преодолела страх за свой угол, за жизнь: святая.

Мария Мих. — недалекая, но упрямая женщина (серьезная) вся собралась в одно и живет, перемогая жизнь.

Рыбников — жена его слишком положительная и достойная женщина, и в поправку, в восполнение всего человека ей дан

297

легкомысленнейший муж (по этому типу множество знакомых).

Ленинград: после этой пережитой зимы — впервые имя Ленинград оправдалось: Ленинград только теперь закрыл собой Петроград.

Самое главное: тот же самый батюшка сказал мне на мои слова: «Я — Михаил. — Михаил, как хорошо: смотри, чтобы он к тебе еще раз пришел».

9-го (пятницу) приехали, в 5 веч. 10 суббота — раскладывались, 11-го — воскресение.

12 Октября. Теплая погода, тишина с последними золотыми листочками. Набрал корзину маслят.

После первых морозов вымерзли червивые грибы и, когда настало последнее тепло, показались хорошие не червивые грибы. Я сам после московских моих морозов вышел в лес чистеньким и теперь даже почти в середине октября набрал целую корзину маслят.

Мало-помалу пришел в себя и понял, как неразумно я вел себя в Москве, впитывая злобу времени. Пора с этой ориентировкой в политике совершенно покончить. Существует целый великий мир независимых ценностей, которых мой долг открывать людям всеми доступными мне средствами. Не нужно для этого куда-то ездить, надо их принимать к сердцу, жить ими и действовать. Надо расстаться с червивой средой и дальше расти. Пусть зима скоро наступит, около зимы, как теперь глубокой осенью, бывает чистое время.

13 Октября. Вчера уехала теща в Переславль лечить зубы, мы остались одни, и вдруг с нас, как [у] бродяг весной [старая] ветхая одежда, стала ненужной, и мы сбросили с себя и немцев, и евреев, и тещу, и остались вдвоем среди неоткрытых, неведомых миру современных людей сокровищ.

Мне открылся ясный путь освобождения: не в теще дело, а в себе. Надо перейти к делу, надо писать так, будто не существует

298

на свете никаких препятствий, немцев, славян, евреев, тещи, надо этим глубоко проникнуться, войти в дело, и тогда, я уверен в этом, что будет просто смешно то, что раньше казалось непреодолимым препятствием.

Для начала я отправлюсь на Ботик в колонию детей Ленинграда, проникнусь этими материалами и напишу «Дети Ленинграда»182.

14 Октября. В предрассветной тьме моросит мелкий дождик, но на душе от этого не хмурится: дождик теплый, и эта отсрочка зимы радует. Медленно показывается очертанье темной драночной крыши сарая, и на ней глаза узнают светлеющие во мраке опавшие листья.

Такая милостивая осень стоит, такой живет со мной верный друг, ожидающий от меня подвигов, и терпеливо, искусно скрывающий это, если подвигов нет. — Милый мой, — шепчет она, -ты довольно в жизни потрудился, — можно и отдохнуть…

Ляля ждала от Зины ответа на выступление сергиян (в связи с выходом сборника)*, но Зина ответила:

— У меня хватает сил только на молитву, а думать об этом я не могу.

Узнав от Ляли об этом разговоре, я сказал:

— А ты говорила, что она святая. У святых, по-моему, не может быть чувства нехватки сил для мысли.

— Но раз она молится, значит, она и мыслит: молитва всегда рождает мысль.

— Мысль про себя и для себя — это верно, без мысли молиться нельзя. Но эта мысль проходящая, я же думаю о мысли любовной, чтобы от молитвы осталась мысль и для других.

— Какая