миром. Русские против господства наций отдельных, и самое господство уничтожают посредством механизма управления, доступного даже и кухарке (мы научим кухарку
325
управлять государством). Так вот теперь будет в нашем суде решать все победа… Но придет время, когда будут судить и победителей.
Когда рассвело и ободнялось, ветер нанес снежную вьюгу, и через четверть часа земля стала белая.
— Что это, могила?
— Никогда бы я так не сказала.
— А что?
— Это сон.
Завтра собираюсь тряхнуть стариной: по порошке пройдусь на зайчиков. Но до чего же замерла потребность обманываться охотничьими проказами. Было это, складывалось как-то «из ничего»… а теперь у меня что-то есть дома и все тянет домой.
— Мира теперь так хочется всем, что если кто устроит мир, тому от всех будет и признание, и прощение, и забвение ужасного прошлого, и тогда, пожалуйте, возьмите эту конституцию, которую вы считали издевательской бумажкой над порабощенными гражданами. (Голос гражданина, переменяющего политическую ориентацию с немцев на англичан и с англичан на Сталина.)
— Понимаешь ли, почему следует вступить в партию? Потому что из партии возможно в церковь идти и это путь.
— Если так, я сама бы вступила в партию, но подумай: там есть вера, обратная нашей…
— Я не знаю, в чем эта вера: разве что материализм.
— Это вздор: это слова, об этом нечего говорить, надо о любви думать, если кто любит, то слова к нему сами приходят. Для меня вопрос, может ли в их среде протекать источник любви.
— Нам это казалось невозможным во время нашей с ними войны. Но если мир, то их прежних нет, и нас тоже нет: то прежнее прошло.
В это время нас перебил голос тещи, вспомнившей полученное сегодня письмо Левы о трагической смерти Н. И. Савина (передался немцам, работал в Дорогобуже с немцами, когда красные пришли — его расстреляли).
326
— Кто это погиб трагически? — спросила теща.
— Ты его не знаешь, — ответила Ляля, — он честно погиб и остался с честными мучениками того времени.
— А что же это было не прошлый год, разве теперь время другое?
— Мы о будущем времени говорим, когда пройдет вражда и будет мир.
— Но что же будет в вашем вступлении в партию, помните, о. Роман и все сергияне шли по этому пути: в партию, а из партии в церковь.
— Так это попы: у них был путь компромисса и они провалились. Мы же не из церкви в партию, а из партии, поскольку в партии содержится любовь к человеку, эту живую борющуюся с Богом любовь и вольем в церковь, как новую кровь. (Конечно, этот разговор был несерьезный, потому что время еще не пришло и не скоро придет. Это будет время суда тех, кого в жизни обыкновенной не судят: время суда победителей.)
Я стал думать наутро об этом разговоре и, когда подходил к решению, так или так — вспомнил Нестерова и жизнь этого русского художника, недавно умершего, мне явилась решением: решение и поступки художника, заключенные в святую ограниченность искусством и божественное смирение художника не позволяли ему выходить из этих пределов. Если же силы искусства своего не хватит и талант изменяет, то для художника других средств выразить нет, и все другое является подменой настоящего ложным.
Раздумье о мире занесло мою мысль к расколу и возникновению образа Царя-Антихриста. Вот откуда вышла секта из сект, наша интеллигенция, восставшая на Бога за правду в человеках.
В Сталине действует вся собранная сила этого прошлого, и потому эта русская война есть большая война в оправдание истории народа и на выход мысли из рамок сектантского заключения. Так что, если думать об этом выходе религиозной мысли из царского плена, то из революции, возглавленной ныне Сталиным, открывается прямой путь к свободной церкви и так, что «правда» интеллигенции, взятая на время для
327
человеческого дела из сокровищ христианской церкви, возвращается в свое первоначальное хранилище.
16 Ноября. Вчера выпала глубокая пороша, и я сегодня утром вышел было на охоту, но за ночь оказалось, собрался
Вот теперь только понял слова Антоныча о правде193, что о правде он шепнет мне на ухо, когда будет умирать. Дело в том, что путь правды — это прямой путь, и кто по этому пути уходит от нас, тот назад не возвращается и значит, сказать о ней ничего нам не может.
Жизненный же наш путь — это не Правда, а Кривда.
Все наши привычки, навыки, все заучаемое повторение уроков является из жизненной необходимости кривить путь прямой правды и возвращаться на прежнее место. Все мы такие, живущие люди вместе с животными: если животное гнать, оно убегает по кругу и возвращается на прежнее место. И когда во время глубоких снегов заяц убегает по наезженному прямому пути — этот путь ему навязывается не природой, а человеком.
Антоныч прав, только из святых святой человек, прощаясь с жизнью, посвященной на борьбу с Кривдой, в свой последний миг расставанья может сподобиться увидеть божественную прямую, изображающую нашу Правду. А может быть, и не святые одни, а и все мы, умирая, выходим на прямой путь. И потому мы не возвращаемся, не приходим к своим любимым сказать что-нибудь о себе — мы, что мы умирая, выходим из жизненного круга, а душа все движется по прямой длинным уходящим рядом, уходит по необходимой Божественной прямой, как уходит во время глубоких снегов спугнутое с лежки животное по человеческой прямой, по дороге. Душам нет возвращения, душа идет по прямому пути.
Все то, записанное сейчас о правде, я вывел из наблюдений за Лялей, которая умом своим и сердцем способна мгновенно все схватывать, и не может ничему учиться, повторять что-нибудь, как урок, заставлять себя привыкать. Она не в состоянии
328
даже ежедневно в положенный час Богу молиться и молится лишь, когда ей это надо, ей хочется. И хотя она не смеет коснуться самой церкви, как божественного учреждения, она всегда собрана, как собака на стойке, чтобы и на самую церковь броситься, если она уклонится в Кривду с прямого пути своего назначения.
У Ляли нет ни малейшего стремления к тому «лучшему», которое у всех нас является, когда мы заставляем себя к чему-нибудь привыкать и механизировать свои способности. Так всем нам интересно научиться чему-нибудь: управлять машиной, фотографировать, заниматься нумизматикой. Во всех этих занятиях движущим фактором является у нас «лучшее», т. е. уверенность, что сегодня я сделаю лучше, чем вчера, завтра буду еще лучше делать, и, наконец, у меня будет все лучше всех. И вот тогда… А что тогда?
Я помню, в свои молодые годы еще была вера в «лучшее», связанное с техническими изобретениями, что окончательное научно-техническое изобретение даст нам счастье. Вероятно, этим обманным путем к лучшему движется и наше искусство.
У Ляли вытравлена из души самая охота и вера этому лучшему, и ее может заставить чему-нибудь учиться, к чему-нибудь привыкать только один интерес помощи ближнему, и не всякому ближнему, а тому только, кого она любит. Так вот она начала заниматься фотографией только потому, что это занятие выгодно, и так — будет у меня рыба ловиться — она будет рыбу ловить, убью лося — займется охотой. Больше всего она способна к литературе, но и тут тоже: она способна пить стихи, но сочинять их она не станет. Она может с успехом заниматься литературой лишь в помощь мне, из-за любви ко мне. Но если сейчас эта литература не кормит, она забрасывает ее и делается кухаркой.
Вчера у нас вышла небольшая размолвка из-за Нади, которую мне никак не удается снять хорошо. Ей нужно эту Надю снять, потому что отец у нее заведующий складом овощей и нам нужно извлечь у него лук и брюкву. Просить лук приходится ей самой, и потому если я плохо снимаю Надю, значит, я затрудню этим разговор, значит, я люблю свою фотографию для нее самой, а не для своих любимых людей, значит, я эгоист. —
329
Ты эгоист, — сказала она. — А ты моралистка в курятнике, -ответил я ей. Посмеялись, тем и кончилось. Самое главное, что она способна все понять и даже свою неспособность и нелюбовь к технике и, поняв, во всем сговориться.
17 Ноября. Тот дождь на снег не повредил началу зимы, а только создал на снегу корку. Сегодня на эту корочку подсыпало мелкой пороши.
Мы ездили в Переславль, по пути заехали в Веслево за горохом и на Ботик. Доставали пленку на фабрике и тут узнали о речи Черчилля и обращении Сергия к Сталину как к «богоизбранному вождю».
Литманович, директор 5-ой фабрики, почему-то из всей исторической речи Черчилля обратил наше внимание на его слова о 2-м фронте, в смысле «ложь во спасение». Надо ли это понимать, как поддержку некоторого задора Сталина в своих ответах на вопросы корреспондентов о его отношении к союзникам? Может быть, и все эти ответы согласованы в смысле лжи во спасение.
18 Ноября. Понемногу, по чуть-чуть подсыпает пороша, но все еще хрустит под ногами корочка. Ефр. Павл. наконец-то прислала примирительное письмо с окончанием: «Верная тебе до гроба». Хорошо, что все-таки одумалась, слава Богу.
Она говорила: — Сталин и его большевики исповедуют безбожие, и еще можно вообразить себе, что Бог избрал на время для человеческих дел безбожников, но если не Бог, и даже не патриарх, а только заместитель патриарха якшается с безбожниками, то не стыдно ли быть членом такой церкви, честнее было бы поступить в партию.
— Против партии я ничего не имею, — ответил я, — напротив, это моя мысль: поступить в партию с тем, чтобы бороться с церковной ложью за истинную церковь. Но если не это, зачем волноваться церковной политикой. Мы вступаем в такое время, когда вопросом делается не чистота и благополучие отдельной церкви, но объединение всех церквей в одну. За эту идею и следует в наше время начинать борьбу. Что же касается нашей
330
церкви, то на нее следует смотреть, как на больную старушку и преодолевать в себе тяготу ее немочей великодушием и щедростью. Как люди большие, сильные, великодушные и щедрые, и милостивые, мы будем бороться с равными противниками на большом фронте за единство церквей. А наше отношение к нашей больной старушке-матери пусть будут практическим коррективом тех больших начинаний.
19 Ноября. Ляля понимает в искусстве только стихи, значит, музыку. Живопись для нее почти не существует, и, например, в каком оформлении ей читать книгу — на обойной бумаге или веленевой* — ей все равно. Это оттого, что она не воспитана в искусстве, ни люди к ней, ни она
