всеобщему благу.
При этом анализе я начинаю с отказа от некоторых своих спутников. Первое — это все русские, кто стоит против «жида», как собака против сороки, выхватывающей у ней кость изо рта: сорока только ловчее и хитрее собаки. В том числе, конечно, и немцы: немцы собаки, евреи сороки, вот и все. За исключением всех этих собак, остается сорочье царство всеобщего благополучия, и вот тут где-то, в какой-то точке, при какой-то встрече моего душевного острия с тем острием является плюс против минуса, и я верю и знаю, что плюс у меня, а там минус, и у меня тот плюс есть Христос, а тот минус есть Антихрист. Сейчас в житейской практике это встречается для меня в людях разной деятельности: творческой (личной) и рационализаторской (для всеобщего блага). Рационализатор, борющийся за благо класса, попадает в борьбу с личностью; личность, борющаяся за смысл человека, попадает в борьбу против разумного жизненного устройства людей.
А может быть царство Антихриста тысячелетнее потому и допустит Бог до своего осуществления, чтобы личность не мешала осуществлению материального блага для всех, и это всеобщее благополучие стало бы тысячелетней пустыней и школой: что когда будем «все», тут-то и…
353

Так пусть же они делают, если это Бог допускает, я буду пользоваться их деланием и в моей пустыне буду делать свое. Но я никому не буду заявлять и возводить в правило то мое личное решение, мой невидимый град, из которого на люди я выхожу переодетым.
Там, в невидимом граде мы все вместе. Может быть, надо благодарить того, кто добровольно поступил в сторожа входов и выходов из видимой церкви в невидимый град. — Время такое, что самое понятие видимой церкви должно измениться.

16 Декабря. Вчера утром с крыш капало, а к вечеру пришел хороший мороз с луной и всеми своими звездами.
Коммунизм, если бы только не явился он от Ratio, был бы победой человека над страхом смерти, потому что страх смерти есть страх одиночества, а в коммунизме человек отдает душу за друга своего.
Один еврей на слова мои, что если бы я был евреем, я ушел бы с сионистами в Палестину, ответил: — Я тоже хотел бы в Палестину, но палестинские пальмы мне закрыты полтавскими черешнями.
Целый день работал над фотографированием баб за молоко и сметану. Есть надежда, что если заплатим в колхозе долг за прошлое молоко около 2000 р., то снова будут носить молоко из колхоза.
Мне кажется, что у евреев в душе есть смутное тревожное чувство недостатка чего-то основного, что есть у всех: вероятней всего, это есть непосредственное чувство радости жизни от соприкосновения с родиной, с природой, своей землей. Этот недостаток они восполняют дачами, садиками, иные даже охотятся, но все это у них выходит не просто, как у натуральных людей само собой, а они это ищут, смакуют, отчего и получается у них не природа, а дача.
Человек рождается с бескорыстным и благоговейным чувством к природе, и еврей тоже знает это и хочет того же, но он это делает для себя, а тем дается от Бога. Вот естественное
354

отвращение живого человека к деланному, и только это и есть в антисемитизме живое. Потому не удается антисемитизм, что он есть частное явление и может быть второстепенное следствие упадка благоговейно религиозного чувства жизни и ее материализации. Этим путем должен идти весь человек до конца своего и конец этот будет встречей его с Христом.
Каждый раз, когда иду по узкоколейке в Переславль и обратно, встречаю на пути стрелочника, и у нас с ним после обмена приветствий всегда один и тот же разговор: — Вы опять пешком? — Как всегда. — Ну, конечно, мы народ старый, закаленный. — И затем следует рассказ о том, как бывало, к Троице ходили, 60 верст в один день и вечером становились на всенощную. В этот раз стрелочник изменил тему: — Ну, — говорит, — прощайте, иду на войну. -Как на войну, сколько вам лет? — Пятьдесят три, иду. А вас еще не трогали? — Пока еще нет, жду. — А сколько вам лет? — На днях будет 70. — Вам семьдесят! — Семьдесят, жду. — Ну, семьдесят, так не дождетесь. — Кто знает, а как думаешь, если бы поменяться нам, взял бы ты мои 70 на свои 53? — С удовольствием бы, — засмеялся он. — А я ему рассказал о Фаусте, как он захотел быть молодым и продал душу черту. — Давай, — говорю, — черта вызовем, чтобы Фауста сделать в обратном порядке. — А с удовольствием.
Скупой рыцарь: 8 пшеничной, 1 цитрус, 1 из спирта, итого 10 пол-литров плюс 1 самогон, 3 коньяка, 2 кагора, 1 портвейн, итого 17 пол-литров = 81/2 куб. м — это дрова на зиму.
Вообще, до лета доживу без горя. А чтобы дальше жить, надо теперь же 1) покупать и возить навоз на огород, 2) писать в журналы, изучать Ботик, 3) развивать фотодело (запасаться пленкой и химией).
Два потока в душе: 1) мысль, нисходящая к сердцу, 2) мысль, идущая от сердца вверх к голове — тоже мысль, только обогащенная любовью, как обогащенная кровь кислородом, проходящая через легкие.
17 Декабря. 4-е Декабря — Варвара, ночь урвала, а в субботу Никола день прибавит на воробьиный шаг.
355

Со вчерашнего дня начались морозы, и так все впереди, вся зима: Никольские, Рождественские, Крещенские и Сретенские -ровно три месяца — и весна!
Общий смысл Евангелия до того всем годится, что и споров никаких быть не может. Но если этот смысл из головы опускается к сердцу (через церковь), то он приобретает особенный тон, так что смысл прежний уже не приложим одинаково ко всему.
У обыкновенных женщин, когда они отдаются, выходит, будто они бросаются в омут без памяти, а после того уже нечто выходит из этого действия: обыкновенно и «естественно» выходит ребенок и любовь с мужа переходит на него, причем муж или совсем отходит, как удовлетворенный и «разочарованный», или остается несколько смущенный и растерянный участником материнской любви к ребенку.
Разница с этой схемой у Ляли в том, что она, даже падая в омут, сохраняет в себе нечто туда неотдаваемое, бросается как бы с открытыми глазами и видит ясно все, что вокруг в омуте этом плавает. Благодаря этому, она не с ребенком как женщина выходит из омута страсти, а та же сама лично, какою она бросалась, но обогащенная опытом. И вот это «сама лично» у нее всегда оставалось при ней, и не смешивалось с кровью, и не уходило в род умненьким ребеночком, похожим, если так поглядеть, на отца, а если эдак — на мать. Вот это-то «сама лично» и является родником той любви, о которой она знает, как я знаю, что я писатель. Вот отчего против других женщин она знает, что если она это отдает другому кому-либо, то она этим и его возьмет настолько же, насколько себя отдает, и от этого от себя не только ничего не потеряет, как обыкновенные женщины теряют и делаются рабынями этого утраченного, а, напротив, утверждается в себе.
А еще я думал этой ночью о том, что я, прожив столько лет, склоняя со всеми людьми слово «любовь», до Ляли не имел о любви понятия и говорил о любви, как женщина не рожавшая говорит о родах. И так все…
356

День морозный просверкал, взошла несветящая луна, внизу собралась золотая заря, и лес темный на заре стоял, как будто дети на золотую бумажку часто наклеили черные полоски. Мало-помалу луна овладела пространством.
При мысли о Ляле, что если бы с ней что случилось и ее бы не стало на свете, лунная дорога моя стала подниматься и теряться в лунном свете и просьба моя на молитве о том, чтобы нам вместе умереть, стала наивной: ведь можно же, казалось мне, умереть, не умирая, и жить, и делать в жизни, не показывая своего отсутствия.
Так я вошел в лес на тропинку между черными стволами на белом с лунными пятнами.
Самое удивительное из наших отношений выходило, что реальность любви, поэзия жизни и все такое, что считается недействительным, а только присуще людям как возрастное переживание, на самом деле существует как гораздо большая реальность, чем обычная общая достоверность.
Эта уверенность в существовании того, для выражения чего невозможно стало обходиться изношенным условным понятием, которое превращает в пустоту произносимые всеми слова о правде, Боге и особенно то, что дается нам в «мистике» — без слов, без мистики, а в действительности есть нечто на земле драгоценное, из-за чего стоит жить, работать, быть веселым и радостным.
На восходе солнца меня окружили мои снежные лесные фигуры, и я узнал их и вспомнил, как прошлый год я им радовался под гром выстрелов близких сражений. Откуда бралась эта радость?
А вот еще теперь приходит уверенность, что таскать навоз на свой огород есть самое скромное и самое современное нужное и большое дело (это похоже, как во время голода 18-19 гг. кусочек черного хлеба разлагался на солнечный свет).
И вдруг ночью, уже засыпая, догадался о том, как умереть вместе и что это значит: это значит, что если кто из нас умрет,
357

то другой постарается и тоже для мира умрет. Я представил себе такую будущую свою жизнь: снимать для пропитания с дикарей наших карточки, писать для детей замечательные рассказы, независимые от гонораров, жить в пустыне достойно, мыслить, двигаться духовно вперед с крестом о. Онисима — разве я не шел к этому всю жизнь свою?

18 Декабря. Опять блистательное морозное тихое утро.
Из Москвы Ляля вернулась сегодня с хорошими вестями: 1) Квартира наша ремонтируется. 2) Части для машины достали мне из Совнаркома, отпустят лимит на 150 литров бензину. 3) Запасены химикалии для фото. И самое главное, из чего все хорошее получается, это что по общим настроениям войне приходит конец: одни говорят, что все кончится к масленице, другие — к осени, но чувствуется по всему начало конца.
И у нас начались разговоры о постепенном перевозе вещей обратно в Москву.
Руська,
или
Как заяц съел немецкие сапоги.
Рассказ для детей-дошкольников.
Немцы чуть-чуть не дошли до Мериново. Одна бомба даже в пруд попала, и многие избы насквозь простреляны пулями. Теперь ничего, люди живут и дырочки от пуль везде заделаны.
Недавно заехали мы сюда к председателю колхоза Ивану Андреевичу попить чаю и вместе поохотиться на зайцев: мы с ним старые охотники.

19 Декабря. Никола зимний. Тепло, только не каплет, ночь с невидимой луной без движения. Утром встаю,