тоже не вспомнишь — время подходит).

Письма с поздравлениями все идут каждый день; Петя телеграфировал: «Дважды орденоносцу», Е. К. Миллер: «Поздравляю с прибавкой таланта», а Чагин, хитрец: «русскому большевику» (каждая из этих трех телеграмм характеризует умонастроение значительных групп).

Ляля на ходу бросила мысль: — Напрасно ты не пишешь сейчас романа о религиозных исканиях: мы, оставаясь с Христом и церковью, можем так написать, что защита наша Христа большевикам будет казаться полнейшей антирелигиозностью.

Есть отношения человеческого благоустройства, в существе своем содержащие в себе божественные начинания, но эти отношения исключают произнесения «во имя». Я думаю, эти отношения настолько естественны и так просто вытекают из жизненной необходимости, что у честного правдивого человека выходят сами собой, как будто Бог поручил человека оставаться в них своим заместителем.

И тот деятельный человек, в своем тайном сознании знает этот договор и, когда приходит другой человек с именем Божьим и требует в делах этих «во имя», тот деятель знает, что это пришел обманщик и говорит ему: «Тут в этих делах Бога нет! твой Бог — сатана». (Из мыслей «русского большевика».)

Ночью меня сдавила, наверно, старинная тоска, и после 3 лет счастливой своей жизни я впервые опять увидел во сне невесту моей юности. Проснувшись после сладостной встречи, я ужаснулся: неужели это измена Ляле? И крепко подумав, пришел

417

к выводу, что бес (лукавый) действительно с нами живет и обитает, но только не в сердце Ляли, а у того, кто…

Самая сущность дела беса это, конечно, обман, принимаемый за правду, за действительность.

И начало всего обмана стоит в любви, именно стоит и мутит чистейший поток.

Пескари сначала охотно идут на червяка, но скоро в чистой воде начинают видеть крючок, таящийся внутри червяка. Вот как только они перестают клевать, мы разуваемся, мутим воду ногами, и в этой мутной воде рыбки опять начинают клевать.

Так и любовь наша начинается в чистой воде, продолжается в мутной.

Мы же будем писать о той любви, о таком потоке чистом, где все видно, где нет крючков и замутить невозможно.

Крючок в обыкновенном потоке любви это, конечно, собственность, возникающая вслед за тем, как он говорит: «ты моя» и она отвечает «ты мой». Глотнув это сладчайшее блюдо, оба влюбленные вскоре выхватываются из свободной стихии и бьются на сухом берегу, покоряясь ветхой заповеди: «В поте лица обрабатывай землю, в болезнях рождай детей».

Вот и все. А мы будем писать о таком свободном потоке, где любящие обходятся без «мой» и «моя», и говорят одно только «Ты»!

Ефросинья Павл. сломалась только на этом «ты мой». И Нат. Арк. мучает свою дочь только своим кумирным дурманом: «ты моя»! И весь протест, все движение Ляли, вся ее сила, и мудрость, и мука, и радость души ее исходят из веры ее и утверждения личности своей во Христе, и этот истинный Христос делает ее царицей.

12 Февраля. Теплеет и веет к метели. Обещаются прислать трактор. Союз телеграфирует, что вечер откладывается до 15-го. Ляля собирается ехать вместо меня. % газетного листа определены на чины и ордена. Это необходимо в государственных делах, и смешки либералов над орденом глуповаты.

N. сказал им: — Поймите, что народ на войне работает на свое будущее счастье, и пусть дикий народ выйдет победителем.

418

Что же это будет, если он сразу весь предъявит государству свои векселя? Будет то, что было в 17-м году. Вот почему надо создать очередь в распределении жизненных благ: первые станут маршалы и герои, потом дальше все ниже по чинам и орденам, и каждый будет иметь превосходство в отношении сзади стоящего, и местом своим дорожить. Орден и чин — это право на получение жизненных благ.

13 Февраля. Величайшая метель сверху и снизу. Трактор не мог пройти и вывезти мою машину на шоссе.

Написал послание в Союз вместо речи на юбилее.

14 Февраля. Мягкая, тихая, пасмурная погода после метели.

Посылаю письмо Скосыреву и статью (послание).

Дорогой Петр Георгиевич, Переславский район принял участие в доставке меня в Москву на юбилей, выслали трактор в помощь моей машине, но и трактор не мог одолеть снежные заносы, разделившие меня с выходом на шоссе (20 км от Усолья до Переславля). Жена моя, Валерия Дмитриевна, «жена» это маленькое дело, а главное, друг и соавтор будущего моего произведения (3-я часть «Кащеевой цепи»), взяла на себя инициативу пробиться одна и выступить на вечере вместо меня. Я вооружил ее посланием, и мне очень хочется, чтобы прочла его именно она. Если Валерия Дмитриевна не пробьется, то поручаю Вам, Петр Георгиевич, прочитать на вечере. Между тем трактор из Переславля с клином рано или поздно пройдет, и как только пройдет, я приеду, и можно будет устроить экспромтом какой-нибудь вольный вечер в компенсацию официального.

Всего Вам хорошего. М. Пришвин.

Если Вы найдете возможным печатать мое юбилейное послание — отдавайте в печать.

Ляля определенно болеет машинофобией, болезнь, которую я впервые увидел, и, может быть, это даже неизвестная еще болезнь. Лялю отталкивает от машины ее принудительная сила: каждый механизм есть сложная система принуждения с заветом: «ты только тогда будешь владеть механизмом, когда сам… как составная часть, вступишь в нашу организацию».

419

Христос, поймите! — это, прежде всего, Бог, а потом уж человек, а Бог — это свобода, и Богочеловек — это есть воплощенная свобода или любовь. Поймите же человека, воспитавшего свое сознание во Христе — эту Лялю, мою царицу, принуждаемую вступить в организацию шестерён, зубчаток, валиков, подшипников, рычагов, болтов, винтов, гаек и т. п. Она не боится никакого труда и даже самого грязного, самого черного, но при условии, что она его сама изберет: так Христов человек даже смерть принимает со сладостью потому только, что он сам лично берет ее, берет как свободный и попирает ее принудительную силу, становится богом — существом бессмертным.

А между тем ведь даже ножницы, даже иголки — это машина, и труд человеческий не может обойтись без машины, требующей от человека покорности. Без машины можно трудиться, только молясь, и, может быть, слова в своем происхождении тоже не требуют машины: слова от Бога. Может быть, не в машине тут дело, а еще глубже, в организации для человеческих целей, а не для Бога (церкви).

Человек вынужден делать не свое дело, но всей душой чувствует, что он именно вынужден, а рожден для другого, в чем он свободен, в чем он первый, единственный, царь. Такая Ляля, так она чувствует себя в каждом деле, и потому ей не хочется в нем совершенствоваться, делать лучше, а как бы поскорее, только бы спихнуть. И вот, наконец, найдено свое, для чего она рождена; это свое у нее — это я, Михаил Пришвин, и в этом она первая и единственная: она первая и единственная в понимании Михаила Пришвина… и…

Когда я смотрю на нее со стороны, как на секретаря, машинистку, фотографа и т. п., до чего она плоха, нерадива, трудно хуже найти. Но когда изнутри посмотрю — все наоборот: все, на что раздражаешься, глядя извне, — все мелочь из мелочей! Глядя оттуда, понимаешь все так, будто это царственно-праздная душа, единственная, привлеченная к тому, что легко могут делать обыкновенные рабы. Оттуда я стыжусь сам себя, [если понимаю] ее как рабыню.

420

А еще потому я мирюсь, что, по правде-то говоря, у меня хотя и лучше выходят дела, но ведь я жил больше, и мужчина, а в существе своем ведь я тоже такой, неделовой: мое дело тоже молитва, а не организация, не машина.

14 Февраля. Погода — только не тает. Фотографический день: Ляля расстроила неповиновением в технических делах. Но вечером я сам себя почувствовал виновником в унынии. Это ведь особенность наших отношений, что уныние является нравственным проступком, свидетельствующим об унижении чувства любви к другу. Ляля, напротив, часто злится, но никогда не унывает, потому что не избалована жизнью, потому что слишком много страдала. Хорошо одно, что я хорошо это понимаю и эту ответственность свою чувствую и каюсь.

Отправил Скосыреву юбилейную речь о молодости и завтра отправлю рассказ «Город света»33. Взят Ростов.

15 Февраля. Как и вчера, только не тает. Пробиться Ляле в Москву не удалось. Посылаю вторую речь: «Город света».

16 Февраля. Ждем трактора или перемены погоды (сейчас, как все эти дни, ни то ни се). Есть опасение, что мы застряли здесь до конца апреля: нечего сказать — юбилей.

В воскресение мне было очень тяжело на душе и без причины. Вечером в постели Ляля приняла меры, чтобы развлечь меня, и ей это удалось. — Вот и опять ты меня любишь! — сказала она в заключение. И я действительно через эту радость .«. жизни возвратился к той нашей дружбе, в которой дурные настроения понимаются, как нравственный крах и обида другу. На другой день я встал здоровым, веселым, у нее же на этот день открылась месячная ее болезнь.

И так можно было сравнивать обе необходимости — одну, как необходимость радости жизни, и другую, как необходимость печали (Сирии и Алконост вот ведь откуда появляются).

421

И Мать скорбящая и младенец, радость жизни у ее груди.

Не раз видел я в лесах и на лугах птицу с надломленным крылом; в каком страхе, то останавливаясь и прислушиваясь, то разбегаясь и цепляясь больным крылом за былинки, она мышкой бежала. Раз так она зацепилась за травку, а я накрыл ее ладонью — как билось у нее сердечко, как сверкала она черно-огненными глазками, с какой силой острым клювиком била в мой мозолистый палец. При первых встречах Ляля походила на чудесную птицу, вроде ласточки, с надломленным ее страхами крылом.

Вчера за столом хлеб, молоко, яйца, масло, даже клюква -все это было получено мною путем фотографии. — Мне это не стоило никакого труда, — сказал я, — какой это труд фотография в сравнении с литературным трудом. — Но ведь, — ответила Ляля, — каждому специалисту кажется, будто он не трудится, а у него выходит. — И это правда, настоящий творческий труд предполагает цельную личность с обязательным риском жизнью, а специальность есть ограничение, своего рода рабство личности, но рабство с хорошим вознаграждением. По-видимому, на этой приятности самоограничения специальностью построена вся жизнь Америки, и Рузвельт выходит таким приятным доброжелательным человеком.

17 Февраля. Вчера после обеда и на ночь моросил дождь. Сегодня утром тоже тепло и тихо. Мы выезжаем в 6 утра с подводой леспромхоза в Переславль.

Видел когда-то и Рублева, и Рафаэля, и ничего не понимал, а теперь сижу в глуши, ничего не вижу и все понимаю. Пришло это потому, что имел соответствующее