и радости нет, хотя я счастлив и у меня все есть. Утром, только чтобы уйти от себя, уйти из дома, пошел в Купань за молоком. Принес 5 литров к обеду и почувствовал себя хорошо: хотя что-то сделал, и стало хорошо. — Я сегодня, — сказал я, — с пользой утро провел. — С большой пользой, — ответила Ляля. И мне стало еще лучше, и я понимал сегодня тех людей, которые утешают душу свою суетой на пользу ближнего. Боюсь, что Ляля вся в этом: испуганная когда-то в прямом стремлении (как все на земле прямо к солнцу стремится), она и стала, как я сегодня из Купани, носить молочко ближним и этим выправлять и лечить душу. Но нет, Михаил, ты-то не сдавайся в ту сторону, ты расти прямо.

Прямо она мне не дала ничего, но через нее я узнал, что талант мой имеет священное происхождение и должен быть возвращен к Богу.

Война, как война — ни хорошо, ни плохо, как ветер или зной или стужа: бывает — плохо, а бывает и на пользу, значит хорошо. Но скажешь, не просто война, а большая, и в слове «большая» при условии, что ты выйдешь из нее победителем, заключается ее нравственное оправдание, как в городе постройка большого каменного дома оправдывает разлом маленьких деревянных. И победи Гитлер

Ну, конечно, тогда бы мы все с нашими всякими союзниками пошли бы на слом, как деревянные домики при постройке каменных. Гитлер погибает, как Наполеон. В лице Рузвельта торжествует мещанство и компромисс? Не думаю: вернее всего, большая идея Гитлера единой власти на весь мир перейдет лишь в практические руки американцев, и этим большая война себя оправдает.

428

23 Февраля. По-прежнему дует сильно с юго-запада, вот-вот опять завьется метель, и ни мороза, ни оттепели.

Вчера меня озлило, что Ляля, помогая мне при печатании фотокарточек, ничего не понимающая, лезла ко мне с замечаниями и мешала работать.

— С тобой нельзя работать, — сказал я, наконец, и, передав ей проявитель, ушел. Мать сказала: — С ней вдвоем работать нельзя. Не работайте. Я ответил: — А где вы видели у женщин дружную работу? Каждая женщина спешит в работе и не работает благоговейно. Ляля пришла и хвалится: — Смотрите, как хорошо у меня! — Мы посмотрели. — Ну, что? — Ничего, только заслуги нет: все мной подготовлено, и ты даже и проявителя не можешь составить, и не можешь даже глядеть на аппарат. — Не люблю, я вообще любить аппарат не могу, и люблю только тебя и маму. — Так что Ляля — женщина в самом чистом виде.

Вообще, у Ляли «делать» что-то (творить) это значит делать полезное для любимых людей, если же приходится делать беспредметно, то тогда значит делать не для кого-нибудь, а для себя и значит тут надо быть первой, т. е. выскочить вперед со своим «я». За это ее раньше ненавидели все женщины. А с тех пор как она сошлась со мною и в любви этой погасила интерес к выскакиванию, женщины стали относиться к ней хорошо.

Из «Кащеевой цепи». После главы о Нагорной проповеди, следующая — о читателе:

Какое неприятное слово «читатель» и какой ужасный для поэта повторяется издателем вопрос: для какого читателя вы писали вашу вещь? Не о читателе думал Алпатов, не о критике, конечно. Как всякий настоящий поэт, он имел в виду не ближнего, а дальнего.

Работа для ближнего, женская, всегда легче мужской творческой работы для дальнего, но редкая женщина понимает, что работа для дальнего в существе своем есть тоже работа для ближнего, и редкая стремится служить ближнему через дальнего. Большинство баб свою работу на ближнего считает началом и концом человеческой деятельности, и через эту свою

429

ограниченность порождает собственность. И часто сам творец, мужчина, под влиянием женщины, меняет свое первенство на чечевичную похлебку40 и тоже вместе с бабой своей (этот кулак) тащит дары с Божьего поля в свой дом. Такое общее влияние женщины ветхозаветной. А евангельская женщина, не покоряясь природе, во Христе ищет себе удовлетворение в этой любви, чтобы работа самого творца стала служить на добро ближнего.

Гитлер падает, и в оправдание «падающего толкни»! (Ницше)41 сейчас все в этом мщении соединяются и свариваются. Гитлер падает в человеческий котел, называемый «компромиссом», где все идеи, как кости, вывариваются на здоровье и пользу человечества. Всем будет хорошо, все будут есть Гитлера и хвалить Рузвельта.

Рацио (Ratio) ограничивает нравственность, и отсюда из ограничения является «моральная сила» и самоудовлетворение ею.

Профессорский взгляд на большевиков (Д. Н. Прянишников). Эти профессора на большевиков смотрели, как на случайность и не всерьез. И так было, по-моему, до Сталинграда, до послания Сергия к богоизбранному вождю42.

24 Февраля. На окнах утром «золото в лазури» (вот и Белый вспомнился43 — где-то он теперь?), весна света в разгаре, полдни царственные.

Прочитал намеки из речи Геббельса и понял так, что в Европе революция сдерживается лишь военной силой Гитлера, что, пожалуй, действительно, если только Гитлеру капут, то большевики захватят всю Европу, что после героя Гитлера героем выступят массы.. и капиталистический рай Рузвельта надолго, если не навсегда, отсрочится.

Не будущая жизнь сдерживает наше поведение здесь, а жизнь недожитая: каждый из нас стоит перед неизвестностью впереди

430

в надежде и страхе. И каждый видит примеры себе по другим людям: сколько случаев бывает таких, — вдруг что-то перевернется в судьбе человека, и жизнь идет совсем по-другому, и тот же самый человек судит о жизни своей по-другому. Значит, нельзя полагаться на то, что происходит сегодня, и приходится подождать завтра, и это завтра есть не будущая жизнь на том свете, а жизнь, недожитая здесь, на земле. Так живет множество людей, и так Алпатов жил тоже ощупью, как слепой. Тут одно только упование на завтра ведет человека, и в уповании доверчивого простака скрывается невидимая сила, собирающая в смысл и единство весь мир.

Никаким словом нельзя это выразить в обществе, и каждый должен держать это про себя и черпать в нем силу и смысл для своего поведения. Я долго жил, хорошо про себя понимая эту силу недожитого дня и непережитого завтра, я поражался примерами этого доверия в природе животных своему будущему, несмотря ни на какие очевидные жертвы. В смутной тревоге сравнивал их упование со своим и, наконец, утвердился в необходимости каждое утро ритмически напоминать себе об этой скрытой силе нашего упования, закрепленного в детские молитвы мои: Отче наш и Богородица.

Чувствую, вот уже кто-то смеется надо мной из тех, кто еще далеко не дожил до меня, и мне приходится закрываться героем моим, Алпатовым: пусть это не я, пусть Михаил Алпатов… Но далеко еще было Алпатову до Богородицы и не только потому, что он не дожил, а скорее, что ревновал свое чувство и не хотел вручать его измятым словам.

Под вечер наносили воды, дров, выбили пыль из одеял и пошли прогуляться. Вот какой оказался вечер чудесной весны света: на западе небо горит и крупные, самые крупные звезды — там, там, там! И морозик легкий, пахнет солнцем, и такая тишина особенная, — где-нибудь стукнет что-то, и знаешь, что весло только так может стукнуть.

— Вот, Ляля, — сказал я, — праздник: мы празднуем.

— Да, я этого вечера никогда не забуду.

— И это есть праздник, и мы живем, трудимся, мучаемся только для того, чтобы создать праздник.

431

— Конечно, в этом же и есть православие: настоящий православный 7 недель постится, чтобы почувствовать праздник Пасхи.

— Страшно, что вот живешь, пишешь, и как будто что-то новое открываешь, а оно оказывается уже давно открыто: вот казалось мне, занят был творчеством праздника, а оказалось, так постоянно все делали.

Ничего мы не открываем нового, конечно, ничего! Мы только освобождаем известное из-под привычек. Так вот и праздники: даже сами церковники не знают теперь их смысла, и мы можем им открывать их смысл.

25 Февраля. Шестой день не курю: бросить легче всего -это найти скверный табак с пылью, закуриться, чтобы опротивело до невыносимости, и бросить.

Божественный пир. То бескорыстное чувство и мысль, с которыми мы, художники, вопреки всему, смотрим на природу, я раньше называл «родственным вниманием» и смутно чувствовал всегда недостаточность этого понятия, всегда мне казалось, что внимание, пусть и родственное, таит за собой нечто его определяющее и направляющее.

Теперь я, наконец-то, понял, что это: это особое состояние духа, которое называется празднолюбием. Смутное же сознание, что есть какие-то способы управления родственным вниманием для творчества этим празднолюбием проясняется: это есть то самое, чем создает верующий человек себе праздники.

Оказывается, что праздники церковь делала посредством того же родственного внимания, и это творчество было доведено до высокого совершенства. Но только это действо художников, создававших праздники, давалось массам безучастно, постепенно превращалось в обрядность и сами праздники в праздность.

Так и Космос, наверно, создавал Творец, как величайший праздник в едином ритме, а потом мы, народившиеся существа, не бывшие на том божественном пире, поняли этот творческий ритм, как законы природы, и приступили к их изучению со счетом и верой.

432

Все наше природоведение основано на замене ритма метром, и творчество праздника Космоса понято как эволюция видов от низшего к высшему. А мы за то и художники, что чувствуем в природе ритм первичного творчества Праздника Космоса, мы, художники, потому что мы участники того великого Божественного Пира.

26 Февраля. Вчера до ночи крутила метель, и сегодня тот же ветер с утра и то же серое, нависшее небо и тепло.

Приказ Сталина к 25-й годовщине Красной Армии объясняет провал немцев под Сталинградом их слепым исполнением плана и неспособностью маневрировать, попросту говоря тем, что немцы вообще люди хорошие, честные, но довольно глупые. Так вот определяется народ, как и отдельные люди, в такой-то год, месяц, день, час, а может быть, и в роковую минуту закончился на Страшном Судилище. Так с французами было в 1783 году, так и с немцами в 1943: там революция, здесь «спасение цивилизации».

Мы же, дети русские, вырастали в гимназиях с немецким режимом и с учебниками и с французской свободой на словах в обществе. Оба эти противоположные начала — личной свободы и государственной необходимости во многих сердцах поселяли верование в западного настоящего человека. Эта уверенность в существе западного человека была так велика, что продремала во мне до сих пор.

Еще несколько лет тому назад в «Детгизе» при обсуждении кандидатуры Фаворского на иллюстрацию моей книги, я привел аргумент в пользу Ф-го, что его иллюстрации моей книжки «Жень-шень» имели большой успех за границей.