и <зачеркнуто: американцы> весь свет удивлялся нашей литературе «из ничего».

Это была страна беспризорников.

Так и моя песнь была как призыв, пришла — и петь больше не хочется.

А между тем православие дало нам форму идеальной семьи, и до сих пор еще как редкость можно встретить остатки такой семьи (Удинцевы, Оболенские, Барютины, Белоярские).

Я иногда возмущаюсь на свою неохоту писать и сваливаю на Лялю: не людям, как раньше, а ей одной себя отдаю. Подумав, однако, понимаю, что ведь и она себя мне целиком отдает, и это все для нее: она женщина. А я, муж, приняв ее душу в себя, должен оправдать ее удобрение, я должен расти выше, лучше, сильнее, чем до нее.

25 Июля. И вчера и сегодня погода осенняя, заливают огороды дожди, огурцы растут в тени огромных листьев не зеленые, а бледно-желтые, картошка споднизу начинает от сырости желтеть. Проводил Леву. Жду к 31-му их с Петей на охоту. Ляля ревнует меня к Леве: не допускает обывательски-добродушные разговоры и требует с его стороны особых почтительных отношений, каких у меня с ним никогда не было.

Лева спал с Норкой, и за одну ночь она так привязалась к нему, что пошла за ним, и он мог бы ее увести. И каждый так,

532

поласкав ее, может увести ее от нас, потому что она проститутка в существе своем, значит, принадлежит всем и каждому. С Лялей у нас об этом бывает спор. — Что это за собака, — говорит она, — если может забыть любовь к хозяину и перейти во всякое время к другому? — Если она переходит к другому, — отвечаю [я], — то, значит, не она плоха, а хозяин ее плохо любил, ведь она прежде всего любит всех, или всего человека, и любовь свою отдает сообразно силе любви этого каждого. А разве не такая Кармен и всякая достойная <зачеркнуто: проститутка>? И я сам, как художник, ведь тоже люблю прежде каждого отдельного всего человека. Такие мы все в любви своей к Дальнему, и попробуй, ближний, брось камень свой в <зачеркнуто: проститутку>, если ты не грешен тоже в тайной мечте своей уйти к Дальнему102.

Когда я «Жень-шень» написал и через друзей узнал и понял сам, как хорошо я написал, то мне стало, будто вот все и кончилось и больше уже ничего лучшего я написать не могу: все написал. Так было, и когда Ляля пришла: зачем мне больше звать к себе друга, если он со мной.

Золотая елочка. Елочки когда сохнут, то у нас седые волосы показываются, а у них золотые иголочки, и вся подсыхающая елка стоит не белая, как мы в старости, а золотая.

Глухая крапива. У закрайка поля к лесу рожь стоит колос от колоса не слыхать девичьего голоса, и между колосьями по земле густые частые цветы фиолетовые, ближе к розовому, формой же цветка львиный зев, а листья крапивные, и на дне каждого зевика есть сладость для детей — эти цветы называются глухая крапива.

Когда волнуется желтеющая нива103. Было время, я очень боялся встречаться с собой в зеркале: так, бывает, боишься на часы поглядеть и вдруг узнать, что спешить некуда, уже опоздал. Так и сейчас искоса вижу рожь, знаю, что желтеет нива, что гнутся уже и колосья, а не вглядываюсь: боюсь узнать по колосу, сколько осталось до жатвы, до осени.

533

26 Июля. Деловик (деловой человек) — надо ввести это слово, потому что «деляга» слово недостаточное. А делец?

Мать моя, Мария Ивановна Пришвина, была женщина не скажу делец в буржуазном смысле, а назову деловик: ей бы в наше время быть комиссаром по социальному обеспечению. И такой-то деловик, чуть коснется дело женских каких-нибудь чувств, жалости, сочувствия, сострадания, вдруг теряет свою силу. Но знали об этом только мы, мальчишки, дети ее, и пользовались безжалостно. И у меня в душе до сих пор сохраняется к каждой интересной деловой женщине завлекающая возможность сладостного удовлетворения [от] обращения такого де-ловика в женщину: что-то вроде как от пробоины в неуязвимо бронированный танк. (А Ляля — какой это деловик!)

Вероятно, тут что-то в чувстве ритма жизни, ритма труда вне дома и в доме, в малом порядке и большом, в малой правде и большой. Вполне возможно, что женщина, оставаясь женщиной, коснется большого ритма и живет в нем и прячет тем самым в себе, в таком деловике женщину. (Вот пара в Загорске: докторша и ее паршивый любовник: мужчина как слабость женщины.)

27 Июля. Тихое пасмурное утро с обещанием в облаках солнца. Молодые дятлы бегают по стволам сосен и привыкают природным долотом своим добывать себе пищу. Сосновочка, птичка много меньше воробья, цвета ствола сосны, когда он переходит снизу из серого в оранжевое, сидела на торчке ствола и жалобно пикала детям. Закапал теплый временный дождик, две белые бабочки не поверили его силе, играя одна возле другой, начали борьбу, стараясь облететь дождик вверх. Но дождик как будто заметил их усилие и сгустил свою силу над ними, и брачная пара почти с самого верха сосны стала под углом падать… И я, глядя на падение бабочек, подумал опять с удивлением и радостью, что и у них там не все делается по каким-то предустановленным «естественным» законам, что и у них, как у нас, могут народиться какие-нибудь удивительные бабочки, чтобы вступить в своем брачном полете в борьбу с неумолимой силой дождя. И, падая, они своего достигали.

534

Ляля однажды вгорячах при моем вопросе: — А если тебе пришлось бы выбирать, меня или маму, как бы ты поступила? -ответила: — Конечно, я бы выбрала маму. — Это было сказано в том смысле, что я — это любовь для себя, а мама — это для Бога. Вот почему она и бывает со мною особенно нежна, когда я заболеваю или тоскую: тогда ей делается на душе, будто и меня она любит не для себя. Так точно, как у нее в отношении матери, так и у меня бывает в отношении моей старушки литературы: мне кажется тогда, что Ляля — это любовь для себя, а та любовь больше, чем для себя, и даже против себя. И когда я представляю себе, что я оставляю Лялю для своей старушки, то я свое одиночество всегда понимаю как аскетическое, как радостный отказ от себя с повседневными потребностями.

Вот из такого девственного одинокого состояния духа (от Девы и Духа Святого) родилась моя поэзия, и я в существе своем до встречи с Лялей жил именно таким монахом, представляясь для людей и, может быть, для себя каким-то Паном или Авраамом. Только после встречи с Лялей я как будто с благословения Старца вышел из монастыря в брачную жизнь, и поэзия моя, теперь уже старушка, не ведет меня больше неизвестно куда, а сама просит у меня помощи, определения и назначения, и я, счастливый человек, иногда подхожу к ней и спрашиваю: -Что же ты, моя старушка, приуныла у окна?104 — И обещаюсь ей, если только счастье мое поставит мне вопрос, — оно, счастье, или она, старушка, — отказаться от счастья и старушку свою честно питать собой: докормить, допоить и похоронить.

Мне думается теперь о войне, что вопросы о том, кто победит и когда война кончится, стали иметь лишь местное и частное значение, что для современных деятелей это уже прошлое, а настоящее в устройстве мира после войны. Существует ли, например, у нас в СССР тайный расчет на массовый народный пожар в Европе и сплав в огне всей Европы с СССР. Мне думается, что наши большевики, выгнав немцев из пределов России, должны отказаться от непосредственного участия в европейских делах и предоставить союзникам самим гасить тот пожар. Россия должна себе брать пример с Индии: будет же после войны Индия и самостоятельной, и дружественной с Великобританией?

535

Но темна вода… И тут теперь вся современность, а не на войне.

Человек, если его взять как «Я», как душу, мне представляется хрусталиком, прыгающим, вертящимся с кувырканием вниз и вверх в кипящей жидкости. Очень похоже на старинную игрушку «Американский житель»105 — хрусталик в эфире. Но я так представляю себе душу каждого человека, напр., сейчас доктора Раттая: хрусталик его совершенно гладкий, и глаза как у зверька, и сердечко, как у птички, бьется часто, и голова вертится постоянно во все стороны с опаской. У Розанова хрусталик бьется в одну точку, будто хочет пробить это место и что-то увидеть. А у себя уже чувствуешь весь трепет хрусталика в теле своем, и когда молишься о воле Божией на земле, как на небе, то «землю» понимаешь как тело свое.

28 Июля. Все, в чем я раньше бесполезно любительствовал, чем играл (охота, фотография, машина), теперь стало полезностью и кормит нас всех: трудимся, получаем за труд, мучимся, но живем. Так, может быть, и все пошло от игры: вначале Бог поиграл, а мы теперь мучимся в поте лица.

Чтобы самому сделать что-нибудь новое в какой-либо области, нас учили для этого набирать в себя в этом все, что другие сделали. Нам казалось так, что когда по данному вопросу вберешь в себя весь чужой ум, то из этого чужого свое собственное мнение получится как вывод. И мы старались питаться чужим умом, и многие по этому методу становились образованными дураками, и среди них многие сохраняли в себе при образованности нетронутым свой собственный ум. Случалось не раз, что этот собственный ум внезапно вырывался из оков чужого ума, и человек этот переменял профессию, забрасывал старую и в новой области, где не учился, давал людям что-нибудь совершенно новое. Однако из этого не следует, что не надо учиться, но, к сожалению, ныне у нас такие высказывания…

29 Июля. Солнечное утро после грозы.

536

Кладбище. Друг мой, перестань возвращаться к этой унылой мысли о нашей России как о кладбище… Нет этого, мертвые с нами живут, а живых мы должны сами рождать.

Рожь поспевает. Показались маслята и белые. Я принес сегодня много маслят к обеду. За что я люблю грибы собирать, это за то больше, что их нельзя выдумать. Вот идешь по лесу, глядишь на землю, и в голове нет никаких мыслей, кроме как о грибах. По привычке писать и подхватывать мысли и тут тоже так кажется: вот сейчас хорошенько подумаю, и гриб вырастет, но сколько ни думай — лес не бумага — от мысли гриб не появится. И тут начинаешь смиряться: «Нет у меня ничего, ни гриба, ни