мысли, верь, надейся, ищи». И так постепенно впадаешь в приятное состояние бездумья с нарастающей надеждой. Покажется какая-нибудь ничтожнейшая сыроежка, обрадуешься и даже скажешь: слава тебе, Господи, еще бы десяточек, и будет чем приправить картошку. А вот этого-то как раз и надо, чтобы ты обрадовался и начал этой радостью жить. <3ачеркнуто: «Вот, — подумаешь, — чего я это все на опушке жду, дай-ка загляну вот в эту густель елок и молодых берез».> Осторожно палочкой поднимаешь тяжелую ветку, чтобы стряхнуть росу, и когда подлезешь сам туда и оглядишь частые стволы с прогалочками, вдруг как солнечный луч пронзает темный лес, так радость потрясет все тело: десятки в росе стоят, и всё одни только белые. И в десять раз сильней это бывает у писателя, чем у простого человека, любителя грибов: ты знаешь наверное, что это не чужие мысли, которые ты притянул и присвоил себе и сам обманулся, приняв их за свои собственные мысли, а грибы, настоящие нерукотворные грибы, которые жарить можно, и всем показывать, и говорить, и удивлять всех: белые грибы показались.
Рационализм. В рационализме я вижу не философию, а добродетель, выражаемую народной мудростью: «на Бога надейся, а сам не плошай». Правда, бывает в движении человеческой мысли [в] жизни такой момент, когда ленивые и неспособные, прикрываясь надеждой на Бога, не собирают над собой воли к Движению, без которого [не может] осуществляться и
537
воля Божия, и жизнь без движения становится болотом. Тогда живой человек оставляет старого бога в болоте и говорит себе: «Не плошай». Так вода прорывает преграды. И этот прорыв совершается особой добродетелью, называемой рационализмом.
Короче сказать, рационализм — это самопомощь, самоизбавление от рабского труда путем придумки. Почему-то, однако, по пути разрастания этой самопомощи человеческой нарастает в человеке сознание своего всемогущества: человек в его способности приспособлять на свою пользу окружающую его среду становится центром вселенной вместо прежнего Бога: все на свете, оказывается, можно выдумать, даже Бога, и все человеку, даже Бог, идет в пользу.
Так вроде этого я в лесу на отдыхе говорил своему простому спутнику.
— А вот поди, — сказал он, — выдумай гриб.
— Выдумали и это, — ответил я, — искусственно разводятся шампиньоны, а со временем, конечно, будут и белые разводить, и так все, все на свете может быть приспособлено на пользу человеку.
— Понимаю разводить, — ответил старик, — грибы разводить дело полезное, но как же самое семя гриба, его-то нельзя ведь выдумать.
— Это нет.
— А ведь это есть Бог: семя жизни.
Сила гриба взялась такая, что один мощный боровик приподнял старый брошенный лапоть и до того разросся под ним, что и сам показался, и я его взял.
После грозы и проливного дождя одна сыроежка в своем блюдечке собрала себе запас чистейшей воды. В теплое росистое утро сила роста была так велика, что на моих глазах блюдечко сыроежки треснуло и вода пролилась. И тут я понял, почему иногда встречаешь сыроежку, растущую дольками: это, значит, она тоже так треснула во время напора роста. <Приписка: Теперь, когда встречаю такую сыроежку изуродованную, всегда вспоминаю, как на глазах моих пролилась с блюдечка вода, и утешаю ее: «Нам с лица не воду пить, и с корявой можно жить».>
538
31 Июля. Жизнь матери с дочерью — это фехтование друг с другом на рапирах: рапиры — это у них особая, выработанная ими диалектика моральных начал, укрывающая тайное желание каждой быть самовластной в хозяйстве. А вчера их борьба была похожа, что Ляля шла на мать с дубиной, а мать на дочь с миной. Было это так. Ночью, когда улеглись все мы спать, принесли молоко. Ляля вскочила, мать ей: — Перелей в стеклянный горшок. — Нельзя! — отвечает Ляля. — Почему нельзя? — Стучатся, некогда, бегу отворять. — А я тебе говорю, объясни, почему нельзя? — Ляля взбешенная кричит: — Некогда мне с тобой рассуждать и объяснять. — И отворяет дверь и впускает молоко, и как-то устраивается наспех, а мать повторяет: — Почему же не стеклянный горшок? — И дочь кричит: -Прекращаю говорить о стеклянном горшке, молоко перелито. — Теперь мать понимает, что стеклянный горшок стал у дочери больным местом, и холодно, расчетливо вкладывает мину на пути своего неприятеля. Ляля уже начала остывать, уже собралась было мириться, как вдруг в этот-то самый момент в так знакомом Ляле холодно-надменном тоне с такой обманчиво спокойной сдержанностью мать спрашивает: — А все-таки я хочу знать, почему нельзя было перелить молоко в стеклянный горшок. — Вот тогда мина взрывается, и Ляля орет…
Так вот они живут, и эти отношения называются у них любовью.
1 Августа. Пришли газеты, и мы узнали о долгожданной революции в Италии106. Замечательно, что, прочитав, я вдруг вспомнил и запел пролежавшую у меня где-то на самом дне души лет 60 итальянскую песенку:
L’amici, la notte est bella Друзья, как ночь прекрасна,
La luna vas spuntare Как тихи небеса!
и т. д.
Пел эту песенку и вспомнил латинский язык и удивлялся народу, который сейчас говорит почти по-латыни, и думал, что немцам не удалось сделаться гуннами107, потому что это неестественно и невозможно <зачеркнуто: и безумно... преступно>
539
Все, чем мы теперь живем, произошло из моей игры, играл в автомобиль, в фотографию, в сказки, и много было всего: всю жизнь играл, и ордена даже получаю теперь, всё за игру.
Провел теперь чудесное утро в лесу, записывал, как на глазах моих пролилась вода с блюдечка сыроежки, как мощный боровик поднял силой лба своего стоптанный лапоть, и много всего. Радостно пришел домой, а Ляля возится в кухне — то ли извелась на такой полезной работе, то ли устала от борьбы с матерью на женских рапирах, на языках. До того устала, что не с добром меня встретила.
— Вот грибы.
— Что грибы… Ты видишь, как я изо всех сил работаю, и мама работает, а ты играешь…
— Но если я, играя, больше вас обеих делаю, то что ты хочешь от меня? чтобы я не играл, а страдал, как вы?
Ляля очень сконфузилась и долго не знала, как бы загладить свои неудачные слова. Когда же мы переезжали на моей резиновой лодке реку, она сказала:
— Какая полезная вещь резиновая лодка! Я ответил:
— Да, теперь она стала полезной, а началась эта лодка тоже от моей игры. Надо уметь играть в жизни, а польза сама собою придет.
— Я согласна, что это верно для тебя и для избранных, а всем так нельзя сказать.
— А как же Спаситель сказал: будьте как дети? не сомневаюсь, что Он этими словами именно детскую радостную игру считал источником добра, а не фарисейскую мораль добрых полезностей. Ребенок о пользе не думает, а всю жизнь потом пользуется счастьем детской игры своей и, наверно, если делает людям добро, то пользуется все тем же источником своего детства, игрой. А потому повторяю: «Будьте как дети! и бросьте ведущие в ад благие намерения».
В каком аду теперь Муссолини, а не он ли хотел итальянцам добра, и как хотел! ,.
540
По теще вижу явление власти в добрых намерениях.
Почему власть всегда родится в добрых намерениях?
Моцарт играл, Сальери имел добрые намерения, и у него из добрых намерений родилась власть (отравил), а у Моцарта из игры явилось людям добро.
5 Августа. 2-го Августа приехали Лева, Петя, Галина, Ле-вик. 3-го все и мы с Лялей поехали на Семино. К вечеру мы расстались с бывшими врагами и пришли в Новоселки. 4-го утром ходил на Фоминку пробовать собаку Фейду (гордон). Массу фотографировали и с Митрашей пришли к вечеру в Усолье.
«Коколь» — прозвище пастуха. Он потерял жену, детей, остался один и стал пастухом (у него на дворе дети играли в грошики, и Коколь от них получал за помещение). Нашел журавлиные яйца, два, проносил под мышкой, вывелись журавли (Журка). Совершенно бескорыстное дело. Журавли выросли и улетели. А Коколь женился на хорошей девушке, и устроила ему хорошую жизнь.
Пришел человек и так говорил нам. Миссия русской интеллигенции (революционной) выразилась в организации террора. А смирение русского простого народа или равнодушие к материальному строительству жизни привело к непротивлению власти. Эти силы, организация террора и неприхотливость народа простого, привели к победе над немцами.
Поездку на Семино надо считать концом семейной войны. Оба мои сына являются как бы продуктом моего распада. Во мне живут и борются два человека, общественник и личник, и в борьбе между собой создают третье — это мои произведения. Сыновья мои Петя и Лева — Лева более выразителен, чем я, как общественник, Петя — как личник, но Пете не хватает качеств общественника, Леве — личника, и оттого нет у них борьбы, Движения, творчества: оба как бы заведены раз навсегда…
6 Августа. Солнечные жаркие дни. Жнут рожь. Подходит двухлетняя годовщина Усольского жития. Мобилизуюсь к
541
переезду на основное житье в Москве. Все к этому подошло: и Петин белый билет, и лимит, и продовольствие в Москве, и провал наступления немцев, и занятие Сицилии, и бегство Муссолини.
Митраша на днях привел нас к будто бы красивейшему месту в лесу: а это был заросший болотными травами омут совершенно развалившейся мельницы. Нет сомнения, что «красота» ему пришла через «вот мельница, она уж развалилась»108. Такие они все, служители добра для людей, разного рода сектанты, искатели, даже и подвижники.
Но почему же основатели монастырей выбирали такие дивные места, и эта красота природы у них служила добру? Может быть, по тому же самому, по чему реформация тоже в своем движении к правде красоту оставляет у себя за спиной?
А революция, а война? Может быть, революции, большие войны и движения, как реформация, все они таят в себе неподвижную идею или нравственную норму для всех, в то время как красота есть луч Божий, падающий на каждого в том смысле, что Бог любит всех, но каждого больше?109 Там, в тех движениях происходит война за место у Бога для всех, а здесь в красоте определяется каждый перед Богом в своих неповторимых особенностях. Короче сказать: добро — это мы, красота — это Я.
Прямой путь всех к добру — это «будьте как дети». Но путь к нашему добру (мы) в красоте каждого избранника не предуказан, и вот именно свое собственное определение этого пути к добру в красоте и определяет мой путь, мое Я, мою личность.
На пути к добру в красоте почти неизбежна встреча со злым духом, который влечет каждого быть в заключенной отдельности. На этом пути тот путь
