Так вот теперь, молодой человек, обрати свое внимание на современную жизнь и выбирай себе путь. Произошел факт открытия для человека силы, превосходящей воображение всех сказочников от сотворения мира. И эта сила одинаково может стать как источником жизни, так и смерти.
И вот одни люди перед этим фактом складывают руки, готовясь к концу мира (у меня старуха ложится в гроб), другие посвящают себя делу борьбы за продолжение жизни здесь на земле.
Лилии. Расцвели купавы, белые водяные лилии. Я вышел на болотце возле Новой деревни проверить по бекасам работу моей трофейной немецкой легавой Рекса. Посредине болота было неглубокое озеро, покрытое купавами. Молоденькие деревенские девушки, совершенно голые, лишь немного выше колен стояли и рвали купавы, наверно для продажи на станции. Я довольно близко подошел к лилиям, направляя Рекса рукой в ту и другую сторону. И так мало-помалу я подошел к той эстетической границе, когда из-за видимых подробностей человеческого тела должна была исчезнуть гармония голых девушек и белых лилий. И признаюсь, мне было, может быть, чуть-чуть досадно, что девушки не хотят стыдиться меня, и голые таращат глаза на мою собаку и на меня, старика.
Но вот Рекс сделал стойку. Я по-немецки сказал: – Вперед (Форвертс!). Лилии не только не спрятались под воду
603
от моего голоса, но даже как будто еще больше высунулись. Рекс подался вперед. Вылетела белка, и собака сунулась было за ней. Это у нас, охотников, считается преступлением. Я крикнул ей со всей силой властного напряжения дрессировщика по-немецки: – Комм хер! По-немецки «хер» значит «сюда», но по-русски . Я совсем это упустил из виду. – Ах! – крикнули разом все лилии. И когда я посмотрел в их сторону, в озерке среди белых купав виднелись одни только головки сконфуженных и улыбающихся девушек.
В перерыве разговора Замошкина с Лялей о конце света я рассказал о лилиях. Замошкин очень смеялся и, возвращаясь к теме разговора, сказал: – Нет, Михаил Михайлович, свет наверно не кончится, какой-нибудь выход найдется. – А какой другой выход может быть кроме диктатуры? Вот перед войной был же изобретен самолет «Блоха» для индивидуальных полетов, и каждый слесарь мог сделать себе такой самолет и улететь на нем, как Гитлер, в, неизвестное пространство. Так будет и с этим открытием источника энергии: свобода исследования открыла, а диктатура спрячет. – А она уже есть. Верующие в ожидании светопреставления будут молиться, индивидуальные хищники подожмут хвосты. Конец индивидуальной свободы будет реальным знаком эсхатологических чаяний. От всей прежней свободы останется для личности маленький люфт выбора места своего в коллективе. – Да, Николай Иванович, – сказал я Замошкину, – открыли бы новую силу или не открыли, все равно: время индивидуальной свободы прошло. А молодежь? Спросите своего сына: он вовсе уж и не понимает, что это значит – наша свобода. Он вырос в берегах диктатуры и дальше будет бежать, как ручей в берегах.
31 Августа. Утром в борьбе за свет на земле солнце не справилось с облаками и ветром, был дождь, а потом начало оно побеждать.
За чаем Ляля посвящала свою мать в эсхатологические чаяния папы. Но когда я посвятил тещу в такое чаяние всех
604
народов с незапамятных времен, то теща стала на мою сторону. – Что же, вы совсем не верите в конец? – спросила она. – Нет, почему же, – ответил я, – но я определенно не верю и не хочу верить, что вот именно теперь после американской атомной бомбы он должен кончиться. А то скажите, куда же девать в моем рассказе старуху, ожидающую в гробу светопреставления? – А какая это у тебя замечательная мысль, – подхватила Ляля, – как это должно у тебя прекрасно выйти. Так Ляля увлеклась моей сказкой и забыла совсем о конце мира. Ляля и вообще, утверждая какую-нибудь гипотетическую мысль, всегда таит в себе возможность обращения против нее. Скорее всего, так думает и всякий неглупый. Но есть эгоисты мысли, те не терпят возражений и стоят на своем: это диктаторы.
Яблонка была ранена. И всегда, когда дерево ранено, оно цветет гуще, как будто почуяв гибель свою, все силы свои устремляет к размножению. Наша яблоня зацвела вся, цветок к цветку снизу доверху. К сожалению, в бутоны проник долгоносик. Яблочки хотя и завязались, но скоро опали. Осталось только на одной веточке в одном гнездышке шесть яблочков. Им было трудно расти в тесноте, каждое яблоко росло, ежедневно нажимая сильней и сильней на другое. В этой борьбе (описать каждое яблоко: одно смеялось, другое было лобастое – думало, третье., у каждого пупочек и темечко… тени зубчиками от листика).
Отчего это в природе ни один лист, ни одна травинка или корешок, или семянка, или цветок не складываются друг с другом, не бывают такими, как если бы их люди делали на фабрике. Это, наверно, я думаю, оттого в природе, что там все движется, все течет, все переменяется каждое мгновение по ходу роста. Все несходство – это следы перемен, и вся жизнь от этого как в облаках на ветру: облака бегут и переменяются в образах.
И люди так в природе – тоже все разные и сходных до точности людей нет, и человек дорожит особенно своим несходством, и его называют душой. Так, у каждого человека
605
есть своя душа, и у каждой души есть своя мать, создавшая ее отличие (Богородица).
Одна учительница принесла в школу книгу о материализме и сказала: – По этой книге я вам так преподам, что вы не будете верить в Бога.
Но дети никогда не думали о Боге. Может быть, они никогда бы в жизни и не встретились с мыслью о Боге, но учительница навела их на эту мысль. И они стали думать.
А это уж так, что если о Боге старшие говорят, как было в наше время: «Бог есть!» – мы думали: «А может быть нет». Теперь же старшие: «нет», а младшие про себя думают, может быть: «да».
Вот уж воистину именно про эту учительницу сказано: «рече, безумен: несть Бог».
На вопрос мой Замошкину, почему Америка и Англия соединились с нами, а не с Германией, он ответил: боялись Германии.
— И может быть надеялись, что СССР будет войной обессилен.
— Конечно, надеялись.
— И просчитались.
— Не думаю: вот в китайском вопросе мы не пошли на поддержку коммунистов, а заключили мир с одним правительством. И в Болгарии тоже отступали.
При этом разговоре мне представляется моя «Мирская чаша», написанная именно в духе морали прежнего старого коммунизма, и за то она никогда не будет признана. В связи с этим и мой прогноз о диктатуре в отношении частного пользования вновь открытой энергией.
1 Сентября. Солнечно, совсем тепло, почти жарко. Ночь лунная, то и дело слышно было, как падают яблоки: с грушовки упало за ночь 18.
Часа два ходил вдоль Учи и по Зеленому городу. Смотреть не на что: жизнь захламленная.
606
Смотрю назад на свою повесть «Мирская чаша» и в свете новых событий (побед, изобретений), новой ориентации в политике вижу, что пафос возмездия (Всадник Гоголя), заключенный в ней, теперь пережит: вся вещь уже несовременна. «Мирскую чашу» постигла та же судьба, что и «Мирскую чашу», написанную в 1919 году. И про все эти попытки прийти в пророки можно сказать: против рожна не попрешь.
2 Сентября. Такие теплые дни, такие звездные ночи, так по-прежнему по небу всю ночь блуждает Большая Медведица и всю ночь падают спелые яблоки. Утром гроза с теплым летним дождем.
Темпл Сэрстон. Роман «Непримиримые». Вот бы чудеснейший из чудеснейших романов для детей, если б не тема о мальчике, убегающем от отца ради «завоевания мира» (художник). Это тема борьбы за индивидуальность, наша же современная тема – это борьба за место в коллективе. Правда, какой это пример для нынешнего юношества борьбы за индивидуализм: добродетельный и негодяй – оба делают карьеру под формой добра.
И даже ученый Нильс Бор, возможно, святой человек, имея намерение дать людям власть над материей, дал силу массового разрушения жизней и ценностей. Создались такие условия жизни, что имеющий намерение делать добро людям делает зло (супруги Кюри).
Но если целью поставить не добро, а место свое личное в коллективе, то это же и будет место вождя. Значит, наш современный идеал есть идеал вождя (к этому идеалу поправка: взял в руки барабан, это не значит, что стал вождем). В «Падуне» показать процесс вождеобразования.
Вторая тема у Темпла Сэрстона та же судьба, – это женщина, создающая мужа-героя (как физически рождающая, так и нравственно образующая). Итак, оба эти идеала, вождя и матери-героини названы правительством (спор не о Боге, а о слове и деле).
607
Вопрос, почему же писатель… нет, не почему писатель не хочет воплощать эти идеалы, а почему у него с этим делом ничего не выходит? Потому что автор – не чиновник и делает не по прямому приказу и долгу, как тот, а от себя. Автор должен делать открытия, хотя бы лишь в том смысле, чтобы открывать глаза людям на вещи, которых они сами по себе видеть не могут. Эти вещи должны существовать для автора, и он должен их сам найти, увидеть своим глазом, вложить свой палец в их ребра и, поверив, воссоздать. То есть опять-таки открыть на них другим глаза и уверить их.
Писатель теперь получил директивы из рук правительства по прямому проводу, выполняет их как чиновник, п. что директивы еще не вещи, а добрые намерения. Конечно, не исключается возможность того, что доброе намерение правительства совпадает с добрым намерением самого писателя (взять Маяковского). Но это возможно лишь в редчайших случаях, потому что такой автор будет вытесняться авторами-чиновниками, выполняющими задание правительства не от себя лично, а по прямому приказу.
Сила «долга» тут встает против личности как ощетинившийся зверь, и во имя «нравственных» начал, скажем, того же коммунизма, будет уничтожать творческую личность. Всякая липкая мелочь в этом процессе будет прилипать к дну идущего корабля личности и затруднять его продвижение.
Правительство тогда не будет знать своих же лучших людей, оттесняемых прилипалами, правительству будет казаться, что корабль идет тяжело в силу долга или тяжести добрых намерений, в то время как ход корабля затрудняется бесчисленными прилипалами.
Спор идет теперь, в сущности, не о религии и материализме, а о слове и деле. Бог содержится в Слове, но если Слово стало пусто и бездейственно, то дело, получив свободу от мысли, выбрасывает слова о Боге, как пустые, ненужные и даже враждебные. Тогда священнослужители становятся просто попами и существуют
