Вальбе рассказывал о толковании евреями речи Сталина об органическом первенстве Великороссии. Они говорят, что сами великороссы всегда были очень скромными и сами себя не прославляли. Но их прославляли всегда инородцы. И вот теперь Сталин, как инородец, прославляет Великороссию. (Кто же сам себя прославляет. Дела показывают, а со стороны люди видят и прославляют.)
Интересно, что Ляля вчера поймала Вальбе, указав ему на пример его страха: вся жизнь, как страх. – Вы испуганы, – сказала она, – и страх ставите в основу жизни: это неверно. – Вальбе перед ужасами жизни как бы распустил своих древних богов в том чаянии, что когда жизнь улучшится, они соберутся. А теперь надо только держаться, чтобы не погибнуть, и это единственный идеал, как мост на ту сторону, где можно жить и не погибнуть. Перед ужасом жизни привычный древний Бог побледнел и как призрак на свету растворился. От Бога осталась только одна единственная idefix – всеми средствами выжить.
2 Октября. Небо на рассвете кругом серое, сверху из пролысинок свет, и нижние облака, будто волосы на лысинку зачесаны щеточкой. Пока чай пил, определилось, что лысинка ширится, светится больше и больше.
Вчера перечитал «Падун» и определился в нем по твердому сюжету (Людей, берег и воду – еще не вижу, но они должны определиться и выйти сами из действия).
Додуматься – и открывается источник художественного творчества, но можно и передумать. Значит, надо додуматься, но не передумать.
638
Сущность Вальбе – это страх. И весь человек полагает себя на сохранение жизни (спасается «умом»). Немец же танцует от печки (мужество как таковое – рацио). Русская удаль.
В Сталине главное это его работоспособность с людьми: никто не может удержать свое внимание на человеках в их деловом сочетании. В Горьком частично это было в отношении писателей: одних писем написать столько никто бы не мог.
Правда является нам как смерть сказки, но если сказка умрет, то правда исчезнет.
Внутри сказки, все мы понимаем, таится правда, но если сказку сломаешь, как игрушку дети ломают, то правды не найдешь.
3 Октября. Заря утренняя оранжевой полоской из-под тяжелого темно-синего неба. Ниже зари и по заре темный город. Огни в городе, как просвет на зарю. Синее одеяло стало изреживаться, из-под зари на него легли [голубые] пятна. И скоро все начало бледнеть, и заря, и синее небо.
Красные генералы действительно красные люди, как петухи. Законченные существа напоказ.
За что мы стоим? За войну? Нет! Война сама стоит за родину.
А зачем родина? Это семья… А семья? За человека. А человек?
Молодому человеку быть верным единственной женщине и недоступной ему даже и не совсем прилично. Все знают, что и святым отцам в монастыре выносить это… трудно, а уж молодому в миру – им это невыносимо.
Дмитрий Ростовский.
4 Октября. Вчера весь день просверкал в Москве ясный, солнечный, безоблачный. Ночью не было звезд. Утро
639
сплошь серое, но скоро серое стало распределяться на гряды кремовые сверху, голубые в глубине, как будто серое распахивали одновременно повсюду глубокими плугами (голубой и глубокий, голубое в глубине, голубая глубина).
Вчера вечером был на всенощной с Лялей, и как всегда, будучи в церкви с ней, обогащался. Серафимова пустынь: он был каждому рад и каждого встречал: «радость моя!» Вот образ настоящего пустынника: пустыня – путь к людям.
(Определяется «анархизм» инвалидов, как неудачников: пуля попала.)
Старец тем мудр, в том его сила, что он свободен от самой сильной страсти. (Вспоминал с Лялей свое, и она мне напомнила о своем спасении от страсти через меня.)
Самое же главное, что было мне во всенощной, это что я – детский писатель и так этим жить буду и этим кончу жизнь я для детей. (Это надо раскрыть со всей глубиной в ту сторону, что откажись от мира, и он сам придет к тебе.)
5 Октября. Вчера и небо в холодных грядками облаках с обнимающим их внутренним светом после обеда открылось. Вечером у нас баню топили, и сквозь этот черный дым дьявольский виделось лазурное небо с барашками. Ездили к Игнатовым. Утром густой туман. Посмотрим, что из него выйдет. Сегодня звонили Баранову.
Наташа вчера говорит Ляле:
— Вам что нравится больше у Михаила Михайловича? Я бы сказала, мне: первая книга «Кащеевой цепи», но это до того близко фактически к моей жизни, что судить с точки зрения искусства слова отказываюсь.
— А мне то же самое «Жень-шень»: в ней М. М. призывает женщину, и я пришла: как мне судить тоже, где тут искусство, где жизнь.
— И так все у меня, – сказал я, – слово отвечает за жизнь и жизнь отвечает за слово. Единственный человек на земле – Валерия Дмитриевна это понимает, потому что она была свидетельницей и участницей воплощения слова.
640
Никто этого еще не понимает, вероятно, потому, что и я очень слабо высказываюсь, или время такое еще не пришло. Но, по-моему, время подходит: скептицизм от Вольтера до Анатоля Франса кончается, и отрицание переходит в утверждение.
Утренний туман и окна затуманил, и сквозь них ничего не было видно. Только в десятом часу невидимые капельки тумана на окне у перекладины собрались в капли, и они, отяжелев, проехали по всему стеклу сверху донизу, оставляя блестящие узкие прозрачные полоски. Рядом с этой полоской проехала скоро другая капля, и еще, и еще. Через эти полосатые окна можно было видеть в тумане предметы…
6 Октября. Вчера из тумана вышел пасмурный день и такой неподвижный простоял до вечера. Утро вышло пасмурное.
С Истрой дело налаживается. Я член кооператива НИЛ (Наука, Искусство, Литература).
Мы с Лялей как начали с того, что друг на друга похожи, так это не проходит и теперь. И часто и теперь открываем все такое схожее. – Вот, Ляля, – сказал я, – бывает это с тобой, что вспоминаешь себя в прошлом и, сравнивая себя тогда и теперь, изумляешься, повторяя: и, Боже мой, какой я был глупый. – Так это же и у меня так постоянно, – ответила Ляля, – в особенности, когда сравниваю с собой девушек того моего возраста. Такая досада берет на себя и главное на то, что была постоянно в стороне, как будто даже избегала того главного, что надо было делать в данный момент. Все пропускала и пропускала. И так это бывает убедительно, что переведешь и на данный момент жизни: «А может быть я и сейчас тоже так, и через какое-то время я тоже скажу: ох, какая же я была глупая!»
Пленка из мельчайших капелек на окне сегодня рано разбежалась по стеклу полосками, и видно было через
641
него, как птица какая-то поднялась с креста и полетела себе куда-то в туман над Москвой.
Я в это время Богу молился и подумал, глядя на птицу: – Вот они, птицы, звери, природа, ничего от себя не придумывают, а только слушаются законов своего назначения. Мы же от них отличаемся только тем, что придумываем (сознание) новые законы. Это прекрасно: это божественный путь человека! Наш грех, наше наказание и наше страдание только в том, что, узнав новый закон, мы его присваиваем себе, а не делаем, как делает вся природа, подчиняясь в законе своему назначению. Грех наш в том, что, вступив на божественный путь творчества, мы сами себя считаем богами. Смысл «человекобога» и состоит в том, что тут человек в своем сознании является как бы сам от себя, а там он «милостью Божьей».
7 Октября. Вчера день разгулялся, но вечером солнце село в тучу, и сегодня с утра окладной дождь.
Вчера принимали И.В. Баранова, директора кооператива НИЛ на Истре. Из Пушкино сказали, что дачу нашу взломали бандиты и все, что было там, унесли. Обижаться на бандитов нельзя: это теперь везде у нас, как последствие войны. Скоро их будут расстреливать, не обращая внимания на ордена, и среди них будет какой-нибудь герой или сверхчеловек.
8 Октября. Весь день вчера дождь и ночью все был дождь. Утром хмурое серое сплошное небо, мокрые крыши и летают редкие снежинки, потом гуще и гуще. Это – первый зазимок. Вчера вечером, когда смеркалось, мокрые крыши принимали свет от гаснущего неба, и так вся Москва, с высоты глядя, сверкала в мокрых крышах.
Читал А. Моруа (Байрон), понял любовь Байрона (первую) как творчество Недоступной. Я хочу сказать, что в психический состав сложного чувства первой любви у поэта входит чувство недоступности объекта любви.
У меня это было два раза: первый раз в Риге с А.Х. Голиковой. Она хотела завоевать меня себе как мужа (мне оставалось ткнуть – и только!), но это мне было почему-то
642
нельзя. Я лежал с ней, но обмануть не мог и взять не хотел, хотя ужасно хотелось. А когда она решила взять себе в мужья Кютнера и тем сделалась недоступной, я ей сделал форменное предложение быть моей женой. С плачем она мне отказала, и это-то мне и было нужно: я взлетел!
Второй раз было через 5 лет в Париже. Я тоже постарался сделать себе девушку недоступной и, страстно питая в себе это чувство (десятки лет, всю почти жизнь), стал писать, сам изумляясь тому, как это чувство превращается в сказку, деньги и славу (какая уж там ни есть).
И одинаково в обоих случаях мне давалась полная возможность «ткнуть» и вследствие моей честности и правдивости определить тем самым свою жизнь. Но несознаваемая мною какая-то сила подменяла простейший акт сложнейшей паутиной любви к недоступной. Но так вот и Дульцинея рождается: сказка о стране без имени, без территории (Колобок). Так и вся романтика является как борьба ангела – хранителя личности с фактами жизни («ткнуть») как ангелами правды.
Вспоминается, как мы встретились с Кютнером в Сокольниках. Он «ткнул» честно: натворил детей и окружил себя фактами – ангелами правды. А я привез им в подарок свою первую книгу «В краю непуганых птиц», написанную рукою моего ангела-хранителя, как свидетельство моей личности. Так значит поэзия есть поле борьбы ангелов личности с ангелами правды (фактами). Вспомнилась Дынник: «красота есть факт».
9 Октября. Вчера хмурое утро со снегом перешло в холодный солнечный день с ледяными облаками. Вечером чистый закат обещал мороз, и в первый раз пришлось спустить из машины воду. Вчера я весь день был шофером, внесли за участок на Истре 2500 р., получил книжку в Литфонде, ездил в лимитный магазин и т. д. Сегодня утром мороз, но небо в облаках (светлых с темными перевалами).
Читая Моруа (о Байроне), впервые понял при-рождение моему творчеству «Недоступной» как прирожденный свой
643
