Кольцова. И пусть в конце концов Кольцов был расстрелян, но далеко до конца Ставский вылетел из секретарей, и все евреи на всех перекрестках объявили его бездарностью. Так именно и обвиняли за бездарность. Так точно теперь на Кононова слышишь от евреев, что он бездарен и что судьба его решена. И действительно слабое место таких политиков, как Кононов и Ставский, – это, что они занимаются литературой, что их занятие в политике показывается как личный интерес и на этом интересе их ловят, как рыбу на крючок.

Мне лично в этих положениях надо вспоминать завет Розанова В.В.: поближе к лесам, подальше от редакций. В данном случае в ответ на приглашение работать с Шолоховым и Кононовым над наследством А.Н. Толстого – русская сказка, нужно хорошенько разузнать, могу ли я в этом что-нибудь сделать, могу если, то и браться, не могу, не браться, т. к. это будет синекурой за работу против Маршака.

Смотрю на картинку балетного полета Улановой в «Жизели» – какое это Хочется! И тут же в углу висит Богородица, темный скорбящий лик – какое Надо! И сколько православных, чтя Богородицу, отвергнут балерину, и как мало тех, кто совмещает в себе и Богородицу и Жизель.

Спросил Черномордика, можно ли вылечить мне спину.

— Совсем нет, но сильно облегчить можно. А потом надо будет поддерживать.

И это само собою понятно: раз природа тянет в болезнь, а мы тянем в здоровье, то мы становимся против природы,

686

вступаем в борьбу, устанавливаем свой режим, свою вторую человеческую природу против первой, общей. И тут является режим, механизм. Режим, метод, механизм, машина – все это Надо человеческое в обеспечение человеческой свободы – против Хочется природы, обеспечивающимся ее собственным Надо (законом природы).

16 Ноября. Второй крупный зазимок слетел. Слякоть. Начал ионизацию спины вчера в 7 вечера.

Вчера приехал Старостин Алексей Мих. (поскорей бы уехал). Говорил с Черномордиком (умница!) о лосе в доме Н.-Прибоя. – У нас вышел спор дома о том, почему именно было вам неприятно есть лося, убитого Силычем, есть после смерти. Я говорил: потому что охота – это игра, и кусок мяса напоминает Силыча, живого охотника на лосей. А жена моя думала о мясе лося, что вот Силыч убил, а теперь самого нет. – Представьте себе юношу, – ответил Ч., – который потерял любимую девушку, у нее был всегда с собой голубой платочек. И вот он приходит к вам в гости и видит в вашем доме такой платочек, напоминающий ему об утрате. – Это я так и понимаю, но мы еще говорили о том, какая это бесчутая любовь: как домашние-то могут есть. – Да, они этого лося едят каждый день и им хорошо вспоминать: это нам со стороны трудней, а им, близким, надо вспоминать. Доктор заключил: – Смерть – это самое нелепое в жизни человека, но это нелепое есть и с ним необходимо считаться.

Выслушав о смерти, подумал: а скорее всего у евреев вовсе нет никакой «тайны»: все их тайны остались в Талмуде. Но гонения так сблизили их, так они везде дружно всем еврейством выступают со своими тетками, племянниками, так это родовое начало страшно, такая, между прочим, это сила, что заставляет предполагать уговор, организацию, тайну.

«Христос с тобой», скажет кто-нибудь, и как хорошо! Но если среди православных скажут: – Я так понимаю

687

Христа… Это нельзя, нехорошо, и если хочется об этом говорить, надо сказать так: – Я так понимаю Спасителя…

Христос, в рассуждении, взятый вне церковного быта, есть как бы повод к спору. Таким именно был Христос в религиозно-философском общ-ве при Мережковском. В это место и бил Розанов, называя этого Христа Денницей. Напротив, Мережковский считал, что Розанов воюет с церковным Христом.

Жена Розанова была истинно православная, в ней Розанов имел как бы тело Христово. У Мережковского жена умница декадентка Гиппиус, ее называли Белой дьяволицей. А у меня Ляля, как тело Христово.

Разобрать, как это получается, что личность человека в духовной природе едина (цельна), а в физической множественна, дробна; и как эта дробность (размножение) приводит к режиму механизмов и как этим самым режимом механизмов природа пользуется для борьбы с человеком (война моторов).

В конце концов, является вопрос такой. Режим (механизм) обусловлен каким-то недостатком (грехом, пороком – болезнь). Этот недостаток мы знаем: недостаток в средствах существования вследствие размножения людей («ширпотреб»).

Отсюда вопрос: уменьшить деторождение или изменить производство и распределение средств существования – чтобы всем хватало (появляется новое лицо Истории, имя которому – все и дело которого – социализм).

Недаром фашизм включал в себя и социализм и регулировку размножения (расовый принцип). Кондитер Юш-ков, философ, который, не зная фашизма, «открыл» принцип фашизма и послал на рассмотрение в Совнарком, как систему спасения России.

Битва произошла не за принцип социализма, а дрались народы «за жизненное пространство», как дрались от века веков: на одной стороне были немцы, на другой славяне с евреями (как велика была роль евреев в этой победе?).

688

17 Ноября. Тихое морозное утро. По желтому небу над Москвой черные галки летят. Все дымы поднимаются вверх столбами.

Вчера были Замошкин и Платонов Андрей Викторович.

Узнал, что «перековка человека» запрещена в своем словесном выражении, как и весь идеализм революции, что Крупская этим своим идеализмом привела к разложению школы, что и сама Крупская, умирая, понимала современность как сдачу всех позиций революции.

Из этого практический вывод, что «Падун» надо писать, во-первых, отвлеченнее, во-вторых, больше о Зуйке, чем о самом строительстве.

Готовлю выступление по радио о сказке.

Физиология сказки. Сказочник Мануйла в первой моей книге «В краю непуганых птиц», принимая гостей, три самовара сжег на них. Они отдыхали и двигались дальше. Все эти гости пили его чай, слушали его сказки и, отдохнув, проходили дальше по своим делам.

А эти «беседки» на севере – лавочки со спинками, поставленные на точно отмеренных отрезках нашего пути по общей таежной тропе, лавочки называются «беседками», потому что во время отдыха люди беседуют и создают здесь свои сказки или пересказывают былое.

А лавочки вагонов, а женщины у колодцев, а в очередях, и везде и всюду, где люди отдыхают – там и рождается сказка народная.

Идет человек по тайге мерным шагом и о чем-то думает, о своем, но мало-помалу механизм передвижения тела поглощает личность идущего, как говорят об этом: человек устает. Такой усталый, поглощенный механизмом движения, человек лишается той способности, которая порождает охоту создавать или слушать сказку. Но стоит ему отдохнуть, как эта охота опять возникает, опять с беседки встает человек и думает о чем-нибудь своем, не чувствуя тягости механизма передвижения тела по таежной тропе.

689

И вот везде и всюду, отдыхая, человек борется с каким-то поглощающим его механизмом, и вот эту-то силу, возникающую у человеческой личности в борьбе с бездушным механизмом, мне хочется назвать сказкой в самом широком смысле слова.

В этой сказке, конечно, содержится и песня, потому что песня в этом смысле есть музыкальная сказка, сама сказка есть песня, в которой песенный ритм трансформирован в сказочный сюжет.

Каждый художник подлинный по себе может понять происхождение сказки из борьбы личного начала с механизмом его поглощающим.

Попробуйте заставить Льва Толстого переписать слово в слово страницу написанную: он не сможет этого сделать, как не сможет Репин в точности копировать свою картину.

Так я понимаю физиологию сказки и этой физиологией могу объяснить себе, напр., даже происхождение героя победителя Ивана-царевича, равно как и победного конца сказок.

Для того и сказка, чтобы Иван-царевич мог овладеть своею Марьей Моревной.

Сколько ни пробуйте человеческим именем оживить механизм – никогда это не удается: не о Горьком мы думаем, произнося улицу Горького, и Свердлов превращается в площадь, и физик Реомюр в термометр. И на улице Серафимовича меньше всех каждый думает о писателе, проживающем и сейчас на этой улице.

Сутулов сказал: – Рабочий человек, кустарь, делал башмаки, и вот однажды шьет, а башмак у него в руках делается больше. И чем дальше, тем больше и больше, и вот уж одному не справиться, двое работают, а башмак все больше и больше. Вот уж и тысяча работает, а башмак все растет. Если башмаки могли сойтись в один, так и людям пора сойтись в одного человека.

— Дети, опомнитесь, какому великану вы шьете такой башмак, где он?

690

Рассказы, новеллы, повести, романы в истории литературы – это все формы проявления сказки, и эти формы иногда так сближены, что одну и ту же вещь разные историки литературы называют по-разному, то сказкой, то повестью, то рассказом, то новеллой.

И тем не менее, несмотря на такую близость форм, все мы чувствуем в нашем сознании какое-то огромное расхождение существа сказки и хотя бы современного рассказа. Не умея объяснить себе это расхождение путем прямой догадки, обращаюсь к своему личному опыту.

Я начал свой литературный путь записыванием сказок на севере, моим первым учителем литературы был русский народ. По образованию своему я был натуралистом, а не физиологом. Благодаря этому при записи сказок я имел довольно внутренней свободы, чтобы по этим народным устным сказкам складывать свою собственную сказку. Две мои первые сказки открыли мне путь в литературу, и я вошел сразу в высшие сферы словесного искусства.

Передо мной открылось тогда два мира в отношении сказки: здесь – в обществе таких поэтов и писателей, как Блок, Мережковский и другие, и там – в лесах, где душа моя соединилась с народной сказкой.

То время было развитием многих больших талантов в Петербурге, но сказка представлялась мне как лиственный лес осенью, когда красота леса выходила оттого, что каждое дерево умирает в своем народе отдельно: то красное, то зеленое, то совсем оголилось, то совсем еще цело, а на том трепещут последние немногие листики.

Напротив, там, где я записывал сказки на севере, лес был весенний и летний, когда деревья смыкаются кронами и дают тот известный нам общий зеленый шум.

В Петербурге была сказка осени человеческого общества, там – сказка зеленого шума.

Третьим моим учителем была нужда (необходимость охранять свою сказку борьбой за существование, работой в газетах). Этот участок был тем механизмом, Кащеем, с которым вступил в борьбу мой Иван-царевич.

691

18 Ноября. Солнце, небольшой мороз, несколько ветрено. Ездил с Лялей в Томилино за картошкой. После обеда женщины «Детиздата» слушали «Мирскую чашу».

19 Ноября. Небольшой мороз без солнца и с ветром. Чувствую, как отсыхают нижние суки моего дерева, как они отпадают, как их ломают на растопку. Но там наверху, где ближе к свету и солнцу все крепнет и лучшеет…

Вчера в «Литературке» Кассиль написал восхищенную статью о «Кладовой солнца». Под влиянием приятного чтения впервые