творчества. (К примеру, беру мудрование советское над воспитанием детей.)
28 Апреля. Весна вышла очень затяжная. Сегодня утром выехал с Петей в Пушкино дачу налаживать. После дачи поехал к Пете за дровами.
Езда на машине в Москве не дается мне, то ли, может быть, Петя волнует своим «ученьем», то ли вообще стал слаб нервами. Приходит в голову мысль, не продать ли машину и на деньги устроить себе дачный уголок.
Вечером был на тяге с Петей, даже убил одного. Но было холодно, ветрено, и эта задержка весны действовала так, будто уже и сам так измучен жизнью, что не до того, не до весны, не до природы, и что все такое, связанное с охотой, с поэзией, кончилось. Мало того! Все прошлое русской литературы, начиная от декадентов, кончая советской литературой вплоть до сегодняшнего дня, представилось огромным концом прекрасного человеко-зверя монархии, законченного советским хвостом. Правда, назовите хоть одно советское достойное творение, которое можно было бы признать за начало новой жизни, а не за конец старой? И об этом, наверно, красноречивей меня скажут те нынешние достойные писатели, кто в советское время выставлял себя за начало. Что я, давно махнувший рукой на время, вот они-то как чувствуют теперь себя, они – выставлявшие себя за начало и ставшие с очевидностью для самих себя концами. Впервые теперь объясняю их неласковое, равнодушное ко мне отношение, несмотря на признание таланта: я выхожу из прошлого, я живой конец, я мертвец… Так мерзко думал я на тяге в ожидании вальдшнепа. И вот он показался.
90
Я выстрелил, он упал. Равнодушно я его поднял. Потом вскоре стемнело, и ни зари не было, ни звезды не показалось.
29 Апреля. Ночевал у Пети в совхозе. Утром ездили в Царево на озера щук стрелять. Церковь в Цареве необыкновенная, не закругленная, а вся в остриях, похожих на тройные весенние тополевые почки, завершенные крестами. Вокруг церкви кружевные барельефы с изображением евангельских сцен. Что-то католическое в православии.
Озера в березовых лесах были прекрасны, но вдруг в неодетых лесах, где еще далеко снег не вышел и не было ни одного цветочка, кукушка закуковала… Даже страшно стало такое смещение природных явлений, и понятно, почему сложилось в народе поверие, будто прилет кукушки на неодетый лес ведет к худу…
Вот еще, к худу! Человек должен читать суеверия с обратной стороны: раз худо грозится, значит, надо спешить закрывать ворота и собирать стрелы на голову худа, и будет хорошо. Да, будет лучше, чем было, потому что хуже – это смерть, а хорошая смерть лучше этой низкой жизни.
После обеда Петя с семьей поехал к родителям жены, коммунистам справлять праздники. У нас справил Пасху, у них будет май справлять.
По приезде домой узнал от Ляли, что Новиков-Прибой умирает и уже не приходит в сознание. Ляля встретила в магазине его жену Марию Людвиговну, и та говорила, что на днях он открыл глаза и, увидав своих, сказал: – Садитесь за стол, ешьте скорей, больше ешьте, пока жив, а то умру, и есть будет нечего. – А так оно и было, он жил для семьи, приезжала родня, всех кормил. Хитрил, хлопотал, обсасывал свою кормилицу «Цусиму»…
В 10 веч. позвонили мне: – Звонят из Союза писателей. Умер Новиков-Прибой. Вы ничего не имеете против, если ваше имя поставим под некрологом?
91
Ночью Ляля прогнала меня: – Уходи на диван, очень жарко! – А когда я, уходя, что-то задел по пути, сказала: – Вот без тебя спала с вечера и до утра без перерыва. – Потом спохватилась: – Ты зачем же ушел? – Взял, – говорю, – и ушел. – Ну, ладно, а придешь? – Нет, не приду. – Она до того во сне меня прогнала, до того во сне говорила, что даже «не приду» ее не взяло за живое, и прямо уснула совсем. Пусть этот эгоизм только во сне, но все равно это необходимое подлинное и уважительное состояние всякой воплощенной души человеческой. Собственно говоря, это чувство себя, только себя и есть основной базис человека, его земля, из которой он стеблем тянется вверх к небу, к свету, к солнцу. И пусть Декарт верит: «Мыслю, значит, существую», ведь надо спросить его еще, в каком направлении он мыслит, есть очень вредные направления. А если сказать «я сплю спокойно», это значит больше, чем существую: это значит, что, хорошо выспавшись, я хоть на что-то гожусь.
Алексей Силыч Новиков-Прибой был добрый человек для семьи, и по «Цусиме» видно, что эту добродетель поднимал выше, вообще к человеку, был социалистом. Но тут у него все и кончалось…
Социализм в мечте своей происходит из трудового общения мужчин между собою, когда мужчины без баб сходятся в каком-нибудь труде, в земледелии или на фабрике, на них любо глядеть. И так, глядя на них, легко принять в себя мечту, будто путем трудовой организации можно решить все нравственные вопросы человечества. Все такие мечтатели делают единственную ошибку, они пропускают женщину как начало разделяющее, господствующее и в то же время в соприкосновении с мужским началом образующее личность, героя; мечтатели пропускают женщину как Богоматерь и на практике социализма чтут в ней лишь мать-производительницу.
30 Апреля. Против окна моего через двор за крышей флигеля глава церкви с облупленным железом, но крест золотой восьмиконечный хорошо сохранился, и шарик под ним целенький, и луковка. Направо на главном здании
92
над Пастернаком на крыше торчат две пушки-зенитки, и между ними сейчас, когда я пишу, очень высоко, как ласточки, парят кругами два коршуна. Смотрю на коршунов и вспоминаю Блока в новом для себя освещении: раньше я понимал его как декадента, как поэта конца монархии. Теперь я и себя, и всех достойных советских писателей считаю таким же концом монархии.
Идут века, шумит воина,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.
1 Мая. Вчера после обеда и до вечера валом валил крупный и густой снег и, коснувшись крыш и земли, тут же таял. Утро сегодня солнечное с легким морозом. Петя со своей коммунистической родней празднует май, так же, как праздновал с нами Пасху, т. е. не раздумывая о принципах, присоединялся и ел.
Бор. Дм. обедает в какой-то столовой по своей карточке. За тем же столом садятся с карточками литер. Б, энеровскими и разными другими. Прислуга должна помнить, что одному надо чай подать сладкий, другому с двумя кусками сахара, третьему с ложечкой сахарного песку, четвертому с конфеткой. Б. Д. получал чай с конфеткой и чай пил, а конфетку всегда прятал в карман для жены.
Поиски человека в этом быту, конечно, должны дать находки не менее ценные, чем в жизни благополучной, потому что «человек» как творческая сила жизни таится и действует невидимо, как сила, напр., электричества была и будет в природе независимо от того, приспособлена она к какому-нибудь нашему доброму или злому делу.
Великая тема для размышления «Женщина и социализм» (женщина как разрушительница социальной утопии,
93
в которой забыта женщина). Возразят: – А как же охрана материнства у нас, разве это не женщина? – Нет, это просто смешно, потому что касается лишь практики.
Раньше коммунисты в праздник 1-го Мая весь день, мучась, маршировали по Красной площади – то было время идеалистов, теперь они сидят по домам и «празднуют», и если бы кто-нибудь из вождей вздумал вернуть людей к прошлому, он был бы Дон Кихотом.
Вчера обсуждали возможность положительного ответа о повести из Кремля и остановились на том, что возможность разрешения печатать процентов на 5% и на 95% что похвалят и попросят немного подождать. Трудно себе представить такую вещь в советской печати, это было бы таким проявлением личности, какое не допускалось все 26 лет. Весь расчет в 5% основан лишь на возможности поворота времени: может быть, время настало…
Соловьевец Луганов (чудак) не признал моей повести за антирелигиозность, Яковлев (кажется, он глупый) за большевизм, и найдутся, кто признает ее религиозной. Понять ее может лишь человек живой, талантливый писатель, художник или просто живой человек из народа. Если бы повесть пустили, это меня бы окрылило, и я еще бы лучше написал что-нибудь. Но если не пустят, то ничего тоже: моя радость жизни тогда не рассеется по людям, а останется при мне.
2 Мая. Ездил к Пете, потом на дачу, там налаживали жизнь. Вел машину я без Пети и овладел рулем в Москве по-прежнему. Только при доверии к шоферу пассажиров может двигаться машина в людном городе. Шофер – это вождь и царь и полный диктатор. Никаких советов со стороны. Вчера я заметил, мелькнула по шоссе маленькая девочка и скрылась за стоящим впереди грузовиком. Я дал гудок и поставил ногу на тормоз. И вдруг эта девочка, перебежав за грузовиком, показалась бегущей прямо перед
94
моей машиной. Я был готов дать тормоз и вывернуть руль, чтобы девочка оказалась влеве, а колеса машины вправе. Но в этот момент Ляля заметила девочку и схватила меня за ту самую руку, которой я должен был повернуть руль. Я грубо пересилил Лялю, и эта моя грубость спасла жизнь девочки. Да здравствует такая грубость мужчины, и пусть все поймут, в каком смысле сказал Ницше: идешь к женщине, не забудь плеть.
К нашему удивлению на [Птицина] («Умный пьяница») факт победы русских над немцами не произвел, как мы думали, душевной <1 вымарано>. – Если немцы, – сказал он, – не соблюли положение высшей расы, то ведь и русские тоже раса не высшая. – Вы все о расе думаете, – ответил я, – мне же этот отвлеченный человек, искусственно собираемый в расу, в народ, есть не больше, как газовая завеса для наивных людей, вверяющих жизнь свою <зачеркнуто: вождю> кому-то…
В споре о разделе бензина между писателями Мишка Мешечков сказал: – Михалкову надо, конечно, дать больше, ведь он же гимн сочинил. – И дали, естественно, больше, – конечно, не за плохой гимн, а за «счастье».
Нет ничего более странного, как из-за руля, после этой борьбы с косностью за скорое время непосредственно войти в церковь, где люди направляют общим усилием свои мысли и чувства с тем, чтобы вовсе выйти из времени. С давлением, не без сопротивления я уступил Ляле и вошел к Ивану Воину во время шестопсалмия. Немногие люди стояли у стен в тени лампад, и, уж конечно, это были все люди страдающие… Читали им псалом о жизни человека, подобной полевому цветку: выйдет дух и потеряет память даже о
