сила добра, и обратно: мало ума, мало жизни, мало добра – те же прекрасные качества при «мало» становятся отрицательными: мало-умный, без-жизненный и ПР- Всякая моральная оценка предполагает силу.

8 Мая. После ночного дождя опять стало холодно, ветрено, сумрачно. Сегодня в 2 д. начинает работать чеховский

101

комитет, о чем я уведомлен особой бумагой с подписью Сталина. В связи с этим вспомнились слова Калинина о Чехове как великом писателе. (- Не скажу того же о Горьком, тот скорее публицист. – Правдолюбец, – поправила Ляля.)

Слышал, что Калинин сильно влияет на Сталина в отношении суждения о литературе. Вероятно, и меня в комитет вместил Калинин.

Приходила Л.И. Случевская, я ей рассказал о впечатлении от Калинина в Кремле, что жалко его: замурованный мужичок. На это она ответила: – Надо подумать тоже, – за что же замуровали: был, значит, грех.

Говорили о трезвенности русской культуры.

Понял на заседании, что в Чехове хотят дать образец Бога в безбожии, т. е. того же, что одно время хотели дать в образе Гете («пантеизм»). 1-е заседание Чеховского комитета.

9 Мая. Холодноватый окладной дождь ровный вышел из ночи в день.

Вопросы морали поднимаются в юности, и у взрослого человека перестают быть вопросами и заменяются делом по формуле «довлеет дневи злоба его». Взрослый человек всерьез просто не может говорить о таких детских вещах, и если говорит, то с улыбкой. Но если удастся такой старик, что всерьез займется с юношами вопросами морали, то юноши будут его носить на руках, и только такой мудрец может быть полезным педагогом. «Повесть нашего времени» отчасти…

Поверьте, мы здесь на земле от «сотворения мира» и впредь до нам неизвестных времен творим одного человека, и когда наконец он будет сотворен, то, конечно, все мертвые, сущие во гробех, воскреснут, значит, поймут свое место в составе этого всего и единого в себе человека. Радость этого сознания и будет праздником всеобщего воскресения.

102

К этому NB: мысль о «едином человеке» мелькнула мне в 1907 году при взгляде на Надвоицкий водопад. Я записал ее в книге «В краю непуганых птиц» 40 лет тому назад, приступая к творчеству.

Ночью в 1 ч. нас разбудил салют: наши овладели Севастополем.

11 Мая. Солнечный, но все еще холодный день.

Я знаю по себе изнутри, что изменяюсь и так быстро, будто лечу. Но для кого-то незаметен мой полет, и ему виден я как существо неизменное, каким родился, таким и остаюсь…

И правда! Это ведь я в себе и для себя так сравниваю себя нынешнего с тем, каким был в юности: Боже! Как я был тогда глуп. Но если не знать мои переживания – а как их знать! – то сам по себе я все такой же восторженный, увлекающийся, готовый во всякий момент бездумно броситься в неизвестное.

12 Мая. Эскалатор работает как водопад, или, вернее, человекопад. Все задумываются, как бы застывают в движении, которое себе ничего не стоит. Тогда каждое лицо, даже самое грубое, вызывает жалость к бедному человеку, обреченному быть жертвой непонятного ему созидания. Смотришь на такое лицо, и жалость охватывает, понимаю теперь, почему: человек спешил и весь уходил в спех, а теперь за него машина спешит, и он остается сам с собой и еще не может с этим освоиться, и эта-то детская беспомощность человека и возбуждает на жалость к нему. Все мучение их в том, что они слепо доверяются времени и, как дети, надеются успеть, но время их обманывает и вдруг оставляет, и в роковой момент этот тела их разваливаются. Жалко смотреть на них, и хочется сказать каждому: не верьте времени, дети мои, не вверяйте себя ему, не спешите, не думайте, что время есть деньги, – время есть смерть, и вы будете тогда только люди, если вступите со временем в смертельную борьбу: я или ты. Бога ради, не тратьте себя!

103

В детский вагон вошел грубый парень и, увидав, что места ему нет, все занято детьми, сказал:

— Ишь, нарожали, пора бы перестать: столько горя, а они рожают.

— А это, милый, не радость: поди-ка роди. Умник нашелся: теперь-то и надо рожать.

— И поощрять даже надо.

— Я это знаю, а все-таки неприятно смотреть, там умирают, а тут прибывают, будто не люди, а куры разводятся.

— Именно это и надо поощрять.

— Человек не курица, – продолжал, не слушая, парень, – курице голову отрубишь, она воскреснет: курица и курица, а человека не воскресишь, человека такого, как был, не родишь.

Вошли слепые, один играл на гармони, другой пел о том, как на Западном фронте геройской смертью погиб молодой человек и как дома плакала его мать. Все женщины в вагоне плакали, и видно было насквозь, как много в стране страданий и горя, так много, что, глядя на плачущих, даешь себе обет, как можно осторожней обращаться с людьми на улице, в трамваях: почти каждая женщина – сосуд страданий и горя.

И заключение грубого парня: – Вот видите, – плачете, а спорили, что надо рожать. Человек не курица, отруби голову – и воскреснет, человек умер – и не родишь.

13 Мая. Как и вчера, день райский.

На автобазе при виде чаек над Москвой: птицы летают, бабочки порхают, вся природа живет и дней не считает, они все так живут, не зная времени. Это один человек на земле был вовлечен временем, определился в нем, и так в этом его и был грех: время было началом добра и зла на земле. Время как деньги, надо беречь их. Да, это верно говорят: время совершенно так же, как деньги, охватывает человека и делает своим пленником: люди спешат и суетятся, потому что находятся в плену времени.

Как гибнет любовь, когда один человек обращает другого в собственность, так и в отношении времени..

104

Профилактика до 7 в. Быстрая езда до Пушкина. После жаркого дня ясный, строгий вечер. Убил вальдшнепа. Ночевали в машине в Зверосовхозе. Где-то трещал козодой.

14 Мая. Такой сияющий майский день, все деревья понемногу распускаются.

Везде кругом распускаются почки, и зеленые маленькие листики, увидев свет, складываются, как удивленные птички. Но я иду мимо: знаю, что хорошо, но устал и не могу от себя к ним поднять радость. Ты же, милая, вижу я, радуешься, и я благословляю эти листики, что они в тебе питают радость жизни, я иду к ним, я готов целовать их за тебя. И слава Богу, вот через тебя я, мертвец, воскресаю, и мне кажется, будто через тебя не я один воскресаю, а все мертвые встают и понимают себя в единстве великого созидания мира.

15 Мая. Спал в машине. Райское утро. Едем в Москву на Чеховский комитет.

О моих предшественниках по даче Караваевых все говорят, что дачу Караваев бросил из-за того, что с женой нелады. – А как жили-то! Вместе на курорт ездили! – Выше лада, как на курорте, нет для советского человека (совкультура: кино и пр.). Услыхав о курорте, Ляля назвалась артисткой. – В каком театре? – В кино.

Березы распускаются, зеленые сережки повисли, и в зеленой дымке листиков зеленых сережек начинает скрываться скворечник.

Я забыл в Москве «права», и пришлось ехать на электричке. Чеховский комитет: чувствую, что все начинают засыпать и комитет обращается в «помидорную комиссию» (во время войны 1914 г., когда я в этой комиссии замещал его Превосходительство).

Члены чеховского комитета обращаются в «чеховских героев»…

105

Вечером была «та дама» (похожая на Марью Васильевну) и показывала иллюстрации «Слова о полку [Игореве]» Рыбниковой. Были Реформатские, милые люди.

Наступление союзников по традиции заминают и, наверно, не без оснований.

О Чехове думаю, что реализм его остается на той границе, после прохождения которой начинается сказка (в смысле преодоления времени и пространства: во время оно при царе Горохе, в некотором царстве и т. п.). Чехов подготовлял почву для легенды, и пока он копался, Горький прыгнул через его голову. Недаром Калинин сказал о Горьком, что он «больше публицист»: это значит, что Горький пережит и мы возвращаемся к Чехову (копать огород). Кончилась романтика босяков, приходится копать огород. На смену Горького и Маяковского возвращается Чехов (какая скука! Вот отчего и спят в чеховском комитете).

Тихонов подходил ко мне извиниться за то, что не мог выслушать повесть: нет времени. Я рассказал ему о том, что обратился к Калинину и через 15 минут после звонка он принял меня и беседовал целый час. – Неужели Калинин меньше занят, чем Поликарпов? Вместе добродушно посмеялись. А Поликарпов стоял в сторонке и поглядывал в нашу сторону. Очень подмывает взорвать эту «помидорную комиссию». Подумаю, и может быть, и взорву.

Ходил за хлебом в булочную и, преодолев очередь, хотел получить за вчерашний день. Выдержал большую борьбу, и когда оказалось, чтобы получить этот килограмм, я должен идти на Якиманку к директору и потом опять вернуться в очередь, то отказался. – Мне время дорого! – ответил я. – Сами виноваты, – сказала одна женщина из толпы, – вам надо было потихоньку подойти и мигнуть продавщице; вы же оказали свою культурность, а перед хамами нельзя быть культурным.

106

Советское мещанство. – До того хорошо жили они (супруги), лучше и быть не может: вместе на курорт ездили.

У меня на руках после матери осталось именьице, и с ним, вернее, с этим местом, моей родиной была связана моя душа. Близилась революция. Я спросил Горького:

— Что мне делать с имением: вся моя душа связана с этой землей, хочется устраивать, подсаживать деревья, хранить дело матери.

— А вы чем занимаетесь? – спросил Горький.

— Вы сами знаете: занимаюсь писательством.

— И занимайтесь литературой.

— А что же мне делать с имением? – спросил я, ожидая-, что вождь пролетариев на вопрос об имении решит по-евангельски: мужикам отдайте.

Но Горький ответил:

— Имение поскорее продайте.

16 Мая. Стоят жаркие летние дни. Сквозь молодую зелень берез еще можно просмотреть и увидеть назади их темные сосны и вдали домики. Две девушки склонились друг к другу – шепнули что-то, как будто две веточки с березовыми сережками от ветерка сошлись и разошлись.

17 Мая. Наше время закаляет человека и учит смотреть на личную обиду как на горох, летящий на стену. Вот прошло уже больше трех месяцев, как Чагин поздравил меня по телефону с выходом сигнального номера юбилейного сборника. Я посмотрел книгу и на страничке оглавления заметил ошибку: надо было напечатать «Черный араб», а они напечатали в юбилейном-то сборнике «Черный гроб». Десятки раз я приходил в «Гослит» спрашивать, скоро ли исправят ошибку и книга выйдет в свет, и мне всегда отвечали: «на днях». И так