ежемесячно. Ну, тут жизнь пошла! Норка поправилась, и кот с ней тоже повеселел: вместе едят кашу. Конец: Норка есть не хочет, тогда тащим кота (всегда голодный), только начнет кот есть – сейчас все [съедает]. А все думаешь, иные люди не умнее… Пример человеческой жадности.

7 Сентября. Какие, какие дни стоят! Читаю на восходе «Отче наш» и тут же, окидывая взглядом, проверяю все небо и замечаю – на востоке притаилась кучка облаков, как забытое с вечера на небе неучтенное стадо барашков.

Читаю «Богородицу» и с удивлением разглядываю, что против востока между черными листами яблони везде росистые паутинки, и на каждом зубчике светила капля росы, и между листами черными везде паутинка с каплями, как жемчужное ожерелье самой Богородицы.

Молюсь о вмещении в себя человека, образ которого мне видится в последние дни. Этот человек внутри себя находится в состоянии полного равновесия сил и законченного сознания в этом своем внутреннем достоинстве.

258

Как на дне моря – там никогда не бывает бурь, а к жизни обращен такой человек, как моряк у штурвала обращен к морю.

Может быть, этот образ мужественного спокойствия и молчания по контрасту возникает во мне от вечной суетной взволнованности этих удивительных женщин – Ляли, тещи и Марьи Васильевны. Эти женщины, как волны, вечно шумящие галькой. Пусть же они вечно шумят камешками, но самому хочется быть большим и таким тяжелым, чтобы не могла шевельнуть никакая волна, и так глубоко лежать, чтобы волна даже и по спине [прошуметь] не могла.

И одно только к этому идеалу человеческое дополнение: чтобы, лежа в тяжести на глубине, сознавать, что это именно ты в своем тяжелом молчании определяешь суетливое движение волн, и только ты и равные тебе понимают, для чего и для кого действует вся видимая суета океанской волны. Вот бы и писание свое туда перенести, в ту подводную морскую пустыню, в мир благодатного молчания.

И так бы смотреть на людей и на дела свои с ними – чуть-чуть с улыбкой вечного спокойствия, как выглядывает иногда у берега спокойный камень-великан, не желающий даже вынуть руку из-под волны, чтобы отереть мокрое лицо. Бывает на севере так тюлень или морской заяц с такого камня выглядывает как человек.

Одному не дается внутреннее достижение от утомления (скоро утомляешься), другой, напротив, возгораясь в работе, остановиться и оторваться не может от дела вовремя, чтобы одуматься. Мы ограничены природой своей и нажитым характером. Но почему же мерещится возможность и теперь, в свои годы и во всяких трудных условиях жизни, найти в себе внутреннюю силу, организующую внешнюю жизнь без утомления, без раздражения. Бывает, вот-вот кончик показывается, и только бы ухватиться за него, как он ускользает, и вот теперь крутишь-крутишь клубок и знаешь, что есть где-то кончик, но не можешь найти, и как покажется – опять проморгаешь.

259

Толстой, по-моему, именно в таком состоянии схватился пахать, и сколько глупости дал людям своей пахотой и себе самому не нашел никакого спокойствия. Неужели же этот самый «кончик» есть тоже обман?

Нет, я помню, было раз, я ухватился тогда когда-то за него и начал писать, и какой славный клубок навертел!

Толстой бросился в сторону <зачеркнуто: и сорвал себя с корня> или брошен был налетевшей волной и покатился вместе со всей галькой к берегу, и разбился о камень, зашумели друг о друга толстовцы.

Вот зачем, значит, и дается мне теперь образ внутреннего спокойствия, чтобы не сорваться с места. Разве это не дар богов, не милость Божья, что я почти видеть могу образ идеального моего человека.

И вот тебе кончик, Михаил, хватайся за него и делай не дом, не книгу, не сад или, вернее, и дом, и книгу, и сад делай, но помни всегда на всяком месте и во всякой вещи, что ты своего внутреннего человека строишь по данному тебе образу и подобию.

Такая молитва моя в это утро, теперь дальше начинаю дела.

Дай Бог памяти и внимания на весь день, чтобы завтра на этих листах дать отчет.

8 Сентября. Именины Нат. Арк.

Вчерашний день я был настороже и единственно немного забылся при встрече с Комановым Василием Афанасьевичем. Этот человек – тип современного директора, великий жук, но делец: себя не забывает, но дело делает. Тип служебного коммуниста в новых условиях (коллекция жуков). Для таких людей сущность моя непостижима и безумна, мне из-за страха обнаружить себя приходится разыгрывать лицо высокое (в существе, такое же как и он, но имеющее возможность быть во всех отношениях «порядочным»). Эта игра всегда неприятна, выводит из себя и закручивает голову. Но сегодня я врал с достоинством и не расстроился: это необходимо.

Вечером по делу пошли к Вознесенскому. Норку оставили и дом стеречь, и не хотелось лишний раз мучить

260

Мурку. Каждый раз Мурка, завидев Норку, бросается на крышу домика, взбирается по шесту на самый верх антенны и в крайне неудобном положении пребывает, пока мы не уйдем и с нами не уйдет Норка. Теперь мы пришли под вечер, вся семья от самых старых до самых малых сидела на огромном бревне против домика. – А где же Норка? – встретили нас дети. – Норка? – переспросил я. И только успел выговорить эти слова, вдруг откуда-то выбежала Мурка и на дом, и опять наверх по антенне, и горбатая, черная на фоне озаренного неба взволнованно медленно, как умеет это делать кошка в сознании страха и злобы, водила по голубому небу черным хвостиком.

— Понимаете?! – вскричал хозяин.

— Я-то понимаю, – ответил я, – а вот как вы это понимаете?

— Я понимаю, – ответил хозяин, – так, что Мурка ваш голос услышала, и через это ей вздумалось о Норке.

— Это называется, – сказал я, – условный рефлекс.

И рассказал им, как под Загорском учат простых собак искать дорогие, растущие под землей грибы трюфели. Трудность вся состоит в том, что для начала надо самому найти трюфель. Для этого надо иметь очень хорошее обоняние и, конечно, потом счастье. Бывает, идешь по лесу, и вдруг пахнет знакомым запахом трюфеля. Пахнет, и пролетит ветерок, и ничем не пахнет больше. Вернешься назад, быстро пойдешь опять к этому месту, и вот опять, как Руслан ищет Людмилу в шапке-невидимке. И вот теперь нужно счастье: наклоняешься к земле, станешь на четверенки, сам сделаешься как собака: туда прополз, еще прополз, там рукой покопал, там ногой, и вот он подземный ароматный кудрявый гриб во всей красоте у тебя в Руке. Тогда дашь его понюхать собаке и после того дашь ей чуть-чуть хлебца только затем, чтобы собака по запаху трюфеля догадывалась о хлебе, как Мурка догадывается по звуку моего голоса о присутствии Норки. И так вся природа, звери, птицы, рыбы, насекомые, растения даже разговаривают между собой, и этот язык природы называется условным рефлексом.

261

Язык природы – условный рефлекс (пример: ворона и лисица,сорока и заяц).

Приехала теща, и цветы привез нареченный муж ее Александр Николаевич. Мы сидели с Лялей за столом и все время были как за штурвалом: так цеплялись за слова, чтобы уколоть друг друга старички, нареченные муж и жена. Между тем сущность его души героическая, несомненно, по героизму он отдал свое имя женщине, муж которой умер в немилости. И сущность ее души – благодарность и готовность отдаться. Но между ними разделяющий их идеал: и не то, чтобы это был покойный муж Нат. Арк., а скорее всего вознесенное в идеал свое личное неудовлетворенное «я». Впрочем, это она, а он, вознесясь к этому идеалу, вечно получает оттуда щелчок и вечно возвращается к своему неизменному холостяцкому эгоизму.

Получил письмо от неведомого друга, похожего на Лялю, женщины – художника и пчеловода.

«Мне очень пришлось по душе правдивое письмо: Вашим словам я вполне верю. Всего пять лет тому назад я было взялся за пчеловодство (теперь мне 71), выписал из Сибири десять замечательных ульев, с Кавказа маток пчелиных и т. д. Я мечтал именно о кочевом пчеловодстве (расставить в соответствующем сезону месте ульи и жить в автомобиле). Меня интересовали в этом опыте не так пчелы, как цветы и м. б. больше всего, и пчел и цветов, личная пустынная жизнь. Но случилось в моей жизни событие, «роковое» как говорят. С тех пор все мое (о чем Вы так хорошо знаете), мои леса, мои реки, луга, заводи, дали, звезды — все это сложилось, свернулось и улеглось в маленьком и столь вместительном человеческом сердце. Теперь я больше не завишу от внешних положений; нет и не может быть на свете таких лесов, какие по моему желанию выйдут из сердца, станут вокруг меня и зашумят. По старой привычке мне и теперь иногда резко захочется вдаль, но друг мой напомнит мне о моей волшебной шкатулочке, и я опять нахожу эту даль возле себя. Мы живем теперь с этой весны недалеко от Москвы,

262

в Пушкине (и, конечно, есть жилище в Москве). Тут у нас хороший участок, где мы насаждаем яблони, кустарники ягодные (16 яблонь были до нас, и малина, и смородина, и крыжовник, и вишни – все до нас). Мы мечтаем о пчелах и о друзьях. Пишите и приезжайте к нам. Посылаю Вам, вероятно, незнакомую книгу, которая создана при участии Валерии Дмитриевны Пришвиной.

Теперь перехожу к ответу на Ваши практические вопросы. Я вполне понимаю, что Вам невыносимо жить на фабрике пчел и что для вас есть все возможности устроиться более независимо. Не знаю, что будет завтра, но на сегодня очень трудно жить в тех лесах, где Вам хочется, на Нерли. Мы жили там два года войны и в конце концов решили, что пока жить, имея связь с Москвой, спокойней и выгодней. Очень возможно, что в отношении Вашего устройства я могу вам быть до некоторой степени полезным. Хорошо, если Вы возьмете отпуск и приедете в Москву посоветоваться. Приезжайте. До свиданья! Посылаю Вам мою книгу, в которой есть много личного из последних пяти лет моей жизни».

9 Сентября. В каждом из нас есть не все, что в природе: не у всякого душа прекрасна как бабочка, не у всякого низка и зла, как змея. Но если бы мог человек всех времен встать, сложиться и каждый из нас мог бы войти в него, как капля воды в океан, тогда бы этот большой Весь человек смотрел на природу как на себя, и вся природа была бы в нем, и он обнимал бы ее…

Вот почему все мы, стремясь к единству всего человека,