Скачать:TXTPDF
Дневники 1944-1945 гг.

есть выход из вынужденного молчания. Но и писательство есть тоже выход, и у некоторых, даже очень крупных (Метерлинк, Мережковский), этот выход носит признаки неудержимости как при поносе.

Из всех писателей, по-моему, круче всех ходит Лев Толстой.

24 Сентября. Вечером вчера приехали в Пушкино складывать печку.

Совесть

Итак, хожу по земле и гляжу на людей и вижу: у каждого вокруг лица, как у святого, нимб: то покажется, то исчезнет. И каждый, делая что-то хорошее для нас, не знает, что делает все в нимбе Всего человека, и только чувствует перемену в себе, когда нимб исчезает или сияет вокруг него – и это он называет совестью.

Вот один раскрывает свою добродетель в том, что он остается верен данной им клятве: какой-нибудь немецкий генерал, умирающий в своем Pflicht. Другой такой же немецкий генерал сообразил время и, напротив, добродетель видит в том, чтобы узнать свою новую Pflicht в спасении народа. Или взять наших староверов и большевиков, или

281

парламент с их правыми и левыми, или наших славянофилов и западников, или наши нынешние мечты на будущее: куда уехать? Одни хотят, немногие, в Югославию, другие в Америку. В этой борьбе прошлого с будущим заключена жизнь (настоящее) человека и в этой борьбе осуществляется божественное творчество.

1. Как согласно кажется шумят нежные зеленые листики, но если поближе всмотреться, все они разные, и каждый листик, стремясь для себя больше захватить свету, затеняет другой. Может быть, если бы прислушаться ближе, то и согласный лепет их оказался бы шумом войны между ними. И так тоже на большом расстоянии и наши невыразимо мучительные человеческие стоны, и крики, и скрежет железа, и грохот машин, и взрывы, и выстрелы оказались бы тоже гармонически согласным лепетом, как на деревьях лепет бесчисленных листиков.

2. Мы в этом уверены, что да, да, – есть на какой-то большойбольшой высоте место, куда борьба человеческой жизни доходит, как нам доходит согласный лепет бесчисленных зеленых листиков лесных деревьев, и мы называем это место согласия небесами, и молимся туда: «Отец наш небесный, да будет воля Твоя на земле как на небе».

Так вот один кто-то из нас молится: да будет не моя воля, а Твоя. Другой свою волю не хочет отдать и, напротив, утверждает именно волю свою среди грохота взрывов.

1. Основная черта тех, кто отдает себя строительству будущего общества, что они верят в изменение души человека к лучшему от перемен внешних (материальных) условий…

2. Основная черта тех, кто занят самой личностью человека – это их вера в независимость души от внешних (общественно-материальных) условий.

Я так живо помню еще то время, когда вокруг меня все верили в то, что технические изобретения ума человеческого изменяют к лучшему нравственную жизнь человечества,

282

и эта их вера называлась прогрессом, и сами люди, участвующие в прогрессе, назывались людьми прогрессивными. Тогда Лев Толстой, возражавший этой вере, казался чудаком: до того много было этих прогрессивных оптимистов. Наши большевики эту наивную веру отцов в технику перенесли на технику самого общества и тоже верят, что будто бы знают научные основы нового общества, которые изменят нравственную жизнь человека к хорошему.

25 Сентября. С утра густой туман и тепло. Перед обедом пришло солнце, и вышел редкостный осенний тихий день. Я собрался в лес, Ляля одобрила и напутствовала: ступай, придешь в себя. И я заметил эти слова, подумал об этом «придешь в себя» и пошел. Избегая дорог, свертывая с тропинки в тропинку, я пришел в настоящий лес, где росло все от себя, без руки человеческой. На одной еловой лапке, опущенной вниз, лежал упавший листик осины, красный как бочок сентябрьской упавшей груши. На этом круглом красном с зубчиками листе лежала крупными как жемчуг каплями свежая роса. Я взял этот красный листик, слизнул роску и не бросил его, а совсем бессознательно уложил его точно на то самое место, где он был: на елке у сгиба спущенной лапки.

И вот после того, как я слизнул росу, вдруг, как это бывает со мной только в лесу, вдруг открылись мои глаза на какой-то празднично-радостный мир возле меня. В этом мире нет дорог в будущее, куда так все стремятся, не помня себя, в этом мире нет путей в прошлое, о котором вздыхают. Передо мной, перед самими моими глазами был тот самый желанный мир, в котором все прекрасно, совершенно и просто.

Оказалось, та спущенная лапка, на которой лежит красный листик осени, принадлежит огромному дереву, завладевшему в лесу большим пространством. В лиственном лесу, овладевая пространством для себя и для своего потомства, это гигантское дерево осыпало светолюбивые травы своими ядовитыми иглами и сыпало неустанно семена. И так за много лет у осин и берез это мощное дерево

283

отвоевало себе много места. Далеко вокруг засел теперь частый ельник, и багряные осины, и золотые березы, прощаясь с летом, осыпали своими цветистыми дарами весь этот мощный род.

Я сел на уступ огромного корня дерева-родоначальника, и на что бы только теперь ни упал мой взгляд, все свободно входило в мое внимание и открывало мне душу, как будто сама душа моя открывалась здесь, как особенно мощное дерево победитель, которому весь лес вокруг, все деревья, все существа, празднуя и подчиняясь, посылали, осыпая, свои дары. Никуда мне больше не нужно было стремиться, я пришел. И мне радостно было вспомнить, как друг мой сегодня, провожая меня в лес, сказал, ступай, ступай, придешь в себя. Так вот что, значит, и было: я пришел в себя.

26 Сентября. Встал, когда на небе оставалась еще одна звезда (5 у.).

Колеблюсь в решимости начать вплотную писать «Былину» с тем, чтобы закончить к 1 декабря (на конкурс).

27 Сентября. Продолжение от 25-го (пришел в себя).

Но что же это значило окончательно? Какое это такое «в себя», предпочтимое такому же «в себе» всяких разбойников и жуликов жизни? Несомненно, это мое «в себя» не есть моя собственность. Напротив, потому только я и заявляю о ней, что «в себя» является лишь по выходе меня из меня – собственных, единственных, мне только единственному принадлежащих качеств и свойств. Вернее, все мои индивидуальные свойства остаются со мною, как остаются у реки ее берега: но я выхожу из этих берегов моих, как река во время разлива.

Говорят: «пришел в себя» и говорят «вышел из себя», причем первое – хорошо, второе – дурно.

Скорее так, река вошла в свои берега, и человек пришел в себя (тоже в свои берега).

Да, берега… пришел в себя, значит, вошел в свои берега, получил свое назначение, как река в берегах получает свое назначение бежать к целому воды, к океану. Мы выходим

284

из себя двумя путями – путем бунта, как вода в половодье, и путем раздробления своего назначения, потери себя в мелочах жизни, в борьбе с запрудами.

Разбираюсь в этой путанице и вижу, как по стволу дерева бежит большая синица (pinus major), и восхищаюсь ею. Почему я восхищаюсь? Потому что она живет сама по себе, независимо от человека. Стоит эту синицу поставить в какую-нибудь зависимость от человека, сделать «домашней» птицей, и все очарование исчезнет. И думаю потому, что при зависимости являются у нас обязанности (надо кормить, чистить клетку и т. п.) и вообще, надо трудиться. Между тем при независимости от нас мы можем врожденное нам радостное чувство праздника жизни вложить в образ крылатой свободной птички. («Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда».) Такого же происхождения в нас и вся наша тяга к дикой, девственной, первобытной и т. п. природе, вплоть до представления о рае, как саде, в котором человек не работник, и все живое состоит в Боге.

Возвращаясь к «пришел в себя», понимаешь, что это за счет избавления от трудовой зависимости, раздробляющей душу человека. Пришел в себя, т. е. к праздничной сущности своей души (освободился впервые от давления времени и места).

Поэт – это вольноотпущенник, это устроитель праздника жизни.

Вот почему поэт в вечной вражде с государством: государству подчинена работа людей, поэзии – праздники.

28 Сентября. «Золототканые» дни (Клюев) проходят один за другим, и вот сегодня не кончилось еще одно погожее прекрасное утро, такое долгое, золотистое до восхода солнца, что кажется, будто солнце забыло время и не встает.

Вчера в такой день под конец, когда солнце и еще не было ни месяца и ни одной звезды, было какое-то время в этот

285

цветистый день совсем бесцветное, и небо безоблачно-серое и такое, что даже не можешь сказать: закрылось оно все сплошь ровно-серыми облаками или же такая вышла серая минута. Вскоре, однако, определился восход луны и нашлась первая звезда.

Сколько жил и не знал такой серой минуты в природе осенью в золотые сентябрьские дни.

Был у Никулина, выпрашивал у него горбыли на завалинку, опилки и машину дров привезти. Он обещал нехотя, и я ушел в знакомом мне состоянии духа, которое не нахожу слов, как назвать. Мне кажется, так должны бы чувствовать себя цветистые подвижные волны, когда они, налетая на камень, разбиваются в белые брызги: камню бы век стоять, волнам бы вечно двигаться, но вот они встретились. Стыд мой постепенно перешел в боль и тоску, и тоска встретилась с гриппозным состоянием Ляли. Боже мой, как тяжело иногда думать и чувствовать, что корабль твой плывет в необычайных широтах, а ты должен невылазно сидеть в кочегарке.

Петя приехал, передавал все хорошие новости, и что мы достойно ведем себя в Румынии, что по разделе Германии у нас будет Пруссия, и что цены падают, и жалование увеличивают, и говорят, будто скоро отменят карточки…

– Ты, – сказал я, – наверно теперь скоро богатеть начнешь.

— Да вот начинаю: покупаю корову, покрытую телку за 11 тысяч: всего только, и другие разные надежды.

И вот если уж Петя примиряется, то значит и все («да умирится же с тобой»). Да, жить хочется человеку, и это больше всего. И вот человечек, оставшийся жить, как паучок раскидывает в темном углу сетку свою и ждет мушку. И в таком виде жизнь принимает, и хуже, куда хуже, есть слепые кроты под землей, есть землеройки, есть ползающие гады и всякая невозможная дрянь, видимая и еще больше невидимая, и все это из нас, из нас тех, кто отдал все свое человеческое за это «только бы жить».

286

Ляля вчера, закончив чтение книги: «Может быть очень трудно, если и невозможно, но если мы кое-что продадим или заведем корову, обеспечимся материально, то почему бы не написать?»

Книга о канале им. Сталина с фактическими материалами.

Осударева дорога.

29 Сентября. И еще одно

Скачать:TXTPDF

есть выход из вынужденного молчания. Но и писательство есть тоже выход, и у некоторых, даже очень крупных (Метерлинк, Мережковский), этот выход носит признаки неудержимости как при поносе. Из всех писателей,