утро светлое, с легким морозцем на восходе.

У Ляли грипп, и мне кажется, никогда я не видел ее такой от себя отчужденной и, глядя на нее, я думал, что болезнь у человека, как в природе мороз осенью – там вестник, у нас – состояние, идеже несть болезней печали, воздыхания. И даже, я думаю сейчас, высшая форма человеческого сознания, любовь, в конце концов тоже питается жизненной силой. И мертвые показываются нам тоже только действием лучей жизненной силы. И вера наша в то, что будет Страшный Суд и мертвые встанут из гробов, – и это произойдет только действием жизненной силы, постоянно прерываемой смертью и постоянно вновь возникающей.

Итак, решение такое, что писать на конкурс для меня невозможно. Расставаться же с темой не надо. Эта тема есть плод всей моей жизни, и встречу раскольников с большевиками придумать невозможно. А если мне это дано в моем таланте, если это есть мой талант, то нельзя зарывать его в землю.

NB. Кстати, в притче о талантах, когда зарывший талант ругает своего господина, «неудачник» представлен как неверующий, достойный не сожаления, а осуждения, презрения. Отсюда же начинаются все злые люди, успевающие не в той области, которая их могла бы лично удовлетворить (зарывшие таланты), а в какой-то смежной, питающей гордость и злобу.

1 Октября. Вчера в Литфонде (ходил за карточками). Ряд прекрасных сентябрьских дней закончился суточным

287

теплым дождем. Стою на крыльце Литфонда, пережидаю ливень. Сильный ветер срывал желтые листья деревьев, бросал их вверх, но тут же на них лилась вода, и они падали на землю, как убитые птицы.

Почему так особенно больно бывает и еще хуже – пусто, когда (очень редко) я вижу, что Ляля поступает неправильно, нехорошо? Потому что я в нее поместил все свое лучшее, и ее недоброе бьет в меня самого. В этом и состоит плен любви, что ты живешь не в себе, а в том, в другом, и значит, зависишь не от себя. И вот почему не человека надо, а Бога в человеке любить. Когда любишь Бога в человеке, а не творишь из человека кумира, то самого человека можно поправить и наказать.

Сегодня приедет N., работавшая инженером на двух каналах – Беломорстрое и Днепровском. Надо сообразить главное, о чем бы ее спросить.

Простые люди все свое лучшее относят к Богу, точно так же как мы, любя, помещаем свои идеалы в любимого: самих себя мы возвышаем в любимом человеке и в нем образуем себя как личность. Вот почему каждый любящий человек в любви своей празднует и свое рождение.

Так рождается Сын Божий в любви своей к Богу.

– Вы хотите сказать, что мы сами делаем Бога?

– Нет, я верую, что Бог существует Сам по себе, но, встречая Его в себе самих, мы стремимся сложить себя по Его образу и подобию.

Бывает такое наивное сомнение во время молитвы: да не я ли сам делаю своего Бога? Но оно сейчас же исчезает, когда подумаешь, что это «я сам», творящее образ Божий, и есть действие предсуществующей Божественной силы.

Ляля сказала:

– Я смотрю на это внешнее строительство, положим, канал твой, в лучшем случае, как на игрушку: дети ломают ее.

Я ответил:

288

– А я как на форму вроде пчелиных сот, в которую люди как пчелы вливают свой мед.

– Значит, сущность-то в меде?

– В меде, но мы создаем формы для его хранения: в этом и заключается воздействие наше в целях преображения мира. И вот мой первый вопрос <2 слова зачеркнуто>.

2 Октября. Валентина Сильная сказала, что канал и победа имеют общим то, что являются следствием организации.

Читал в газете у Эренбурга сочувствие французской толпе, которая самосудом убила певца Шевалье (?) за то, что он, будучи под немцами, пел и немцам. Будь я как Эренбург евреем, я ненавидел бы так всякие погромы и самосуды, что никогда бы не мог так написать. А куда девать теперь таких людей, как Кнут Гамсун, Андре Жид, Жан Жионо?

Вспомнилось из дневника Достоевского, как он, прочитав в газете о том, что где-то в Азии один князек поймал другого князька, своего врага, и с живого снял кожу, вышел погулять и, увидев разодетых на сквере девочек, успокоился: – Это еще остается где-то в Азии, у нас живого человека уже не обдерут. Но потом, подумав, сказал: – Нет, нельзя успокаиваться: придет какой-нибудь благорасположенный господин и во имя общего дела обдерет.

Вот и думается теперь, читая об Андре Жид[е], Жионо, Гамсуне, что будто бы они виноваты в том, что поддерживали Гитлера в его грабежах – верно ли это? Разве я не могу среди наших граждан назвать человека, ободранного исключительно только ради общего <видимо, уничтожена страница> …выражения, воздействия, аргументации. Личность без чудес ее и пророчеств повисла в воздухе, а на земле стала смешиваться с особью капиталистического, фашистского или социалистического характера.

3 Октября. Ясный восход с морозцем.

289

Если глядя на представителей стороны «личности», мы судим сторону советского коллектива, то попробуем и обратное: попробуем прислушаться к суду конкретного коллектива над конкретными представителями «личности». И вот именно конкретными, п. что отвлеченно ни личность, ни коллектив не судимы.

Берем самый близкий пример: художник Бострем, отдавший свое призвание религиозного художника стандартному производству портрета Ленина, читающего «Правду».

Перечитал «Повесть нашего времени», отброшенную мною после визита к Калинину. И вот решение поставленного вопроса: каждый из нас должен иметь ответ в совести своей: все ли силы я исчерпал свои в деле творческой борьбы с коллективом за выражение своей личности. И если я могу сказать свое «да», то [зачем] же мне так выступать против коллектива (политически): политика – это оружие коллектива, а личность борется творчеством.

Вас, милые мои, за то именно и бьют большевики, что вы берете в руки оружие коллектива, политику, и тем самым выступаете против нас, как коллектив. Мы не с личностью вашей боремся, а с вашим коллективом. Наша борьба не имеет никакого морального значения: мы должны бороться за жизнь всего человека так же, как борется вода за свое движение, земля за покой, мы как стихия боремся в пределах данного нам места и времени. Но вам, только вам одним дано в руки оружие, моральная сила, не имеющая никакого преткновения в стенах пространства и времени…

И вот, прочитав свою повесть, я говорю себе в своей совести: да, спокоен в своей совести, я проявил независимость от политики, пространства и времени, свойственную только личности – сделал, что мог. <Далее вымарано несколько строк.>

Вспомнилось, как издатель Сойкин искренно просил меня не спорить за гонорар: «Это меня может беспокоить вопрос о гонораре, а вам же достается много больше: вам слава». Мне показалось это цинизмом, а теперь, в свете

290

предыдущей записи, я вижу – он был прав в существе ( NB: развить).

4 Октября. Ясно с морозцем. Лунные теплые ночи. Вчера Варв. Сем. Кацаурова приехала из Тарусы из-под немцев и рассказывала нам: 1) Свист в потолок офицера с банкой масла под мышкой. 2) День св. Николая: комендант с конфетками. 3) Фотографии родных все показывают; плюнет и тут же говорит: если бы я так дома плюнул, так… 4) Трубочист и взрывчатое вещество. 5) Безумная мать бежит, прижимая к груди грудного ребенка, а сзади 5-летняя девочка тащит за руку 3-летнюю и все отстает, отстает. 5) Ребенок пропал. Через месяц на крыше нашли: волной откинуло. 7) Наивные, глупые, нахальные. 8) Радость освобождения и расплата: палач-калмык 20 лет. 9) Убить евреев конкурентов, коммунистов и женщин в военной форме. Занять места управления жизнью. Страх перед партизанами. Сознание ошибки: сначала надо было победить Англию. 10) Немец вел себя как маленький хозяин на слишком большой территории. Он умен у себя, маленький хозяин, но он наивен и глуп на огромной чужой территории. 11) Варвара Семеновна почувствовала, что через ее личность проходит извне как бы так – нечто высшее. «Не это ли Бог?» Да, я признаю, что есть нечто высшее. 12) Русский засучивал рукава, чтобы расправиться со своим, немца поджидал на помощь. Но когда немец пришел и показал себя, стал бить немца. 13) А может быть глупый немец есть продукт технической переработки человека, что-то вроде сухой перегонки. Завлекающая и одуряющая сила техники: человеку кажется, будто он умнеет, а для других видно, как он дуреет. 14) Смотри на Варвару Семеновну и учись – тому, как надо себя вести, попав к неприятелю в лапы (спасенные Русские военнопленные). 15) Ходили жаловаться коменданту на грабежи. Он отвечал, что если увидит, собственноручно застрелит. (Н. сказал: «это пахнет нашими приемами», т. е. пользование официальным планом, как отговоркой.)

291

Пишу вам, дорогие товарищи, юные охотники, по случаю конкурса на лучшего охотника.

Из рассказа Кацауровой Варвары Семеновны самое важное вышло, когда немцы ненавистные ушли. – Вот тут-то и началось! – сказала она, – на кого укажут, к тому приходят и без суда сведут к Оке, и так было целый месяц. При этом она обрисовала палача, калмыка с раскосыми глазами, на кого глянет – нет спасенья. И вот вся эта вторая часть рассказа, несомненно более страшная по существу, чем первая, немецкая, оставалась у рассказчицы без соответствующей моральной оценки, как будто это свое и судить тут нечего, это есть – это мы. Ненависть ее вся опрокинулась на немцев, п. что она, как большинство в России, верила, что это «высшая раса». <Далее вымарано несколько строк.> Но они показали пример высокомерия, пошлости, глупости, жестокости, и тогда русский человек, такой как Варвара Семеновна, луч своего морального фонарика перевела на немцев. Все дело кончено в этом освещении. Вот почему раскосый азиат-палач в ее рассказе останется неосвещенным, а в темноте мало ли чего не бывает.

5 Октября. В тишине и ясности утренней бледная луна встречается с торжествующим солнцем. И днем и вечером тепло как летом, и так каждый день. Написал хороший рассказ «Кащей».

Вечером, прогуливаясь, забрел к Ивану Воину. Там почти пусто было и пели «Свете тихий». Вошли дети, мальчик и маленькая, тонкая, как спичка девочка. Мальчик держался за рукав старушки, сказал нетерпеливо: «Пойдем, пойдем». Старушка перекрестилась и вышла. А девочка, молясь, поклонилась в одну сторону, низко поклонилась в другую, подошла к иконе на этой стороне – приложилась, пошла к другой стороне – там приложилась. Было немного смешно все это, девочка явно ничего не понимала и делала все, подражая старшим, но после всего она подошла к своей бабушке и стала возле нее, а бабушка, осмотрев ее, погладила по головке. Тогда стало