Вот этим удовлетворением ширпотреба и занят социализм и это очень хорошо. Нас не удовлетворяет социализм лишь тем, что он склонен этим и ограничиться, и, мало того, иметь претензию морального влияния на движение личности в обществе.

Переживая любовь, человек переживает всю историю культуры человечества, начиная с каменного века и кончая возможностью, заложенной в его личности.

Природа в Ноябре.

За ночь потеплело, и в туманное утро сегодня асфальт показался таким мокрым, будто ночью был дождь. Над Кремлем небо держалось двумя высокими опорами: не виден был крест колокольни Ивана Великого и пятиконечная звезда Спасской башни. Все другие башни, церкви, дворцы едва выступали из-под низкого неба. Москва-река текла черная, и маленький пароходик тянул по ней огромную

316

баржу с капустой. Я стоял на Москворецком мосту, смотрел вниз на пароходик, и когда баржа дошла, стало так, будто капуста остановилась, а наш Каменный мост двинулся вперед. В этот миг почему-то вдруг представил я себя таким, как был в первом детстве, и что мне казалось раньше, будто я все время изменяясь, куда-то по жизни иду. А вот теперь вдруг это мое движение оказалось как мнимое движение моста со мной, я же сам каким родился, таким и стоял, и тоже как теперь смотрел на какую-то капусту и воображал себе, что куда-то иду. Я стоял, а все что было, то мне казалось. Я как теперь стоял всю жизнь и глядел на какую-то капусту в движении, и мне казалось, будто движусь я. Не может быть!

Перечитывая старые писания для сборника, заметил неуклюжую свою игру в какого-то мужицкого Пана с самооправданием в Шекспире. Вот когда только заметил!

4 Ноября. Тепло, и по-вчерашнему серое небо сидит на Кремле, поглощая кресты церквей и звезды башен. Ляля поехала в Пушкино доставать овощи. Я пойду в ГИЗ заключать договор на сборник и доставать деньги. В воскресенье в 6 вечера намечено чтение «Мирской чаши». Приглашены Игнатовы.

Понятие «человек», «человечество», «по человечеству», «по-человечески» и т. п. означает обращение именно к тепло-хладному состоянию души. На этой размягченной почве и выросли цветы цивилизации. Наша революция и германская агрессия – родные сестры восстания против серединного (тепло-хладного) состояния души человека и выросшего на нем гнилого мира.

5 Ноября. Как и вчера, висит над Москвой небо, седое и желтоватое и чуть-чуть моросит из него.

Вчера был Цветков, преодолевший немецкое пленение в Тарусе. Немцы, по его словам, даже грабя у русских вещи их и продовольствие, делают это, как будто они доставляют

317

ограбленным удовольствие (наивный немецкий эгоизм, раскрытый до преступления).

Пишу все это механически, чтобы чем-нибудь успокоить себя… И довольно! Немедленно надо переписать повесть и не самому читать, а отдать в редакцию.

Нравится или не нравится – все равно социализм сделался исторической темой, над которой работают все государства, все народы, и, само собой конечно, и Бог. Вот почему каждый из нас волей-неволей согласует с этой темой свое поведение.

Интуиция – это, конечно, есть как начало всех начал, лучшее дарование человека. Но кто может сказать о себе: я интуит? Почему это, ясно: потому что интуиция есть откровение Божие, уничтожающее наше конкретное «Я». Воля Божия – скажет простой верующий человек, а богоискатель Бострем вместо этого скажет: интуиция.

7 Ноября. Победа над немцами есть утверждение факта социализма во всем мире, факта, с которым каждое государство теперь должно считаться, и каждая личность при построении своей свободы должна учитывать как обстоятельство места и времени. А разве я когда-нибудь не признавал этого? Всегда признавал Зачеркнуто: но именно не больше как обстоятельство. Точно так же как и женское движение (феминизм) в отношении самой женщины (ее личности) всегда мне было лишь обстоятельством… Вот почему настоящая победа, которая является победой социализма, нас таких не может поднять на высоту чистой радости: потому что эта победа есть дело времени, а не личности. Но, конечно, вместе с тем мы искренно радуемся…

Подвели в этот день итоги и пришли к тому, что теперь начинается жизнь все-таки полегче, п. что теперь можно думать, все государства мира на новый лад будут переживать влияние коммунизма, и когда переживут и усвоят его,

318

то коммунизм сделается общепризнанной экономической системой и выйдет из сознания как моральная система.

8 Ноября. На рассвете повалил снег. Думал я, что у женщин растратчиц, блудниц всякого рода есть свое назначение высшее: вывести мужа из его ограничения, из его деловой колеи. Надо об этом крепко подумать – что даже и у блудницы! И как же счастлив я, что меня вывела из моей упряжки на волю не блудница, а почти святая…

И еще надо подумать об этом, как о русском мотиве романа (Берг у Толстого и множество всего у Достоевского). И это в точности совершалось на полях сражения у нас с немцами. Немцы имели в виду «женственную нацию», но шли по расчету, шли за приданым. И вот женщина эта им показала. В этой невольно создаваемой исторической сказке находишь себе какое-то большое удовлетворение и, как ни неприятен себе самому большевик, чувствуешь, что немец еще неприятнее, что в немце тупик и что вся Европа под немцами пришла в тупик… пришла в тупик. Пусть немцы разбиты, но может быть, именно потому, что немцы разбиты, Европе открывается теперь путь на Восток: не люди пойдут (а может быть, даже и люди), а их мысль, покидающая изжитое тело Европы. И еще думал я, что Америка и Англия сознательно предпочли владычество социалистов владычеству немцев. Тут была действительно большая война, т. е. какая-то высшая идея (может быть идея мирового единства в управлении хозяйственной жизнью) пробивала себе путь. И в этом смысле Америка могла рассчитывать на возможность какого-то движения в союзе с социалистами, тогда как с немцами, «высшей расой» они приходили в тупик.

— Знают ли они (Америка), что у нас делается? Вот обычный вопрос и обычный ответ:

— Знают.

После того наступает тупое молчание <4 строки вымараны>.

Разговор этот самый обычный и происходит оттого, что обыватель, переносящий жизненную нужду на себе

319

самом, не может подняться в ту область, где боги воюют. Там боги, обеспеченные в ежедневном питании: им не надо читать ежедневную молитву о хлебе насущном. Боги там смотрят на все с высоты, им слезы невидимы («Москва слезам не верит»).

В 33-м году, когда вышел «Жень-шень» на английском в роскошном издании, помнится, кто-то где-то окатил меня холодной водой и так сказал: – А теперь в высших кругах считают, что пора бросить эту привычку смотреть на «заграницу», как на пример чего-то высшего для нашей культуры, что у нас должно быть выше и лучше.

Мне тогда казалось это наглостью, а вот теперь, после победы и последнего унижения Европы сам чувствуешь, что там действительно уже нет прежнего высшего примера для нас окаянных.

И вот время какое: почему-то приходит в голову, и носишься весь день с мыслью об этом, что потомок браминов к современности нашей ближе и выше, чем какой-нибудь самый потомственный лорд.

Немцы это «язычество», эту самость земную окончательно раскрыли в своей звериной сущности. Материальное личное счастье, корысть так вырывается со зверской настойчивостью, что хорошему человеку остается только плюнуть туда и передать свои личные аппетиты в этом отношении большевикам на пользу общего дела. Вот наверно почему и потомки браминов сейчас так высоко поднимаются над потомками лордов.

9 Ноября. Вчера был очень злой день: с утра посыпало снегом и пятнами побелило Москву, и так осталось сухо-морозно с сильным северным ветром. Треплется весь день на веревке белье. Тащит еще что-то пароходик по черной воде.

Спросил Замошкина: — Что такое фашизм?

320

— Это все, что собрано против коммунизма, – ответил он.

— Все глупое и зверское? – спросил я.

— Не все же немцы в этом зверстве участвовали, – ответил он.

Да, конечно, переносить вину за войну на немца, как на человека, это значит делать то обычное смешение стихийного и морального, какое делается всегда и везде в истории человечества. Делается это потому, что человек не может жить без козла отпущения.

Вы спрашиваете, мой друг, как мы живем и вообще просите написать о себе. Отвечаю вам о себе, что я отступаю, это значит, что в наступающей на меня жизненной суете я отхожу в более спокойное место. Вчера с этими чувствами иду по улице Серафимовича мимо дома Правительства, где и сам Серафимович живет и есть очень популярное кино. Перед дверями кино вся площадь была забита мальчишками нахальными, дерзкими, некрасивыми, нечищеными и как-то червивыми. Одни из них стремились купить билеты в кино, другие купили и спекулировали ими. Я шел через эту страшную толпу и думал о том, что какой-то счастливый Серафимович укрылся в этой крепости недоступной, невидимый, и может даже совершенно и не знать, что делается на улице Серафимовича. Но как ни скверны червивые мальчишки, все-таки в таком хулигане жизни сохраняется правда наступления, а в благообразном достопочтимом Серафимовиче грех отступления и настоящий грех, п. что он один из тех, кто в свое время обожествлял наступление революции.

И вот, мой друг, я отступаю и в то же время сознаю это: шаг назад в пространстве и времени, шага два вперед к царству вечности. И в то же время очень чувствую зависимость одного от другого в этом отношении, этого Серафимовича и этого червивого мальчишки.

Хорошо бы начать писать исторические картинки начала революции, вроде «Памятника Александру III», когда его разбирали, и собрался митинг, и вышел немец с

321

квадратной бородой и стал говорить: «розги нужно, розги нужно», и все на него заорали.

Собственно противно отставшее от жизни теперь ухаживание за беспризорниками, и вспоминается это из Достоевского (Илюша и Алеша) и ШКИД (школа им. Достоевского). И как измученный мальчишками я прибег к хитрости (конфетке), и как они мой прием обернули против меня: когда из-за белья я высадил дверь и нужен был лом, они за лом содрали с меня. Тут в этих ссорах с детьми есть что-то неверное с моей стороны и это коренное относится вообще у меня к обществу (с детства): это я, как галка с котом или как белая ворона. И вообще, это гораздо глубже, чем вопрос о хулиганстве мальчишки, так что не так мальчишки виноваты, как я сам.

Пригласили географы на 17-е выступить у них.

Есть люди, характерные своей устремленностью к центру (Горбов), и есть люди, напротив, центробежные, стремящиеся убежать (Я – мое путешествие в Азию).

Новый взгляд на вещь – как открытие вещи (личность).

Не знаю, повторение ли чего-нибудь частое, постоянное вызывает скуку, или напротив, если скучно, то, кажется, будто все на свете