формула, М(ужчина) + Ж(енщина), переходящая в

466

социальную Р(обинзон) + П(ятница) = Господин + Р(абочий) = Б(арин) + М(ужик) и т. д. Но вот пришло время, женщина берется за работу, измученный войной Мужчина на костылях сидит и отдается чувству любви. И то же в социальной формуле: Пятница сбрасывает любовь Робинзона… И начинается то, что теперь у нас. Ничего как будто не останется другого, как рационализировать самое рождение человека, сделать его производством. Так выходит, если по-нашему; а по-иному: охрана личности с ее самородностью.

Днем шел дождь, то снегом, то каплями очень мелкими. По улицам в Замоскворечье стало трудно ходить: путь везде пересекают ручьи.

Вечером у Ивана Воина служил о. Александр. Возвращался в темноте под дождем, угадывая, где ступнуть, как бы не обдала машина, но на душе было хорошо: ведь не одна эта весна, а все весны шли со мной по улицам от всенощной.

18 Марта. Неожиданный мороз, и все небо горит. Вчера весна вырвалась из рук Мороза и бросилась всеми ручьями бежать по всем улицам, по всем крышам. Но в те часы ночью, когда мы спали, мороз расшвырял тяжелые сплоченные облака, дождь превратился в снег, и когда засияли звезды, все крыши стали белыми, и карнизы всех домов покрылись сплошными рядами длинных сосулек.

Утром встало солнце во всей славе мороза, и засверкали всюду по Москве на всех домах сосульки. Не помогло и солнце весне, даже и в полдень не потеплело, и сосульки даже все остались, выражая собой всем москвичам несчастье побега весны: по усам текло, а в рот не попало.

Такая точно и Ляля моя, как эта первая весна: все время на гранях своих душа ее переливается, и на часу бывает сто перемен. И такая глубокая душа, как море: на поверхности волны, в глубине тишина.

Душа, как море! И я, мальчик-водолаз, спускаюсь через волны в глубину и держусь там, где уже тихо, но прозрачно

467

еще и видны бегущие волны. Но есть и у Ляли моей глубина, где темно, и я этого боюсь и не хочу туда спускаться. Мы вчера на ночь об этом говорили. И то, что мне кажется там, в глубине тьмой – она называла светом, а где я видел свет – она называла тьмой.

Вечером пировала у меня вся бригада: Василий Веселкин и Ваня за столом долго рассказывали о себе, как он был колхозником, как бежал из колхоза в Самарканд на кузнечные работы, как взяли его в Красную Армию и после ранения закрепили на бронь на Варзе.

— Жизнь твоя, – сказал я, – похожа на тех мужиков, которые задумали узнать, кому живется весело, вольготно на Руси. Ну, скажи, Вася, где же лучше всего сейчас жить на Руси?

— Лучше всего, – сказал он, – конечно, в Красной Армии. Я бы и сейчас ушел туда, да не пускают.

— Ну, а как же не страшно, там убить могут?

— А это не важно.

Я посмотрел на плечи Вани, похлопал по ним:

— Хорошие, богатырские плечи, – сказал я. И он мне ответил с гордостью: – Нормальные.

Есть тишина в морской глубине такая, где еще не темно и можно видеть из нее, как вверху ходят и бьются между собой и рассыпаются волны. И в жизни тоже есть такая прозрачная тишина и в ней живут мудрецы.

19 Марта. Мороз продолжается. В полдень видел, как из самого низкого желоба возле самого льда тротуара понемногу начало капать и сверлить во льду дырочку. И потом со всех сосулек на солнечной стороне закапало ненадолго. Неприятный северо-восточный ветер. Зябко. Ходил один (у Ляли проходит грипп) к вечерне слушать канон Андрея Критского.

20 Марта. Ездил с Митрашей в Пушкино смотреть дачу: не поездка, а разрыв (все пуговицы оборвали и чуть

468

только не задушили, вся Москва едет в Пушкино на базар). Снега там нетронутые. Мартовские морозы держат.

Вечером спор Ляли с Удинцевым о церкви. Я сравнил их «умонастроение» в отношении сергиянской церкви с душевным состоянием молодой женщины, потерявшей на войне любимого мужа и встретившей нового, за которого и надо бы выйти замуж, но совестно ввиду близости кончины любимого человека.

Вечером на минуту пришел в военной форме Петя, улетающий завтра в Померанию за лисицами. Узнал от него, что Катынский тоже едет за ружьями.

Узнал от Бор. Дмитр., что речь моя в Литмузее о Толстом за упоминание Ремизова подверглась в партии особому разбору и осуждению. (Раз Ремизов в «Правде» разъяснен как эмигрант, то как можно упоминать его имя, и Толстого называть учеником Ремизова!)

И теперь вспоминая прошлые свои выступления, я делаю вывод, что мое особое мнение, производившее шум, в конце концов, приносило мне пользу, создавая хорошее положение советского юродивого, и обеспечивало тайное уважение всех. Я сделал в советское время редкую карьеру независимого человека. И в этот раз после криков против меня были и такие голоса: «Пришвин завоевал себе право говорить независимо от «Правды»».

Так теперь сложилось, что любить женщину нельзя, не подумав о том, что она подослана от НКВД, равно как нельзя и Богу молиться в церкви и говеть без мысли о том, что священник – филер.

— Ну, и что же из этого, – сказал Н., – если женщина такая филерствует в пользу любимого.

Да и вообще филеры неприятны для политиков (интеллигенции «честной»). Действительно же независимый человек (взять И.П. Павлова) вовсе не боится филеров, скорее они его боятся. Так что нынешнее явление

469

двуликих людей есть явление формы среднего человека. Что же касается независимых единиц, то они в одном и том же числе пребывают всегда. Скорее всего, независимые личности похожи на семена в разных стадиях: лежат они, как зерна, в амбаре в ожидании сева, или пребывают в состоянии «спящих почек», или брошены в землю, прорастают.

Новые сказки.

Письмо опоздало. Женщина получила с фронта от мужа в подарок ящик туалетного мыла. Мыла мне выдают довольно, – подумала она, – продам-ка я. И на базаре продала весь ящик, оставив себе три куска. А когда пришла домой, получила от мужа письмо об этом мыле: внутри мыла – золото. Она вскрыла один кусок – золотые часы, вскрыла другой – золотые серьги, третий – цепочка.

Продолжение мое: купив кусочек мыла столь хороший, некто его не тратил, а менял на что-нибудь и пустил .дальше…

Началась борьба с Ватиканом, заступником фашизма под предлогом христианской помощи побежденным. Н. сказал, что католичество и социализм сходятся в отношении устремления к внешней организации, тогда как православие устремлено к первичной силе, к личности. Говорят, что православная церковь в наше время вопрос об отношении церкви к государству решает так, что в России церковь и государство всегда были в единстве.

Вчера Ляля выскочила против книжных людей, а книжный человек Удинцев вступился за образованных людей и доказал (цитируя Шпета), что книжностью русская интеллигенция прикрывала свое невежество.

21 Марта. Бессознательное и Внесознательное (из Шпенглера).

Ветер начал меняться с севера к юго-западу. Вероятно, это будет началом конца мартовской серии морозов.

470

Продвигается дело по закреплению пушкинской дачи в собственность.

Перечитывал мною записанное в дневниках.

Вспоминал, соединял, останавливался у границ опыта…

Ход революции с самого начала был дроблением пространств в России: мужики землю делили, и вместе с тем одновременно дробилось пространство России на клеточки. И когда дошло до того, что клеточки земельного пространства соединились в колхозное единство, это единство не стало духовным единством.

Поэтическое пространство России раньше возникало из разнообразия местностей.

Теперь однообразие жизни людей уничтожило интерес к разнообразию ландшафта: стало везде одинаково и тем самым пространство исчезло. После войны самолетное продвижение добьет чувство пространства, и даль перестанет манить человека.

Этот процесс сопровождается во мне привыканием к городу и критикой толстовства, наверно, бессознательно определившего мое влечение к природе.

Недавно еще в разрушении городов бомбами я понимал возмездие за нарушение жизни природы человека. Я понимал город, как болезнь. Теперь это сектантское чувство прошло у меня, и деревце в городе мне становится выразительней, чем лес в деревне, и цветок на окне сладостней целого луга.

Митраша, никогда не выезжавший из деревни, очень доволен городом и уверяет нас, что жизнь в городе куда здоровее деревенской.

22 Марта. (Сороки ложные.)

Юго-западный ветерок вчера не напрасно дунул. Сегодня ринулась в Москве вода и какая: сверху дождь целый день, внизу ручьи. В развалинах разбитого бомбами дома между ручьями играли две девочки, побольше и

471

поменьше. Та, что побольше, развела широко в стороны руки и так стояла на камнях. – Что это? – спросила девочка поменьше. – Вода! – ответила старшая.

— Когда я, – сказала Ляля, – встречаю иногда твои сомнения во мне и, хотя всегда потом читаю о твоем раскаянии, мне бывает тяжело: я-то в тебе никогда не сомневаюсь. – Не во мне ты, а в Боге не сомневаешься. – Конечно, это у меня соединилось: ведь я же тебя в Боге люблю. – Конечно, и я ведь тебя тоже так. Но мне тяжелей. Тебе нельзя в Боге сомневаться и незачем: Бог у тебя независим. А я через тебя пришел к Богу, и когда я осмелюсь усомниться в тебе, то рушится все нажитое за пять наших лет, и все мои молитвы и писания теряют смысл.

Сороки получились в этом году классические – Сороки (9 Марта) русской весны. Теща, конечно, как всегда весною больна. И у нее так было с детства: когда приходит весна – всем радость, ей – душевное страдание. Тут, может быть, что-то от буйства, беспорядка, своеволия, грязи, сырости, обращенных против порядка комнатной женщины. А может быть, просто есть люди такие, такая болезнь. Ляля, напротив, как и я, больна весной в другую сторону: хочется сорваться с места, лететь куда-то.

Вот и проповедуй всем радость жизни, счастье, весну, когда один при первых шагах весны стремится вылезть из своей раковины на простор, а другой, напротив, спешит крепче закрыть свои створки.

Б.Д. Удинцев рассказывал, что жена его, Ек. Як., страдает особой болезнью любви к своей матери: любит и ненавидит ее бытие возле себя. Услышав это, я подумал о Ляле, что и у нее ведь точно так и что значит, если у той и другой одинаково, то это есть и у какой-нибудь третьей, четвертой, и требует к себе углубленного внимания…

Между прочим, общим признаком в том и другом случае служит: у обоих матерей (а взять тоже мою маму и Лидию) их склонность на чем-то успокоиться, к чему-то

472

прийти. (У тещи «порядок» – покой), напротив, у дочерей разбить всякую косность (порядок) к движению вперед.

Тут две разных морали, и может быть таким путем любви к человеку