был. Я видел, как он с песней спустился к моим ногам, как побежал по дорожке с задорным своим хохолком, как опять с песней стал подниматься в воздух и вдруг в это мгновенье был схвачен ястребом и унесен. Теперь его больше нет на свете, но в сердце моем он остался, и может быть мне удастся прославить его, и сотни тысяч детей будут, встречая весну, в каждом новом жаворонке узнавать того, схваченного ястребом на моих глазах и сохраненного моим сердечным участием.

Ляля обрезает малину, а Митраша шепчет ей текст из Евангелия. Я попросил его поднять колесо, он бросился… и тем выдал себя… Думаю, что Митраша это сектант без секты, пастырь без стада и ближе всего стоит к толстовству. В сущности, и Толстой был пастырь без стада, не могущий примкнуть (по гордости) ни к церкви, ни к революционной интеллигенции.

Припадая к нашим стопам, Ляли и меня, втайне хочет нас покорить, все равно как Легкобытов когда-то хотел повергнуть в свой «чан» Мережковского, Блока и всю интеллигенцию.

Смотрел, как обрезал Никольский яблони, и тут подошел Попов, и думал я об этих умных цельных людях,

485

переживших все трудности революции, что вот это-то и есть новая русская демократия, это поповичи и мужики, пережившие в себе и попов, и кулаков, мудрецы. Вот эти люди, умно делая для себя, в самых тяжелых условиях обеспечат свободу другим, п. что индивидуальность в обществе может быть обеспечена лишь в пределах разумной организации. Так вот и вырастает новая Америка, в глубоком самосознании и точном учете внешних условий.

Наступают торжественные дни мировой борьбы за мир (война с Германией кончается). Хуже всего положение Англии… Еще немного – и все повязки упадут с наших глаз.

Зачем я записал, что Митраша, когда Ляля малину обрезала, ввернул ей… клятву в том, что он: «все за ночь обдумал и не отступится теперь от текста Евангелия». Я записал это потому, что Л. передала мне это с усмешкой и досадой, и я подумал тогда: – На что уж Л. религиозна, а вот ей было досадно во время дела слушать Евангелие. Так не досадно ли революционеру, взявшемуся всю жизнь переделать, внимать словам Церкви? И не из-за дела ли лучшего устроения жизни людей Толстой отказывается от церковных форм. И не виновата ли была церковь в том, что она в такой момент не бросается от старых форм к новым, соответствующим новому делу?

Надо наконец понять мне, что моральная основа человека определяется силой его внимания к современности, что этой силой должен и может владеть человек (Развить).

Личное соответствие свойственным человеческому разуму категориям времени и пространства есть чувство современности, которое можно назвать одной из категорий личного сознания.

Конечно, «познай самого себя» есть первейшая категория личного сознания, но этого недостаточно. Можно познать себя в совершенстве, и с тем остаться ни при чем в мире, с презрением даже к себе самому. «Познай себя

486

самого и освободись от себя» – вот будет полная категория самопознания, обеспечивающая творчество, п. что первая ступень всякого творчества есть самозабвение.

Категории творчества: 1) Познай самого себя. 2) Познав себя, освободись от себя: забудься (самозабвение). 3) Устрой свое внимание в современности.

6 Апреля. Утром морозец все высушил, все вычистил, но вода в машине не замерзла. Потом было солнце и тепло. Возил тещу ко всенощной (завтра Благовещение), но в церковь пробиться она не могла. В память Благовещения тихонечко шел по берегу реки по Крымскому мосту, и редко плывущие льдинки, как все равно вчера зяблики в лесу, поднимали во мне знакомое остро радостное чувство природы, в котором личность освобождается от боли и душа становится большой как мир, великой душой. В темноте потом мне светила благовещенская зорька и громадные дома с огоньками. В таком состоянии великодушия я на место этих домов ставил прежние береговые березки и елки (их нет, но я-то их помню!) и дивился трудной службе этих великанов-домов.

Так шел я по набережной, понимая и принимая к сердцу весь труд управления водой. И сравнивал эту быстро бегущую воду весны с потоками нашего сознания, и берега реки сравнивал с делом тех, кто управляет потоками и строит берега, чтобы сделать полезным движение всего потока сознания. Какие великие дела берут на себя эти люди, думал я. Но сколько среди них есть таких, кто посягает на самую воду, на чистоту самого потока сознания. И в такой великой глубине своей предстала мне детская сказка о золотой рыбке.

— Так растите же, — говорил я береговым домам, – выше и выше. Золотая рыбка вам положила их вознести хоть до небес. Но только будьте мудры и скромны, не посягайте на свободу самой золотой рыбки.

7 Апреля. Благовещение. Солнечно, холодно и ветрено. Хотя на Благовещенье и птица не вьет гнезда, мне пришлось помочь устройству чужого гнезда: родила Т. В., и я

487

возил ее из больницы домой. Т. В. девушка в 32 года, родила случайно от случайного военного. И как же она рада ребенку: вот счастливец-то будет Андрей.

8 Апреля. Ночью выпал глубокий снег и утром хватил хороший мороз. Вышло на синее небо золотое солнце, и потекло с крыш, и полетела с сосулек золотая капель. Вечером придется идти слушать Шахова.

Полировал машину.

Пришла старушка из очереди. – Как живешь, бабушка? – Живу. – Хорошо? – Все болею, а умереть некогда.

Пришел военный с войны инвалидом. Определился на гражданскую службу. Жена его родила ребенка, назвали Андреем, и умерла. Отец стал его кормить из рожка. На службу идет и берет с собой Андрея. А там в это военное время рады ребенку. Только бы донести до службы, а там уже все по очереди кормят и нянчат. Так и выходили Андрея.

8 Апреля. (Крестопоклонная.) Морозное утро. Солнце. Господи, Владыко живота моего… Были у Шахова.

9 Апреля. Морозно. Снег от субботы на крышах еще не совсем растаял. Отдан первый щенок (сучка лучшая) Сергею Серг. Турову. Отставка Чагина. Привлечение меня в журнал «Колхозные ребята».

Утром рано нечто произошло, недопустимое великим постом. – Это грех. – Нет, у нас не грех. – А вообще? – Не существует «вообще» греха в самом факте: грех есть наше личное отношение к факту. В этом случае для меня нет греха: ведь я-то не для себя делала. И для тебя нет: тебе нужно было освободить из плена мысль.

10 Апреля. Оставшийся на северных крышах снег за день растаял. Совсем тепло. С утра солнце, к вечеру дождь. Нахожусь накануне решения взяться за Падун. Пора!

488

Молящиеся окружили о. Александра (Иван Воин) со своими записочками о живых и мертвых. Среди них был один с седеющей бородой и бородавкой на левой скуле. Я заметил его, и он стал мне попадаться в толпе раз, два, три… Наконец вдруг я узнал его. Такой человек уже довольно давно мне встречается, и я всегда при встрече’с ним думаю: – Вот ведь человек, какой уж он там, совсем маленький, незнакомый, ненужный никому с виду, а между тем я думаю о себе так, будто все лучи солнца мира в меня собрались и от меня расходятся. Но ведь и он точно так же чувствует свое «я». Тогда у меня бывает какой-то миг замешательства, и в этот миг я чувствую его «ты», как свое «я».

— Л., – сказал я, выходя из церкви, – помнишь, в моем дневнике описан старик нищий, в которого перешло мое «я», это мгновенное чувство другого, как себя, у меня сегодня в церкви повторилось.

— Я это знаю, – ответила Л.,- но ты-то сам, когда пришел от «я» к «ты», ты ведь в то же время оставался как-то и для себя.

— Да, конечно, я был такой же я, только в другом, так почему же некоторым и многим даже трудно представить себя сохраняющими свое личное сознание после смерти.

Шахов читал свою вещь, написанную явно под моим влиянием, и я очень злился, видя и слушая себя в обезьяньем состоянии. Разобравшись, однако, дома в этой неприязни к Шаховской вещи, я понял, что недостатки ее происходят от моих недостатков, и вся разница у меня с ним лишь в том, что я эти свои недостатки умею закрыть, как закрываются в живом организме кости и обнажаются, когда весь организм умирает. Так, слушая Шахова, я почувствовал кости своего скелета и со страхом подумал: – Может быть иным моим читателям кончики моих костей тоже видны. И очень возможно, иначе как бы мог Шахов им подражать.

Мне кажется, что главное в моих произведениях – это философия случайного и неповторимого, постигаемого удивлением. В этой философии или поэзии самому нельзя

489

повторяться и пользоваться раз найденным, как приемом. И это понятно, п. что удивление предполагает встречу единственную и случайную. Из этого следует, что может быть я и не виновен в Шахове и очень возможно, что это он сам повторял полезно меня для себя, обезьянствуя…

Ах, вот и Митраша! Конечно, я потому и чувствую к этому «святому» неприязнь, что он тоже в отношении меня находится в обезьяньем состоянии, т. е. удивляется моим удивлением и мое случайное превращает в закон для себя. (Так вот почему, вот где тайный смысл «не укради!»: в том именно, что ты, украв у другого, становишься обезьяной. И вот тоже тайный смысл слов «собственность есть воровство»: надо понимать в этом собственность капитализирования, узаконения, унаследования.)

Но если нельзя моему случайному подражать, то можно мне создать свою школу. Конечно, можно, п. что худ. школа есть путь каждого к божественной своей сущности, но не обезьянству.

В тоске по воле. Сегодня у нас разбирают щенков. Кобелька сильного оставляю себе и даю ему имя Крузик (Робинзон Крузо). Над Москвой нависли теплые тучи. Видно уже и капает, и на больших стеклах серые следы весны. Вот наверно сильнее каплет. Вот заблестели окрайки сухих крыш. Осмотрю сейчас крыши из всех комнат, не найдется еще где-нибудь от вчерашнего клочка белого снега. Осмотрел, и на крышах нигде ничего не нашлось. Снег лежит только кое-где в затененных дворишках.

Дождь пошел. Заблестел всюду асфальт. Мечется во дворе между высокими стенами как угорелый дым из маленького домика. А что теперь делается там, где я всегда встречаю весну. Там теперь поет глухарь и столько надо почувствовать жизни в себе, чтобы ночью идти иногда выше колена в воде и, все преодолев, на рассвете в безумном восторге услышать тихое щелканье, называемое глухариной песнью.

490

Щенки распределены: 1) Роби — кобелек, мой. 2) Сучку дали Чагину. 3) Кобелька второго