в 11 вышли пешком в Хмельники. Обрадовались Митраше? – Не очень. Разговор о картошке: смешанная. – А отбирать? – спросил Митраша. – Чужими руками, – ответила Настя. И правда, это черный труд у земли, рабский и требовательный к другому работнику, именно он порождает абсолютный закон. (Трудовая теория жизни.)

502

Птичья литургия (см. записи «Солнечно-морозное утро»).

24 Апреля. Серое утро: пять рядом скворцов на березе и шестой их гость. Как только я вышел из дома, все пять остались сидеть, а гость улетел к своим.

Серое утро, а все мороз: лужи мелкие на рыжем лугу побелели. (Никто этого не знает: ветер целую неделю юго-западный, а холодно.) Обедня ранняя на Семине.

Сегодня 24-е, но ночью после полуночи явились тучи и остановили силу мороза. Успели замерзнуть только самые тонкие лужицы на рыжих лугах. Солнце вышло из-за туч к 10 утра, и наконец-то запели дрозды, вечные спутники летающих вечером над лесом вальдшнепов.

Под лучами полдневного солнца таял снег надо льдом, и лед, обмываясь всей водой, голубел, и так озеро, все покрытое льдом, стало все голубое.

Вода, скатываясь со льда, наращивала на пологие берега тонкие лужицы, и они по ночам замерзали, и озеро ширилось. Кое-где на этом береговом льду торчали лохматые кочки, и на них охотно садились вороны. А чайки садились прямо на лед и отражались в нем, как в голубом зеркале.

Чайки, раздраженные отсутствием воды, летая над голубым льдом, кричали резко. Тетерев-токовик, как дьякон, твердил свою ектенью. Селезень, с высоты узнав в береговом болотце свободную воду, скосил крылом и плюхнулся.

Ольха еще не цветет. Помнишь то утро, когда лед-тощак с треском падал в ручей?

Вдруг журавли закричали, и даже мороз по коже подрал от радости.

Сидят на березах перелетные птицы, не поют, не клюют, а так все сели толстые на березы, и сидят, греясь в лучах.

503

— За глухарями? – Нет. – Рыбу колоть? – Нет. – А может быть послушать скворцов? – Не скворцов, а зябликов.

— Все, что я здесь получила, – сказала Ляля, – это… При этих словах с подвала раздался голос: – Война кончилась! Я бросился на голос. – Кто говорит, что война кончилась? – Солдат приходил, говорит, всю ночь по радио передавали – кончилась война.

Ляля продолжает: – Все, что я здесь получила, это воздух и молоко.

— Ну, а вот это узнала, что война кончилась? – Ну, это еще вопрос, – может быть и не кончилась.

На тяге: в лесу еще много снега, а на песчаных холмах по дорогам летит пыль. В лучах солнца идешь – жарко, в тени холодно. Я выбрал себе в лесу около Новоселок хорошее место. Вдоль низкого моста стеной стоял рослый осинник с редкими елками, против осинника холм, покрытый орешником, с высоко торчащими в нем сухостойными соснами. Я стоял на верху холма, чтобы видеть далеко вокруг вальдшнепов. Рано появился на небе бледный месяц, и все яснел и яснел, пока солнце спускалось. Когда солнце село, вдруг стала холодом дышать еще мерзлая земля. И сразу по чувству пришло, что в такой ветер вальдшнеп не прилетит. Но певчие дрозды тихонько пели до темноты.

Ночевали у Настасьи Максимовны Фокиной в школе. Пока я ходил в лес, Ляля развивала мысль о веке амазонок. В ответ на эти речи Н. М. сказала, что и она, старуха, со взрослыми сыновьями и дочерьми, когда спала с нее забота о семье и остались только заботы о школе, почувствовала, будто гора с плеч свалилась. Впрочем, когда я ей сказал по Энгельгарду («Письма из деревни»), что в тех деревнях, где женщины берут верх, там всюду плохое общественное хозяйство. – Правда, – ответила Н. М., – женщина всюду собственница.

Радио в школе не оказалось, но пришла почтальонша и опровергла слух о конце войны: слух этот, сказала она,

504

пошел от одной-единственнои женщины и наполнил сразу всю округу. Новость верная одна: наши войска вошли в Берлин.

Ночью думал о деревенской женщине, что она, чуть погуляв, бывает, поглощена материнством так, что жизнь «для себя» у нее остается навсегда сокровищем, зарытым в земле. И если случится «любовь», то это значит «сокровище» пущено в ход. И тогда-то вот раскрывается вся женщина в ее возможностях, начиная от бешеной страсти, кончая духовным материнством, в котором мужчина со своим семенем поглощается и наступает… вот тут-то и рождается Новый завет, несущий в глубине своей будущее господство женщины (новый матриархат).

Еще слух пришел о том, что в угоду Америке празднование 1 мая переносится на Пасху.

40 мучеников.

Ни одной ночи без мороза, и днем каждый горячий светлый луч сопровождается морозными тенями. Если только чуть движется вода – не замерзла ночью, а мелкие лужи все превращаются в лед.

В Терибреве. Вас. Алекс, рассказывал, как они на дому собираются молиться Богу, и так будут говеть и Пасху встретят, как надо. Вместе с тем он с гордостью сказал, что сын его назначен в Ярославле комиссаром безопасности. Так счастливо слилось поколение старое и новое, история государства и церкви.

В Усолье я проверил все следы пережитого, от пенья зябликов до ямок, в которых закопаны были вещи от немцев, и все это пережитое привел в оправдание.

Когда слушаешь великую симфонию в концерте, то, сознавая величие, бывает, ловишь мысль свою, грызущую какой-нибудь мелкий вздор, – и устыдишься. Но теперь,

505

когда вокруг меня совершается это великое весеннее действие природы, мысль, пойманная на мелком деле, только радует. Я больше не стыжусь ее, п. что в наличии ее содержится моя уверенность в том, что все существа живые вокруг – птицы, звери, насекомые, все стихии, земля, свет, вода, воздух исполняют великую симфонию.

В Усолье я пошел к тому месту, где в хвойном лесу собрались березки с осинками, и я в этой лиственной беседке столько раз отдыхал от мрачных елок. Теперь неодетые лиственные деревья затаились, и я не мог их узнать до тех пор, пока не раздался особый струнный крик черных воронов, как они кричали на этом месте и тот раз…

Тетерева где-то в лесу варят и варят себе кашу, а деревенский петух, как топором вырубает…

Вспомнил, что Ляля к утру хорошо уснула, и мне теперь хорошо… забота о друге – забота о себе.

Встретил Ивана Кузьмича, отчаянный политик-контра, и, думая о победе, говорит: – Кто мог поверить!

Нашел три белые кочки на Лялиной тропе, от них свернул в лес и нашел корень, под которым были зарыты тещины ложки. Как все заросло!

25 Апреля. Утром рано вернулись от Фокиных и разбирались в семейных отношениях Митраши. Ляля возмущалась, как часто с ней бывает, не разобравшись, что М. балует любимую дочь Клавдию. Но он доказал, что он ее не балует, а создает ей возможность заниматься уроками. Мало того: он доказал, что действительно воспитывает свою семью.

Были у Аграф. Дмитр., ели блины из крахмальной муки (избыток картофеля превращают в муку и едят вместо хлеба). Ее приятная невестка Ксения.

506

Как земля берет в плен женщину, обращая ее в рабу будущего, так и мужчину завлекает техника, превращая его в раба настоящего. В технике есть своя завлекающая сила, как и в земле.

На Семине-озере (25 апреля): обтаивая под лучами солнца, лед своей собственной водой обмывался и так промытый, прозрачный принимал свет небесный и голубел. А вода скатывалась по льду к берегу, разливалась по земле, ночью замерзало, и так озеро все росло и росло каждый день.

Журавли потрубили, и от радости даже мороз по коже подрал. И я подумал, что ценится людьми по-настоящему только то,что бесценно.

После обеда заволокло все небо, стало тепло, хорошо, вот-вот дождь пойдет. Но к вечеру наверху посветлело, и дождик не пошел. Вечерняя заря была теплая и такая тихая, такая охотнику прекрасная. Мы вечером стояли на тяге возле Семина, видел вальдшнепа, со всех сторон утки звали селезней, и много их летело, и все шваркали. Это была первая теплая заря.

26 Апреля. Утро пришло серое, теплое – вот-вот дождь, но наверху появился подсвет, и так остановилось. – Началось тепло, – сказал лесник, – вчера в лесу был пар. Встретился Сергей Петрович из матросов. О его жизни рассказывали, как он с матерью своей (баба-Яга) заели жену. Вот жена и ушла (ей присудили 1 удой, а два Сергею с матерью), и эта замученная женщина на одном удое стала скоро здоровая и сильная, а Сергей опустился. И когда это стало всем очевидно, жена пожалела Сергея, вернулась и стала госпожой в доме (одна голова не бедна, а бедна так одна). И свекрови сказала: – Ты лежи на печке, ешь, а в мое хозяйство не мешайся.

— Ты не смотри, – сказал я Ляле, – что они ссорятся. Ты смотри на деревню, будто все в ней родные, будто одна семья, и в семье не без уродов, и всякая семья живет особенной

507

жизнью борьбы составляющих ее единиц. – Но тогда и на каждого отдельного человека можно смотреть, как на движущий элемент Всего человека.

Есть люди, которые живут без понимания высшего закона и остаются сзади, составляя хвост человечества. Можно истратить всю свою жизнь на спор с ними о необходимости высшего закона, на это и тратит свою жизнь Митраша. Сергей Петров тогда был еще матросом Балтфлота и приехал в родные Хмельники, когда Митраша проповедовал под влиянием чтения Евангелия Слово как причину всей жизни духовного человека. И однажды, встретив на опушке леса Сергея, стал ему об этом горячо говорить: – Сережа, – говорил он… – Нет, – отвечал Сергей, – все эти слова, о которых ты говоришь, висят на нашей шее, все эти писатели… – Господь с тобой, и Толстой, и все висят?

— Я тогда был глуп, – сказал теперь тот же самый Сергей, и опустив голову, как будто внимательно разглядывая травинку, сказал: – Теперь я понял: кроме всего, как нам говорят, электричества, радио и всего прочего, еще что-то есть. – Митраша, – сказали мы дома, – твой старый враг Сергей признался нам, что в то время он был глуп и что кроме всего, чем люди себя показывают, еще что-то есть. – Это он к людям неизвестным ему и высшим: пришел, сказал и ушел. Но он лукавый, и про себя высшего закона никогда не признает. – Нет? Зачем же ты тратил жизнь, убеждая его?

Сколько мучился Варгунин, открывая школу за школой для неграмотных мужиков, сколько труда сам лично положил он, преподавая им географию, но пришло время, вышла большая волна, и все без школы в России