днями и болезнями. Продолжаю это чувство, думаю о Ляле. У нее такой солнечный праздничный день в цветах и с пеньем птиц является свидетельством небесного (или загробного) мира: там радость вечная, здесь только страданья.

Итак, с этой точки зрения, моя жажда участия в творчестве небесного на земле есть просто отзвук религиозного христианского движения людей (церкви) к жизни небесной. С этой точки та небесная жизнь есть реальность, эта земная – мираж. Православная церковь есть деятельное осуществление на земле жизни небесной, есть участие каждого в сотворении дня воскресения, то, о чем я мечтаю: остановить такой день как сегодня и понять «дурные» дни в делании этого совершенного дня.

На очереди вопрос, начинать «Падун» или еще подождать.

15 Июля. Мое выступление в Пушкинском детдоме. Нас чуть не арестовали. Это известная игра у пионеров, в которой пионерам объявлена возможность нападения на их дом и даются все военные права для ареста и проверки любого гражданина. Так попадают иногда в руки детей академики, и мальчики ведут старика по улицам. У детей происходит что-то вроде массовой галлюцинации. Так, напр., директорша рассказывала, что прилетели два голубя, сели на крышу, и все десять мальчиков видели у голубя под крылом записку. Безумная игра, расстраивающая детство в самых его истоках (арестовать старика). Я же выступил с темой об уважении к старшим. Все шло очень успешно, однако, вероятно, подсознательно

567

меня било по душе это пионерское барабанное восхищение. За чаем после беседы я по-настоящему изругал Успенскую (жена Ошанина) и назвал ее барабаном. Ляля чуть в обморок не упала от огорчения, дома из-за этой моей глупости полное расстройство. – Ляля, – сказал я, – хочу написать секретарю комсомола о том, не пора ли переменить политику в отношении воспитания детей. – Чего же ты достигнешь? В лучшем случае тебя спросят, в каком детдоме ты получил свои впечатления. Кто там воспитатели и т. д. Что ты вообще значишь для них? – Но ведь и Христос тоже вначале для всех ничего не значил, а между тем выступил и спас мир. – Он всех не спасал и не спас. Во Христе спасаются личности, а не все. – Но чтобы спасти людей, как ты говорила, лично, Он же выступил перед всеми. – И эти все его распяли. – Ну, а так и я не отрекаюсь от… Наш разговор не удался, п. что я исходил не от истины, а от своего глупого поступка. Но…

16 Июля. Приезжал Никольский. Завтра поедет с Рексом и решит его судьбу. Если он годится, то предложу Пете держать его пополам до тех пор, пока образуется Жизель. Начал входить в работу над «Падуном».

17 Июля. Всю ночь шпарил проливной дождь. Днем переменно, и то очень жарко на солнце, то прохладно, когда солнце закроется. Больше и больше вхожу в «Падун».

18 Июля. Все дожди и дожди. В лесу земляника, в саду у нас клубника спеет. Ягода спеет одинаково и под солнцем, и под дождем. Но выспевая под солнцем, ягодка бывает сладка, а под дождем кислая и водянистая.

Решен вопрос о чекисте в «Падуне»: сколько я мучился о том, как сделать чекиста идеальным и вдруг, когда время пришло, все само собой определилось: этот чекист будет Сталин («надо» против «хочется»).

Портрет Сталина на Выгозере. Его делал неизвестный художник по фотографической карточке. Но на этот портрет

568

садились капельки воды, и сквозь туман весь портрет увеличивался безмерно, и черты лица, преображаясь, являлись иными, чем у художника. Умиренная стихия как будто приняла участие в творчестве, и вот Ваня увидел…

19 Июля. Не состоялось выступление на заводе № 2. Завтра едем в Москву за тещей.

20 Июля. В Москве все нарастает и нарастает успех моей детской вещицы. Жульническая организация ВОКСа выудила у меня рукопись, и когда я спросил гонорар, ответила: за художественные произведения не платим. Так я работаю на заграницу задаром. Но какой тут может быть спор, если личный интерес у нас вообще приносится в жертву общему. Таким образом, жуликам предоставляется полная свобода обирать авторов. Поди, разберись в этой каше!

21 Июля. Весь день простоял без дождя. Приехал в Пушкино и привез Ваню Пшеничного.

22 Июля. Ездил к Пете с Пшеничным пробовать Рекса. Ничего не нашли. Рекс остался у Пети. Промокли в лесу. Сговорились о разбойничьей охоте в Хмельниках 28-30.

23 Июля. После вчерашнего большого дождя не только нет на небе ни одного облачка, но как будто все прежнее кончилось, и туч на небе никогда больше не будет. В совершенной тишине на сучках деревьев, на плодах, на ягодах ночью сливались капля за каплей, падали, многие остались. На спелой вишне светлая блестящая капля висит сама почти как черная вишня и первый огурчик, раздвинув за ночь силой роста своего [широкотенистые] листики, мокрый, росистый показался на солнечный свет. Объявляя милой округлой фигуркой своей: – Вот и я с вами, я – первый зеленый огурчик.

Мы сговорились с Петей и Ваней в субботу ехать в Семино и до разрешения охоты разгромить уток на озере.

569

Помню время, когда могущественный коммунист Томский тоже так наезжал, и так я возмущался, так негодовал, теперь же сам начинаю разбойничать. Это произошло по двум причинам, первое – тогда я верил в силу общественной организации, второе: тогда сам за себя боялся. Теперь я не верю в «общественность» и больше за себя не боюсь.

Вся особенность русского народа сложилась из-за того, что в нем почти отсутствовала культура наследственной собственности. Не имея культуры собственности, русский человек издавна пользуется государственной властью как собственностью (белые анархисты). Мораль интеллигенции сводилась к служению своему народу. Интеллигенция всегда презирала материальную жизнь для себя. Так, без культуры наследственной собственности вполне естественна материализация личности русской служить в области государственной власти («и человека человек послал к Анчару властным взглядом»). Начатый процесс личной материализации («бюрократия») стремительно продолжался и процветал в мировой войне. Как не велика была в Германии сила диктатуры фашистов, она не могла обойти индивидуальное обоснование. Германский народ шел и вздувался на дрожжах индивидуализма: массовый немец шел за материальными благами, каждый индивидуально. Русский шел сверхлично, сам ничем не заинтересованный.

Итак, сила нашего социализма состоит в устранении индивидуальности с ее наследственными правами (собственностью). Это общественность, движущаяся без тормозов.

Сталин – это грузинский кувшин с русской кровью, это теперь такой же русский человек (скорее – русское явление), как и Петр I.

Мало того! Теперь и себя нельзя понять без С. «С.» в себе – это входит в состав моего собственного «Я».

570

Сталин – это корректив нашего послушания, это необходимость и свобода, или «я сам» есть С. как осознанная необходимость.

Лицо С. начинает походить на образ тысячелетнего дерева Тисе (видел где-то в Чуфут-кале), и то, что он теперь есть – то было вечно. Какой смехотворной манной кашей с малиной является нам теперь наша прежняя дворянская «земская» свобода.

Имея в виду образ Сталина, свободу я понимаю как тайну личную, имеющую выражение только в чуде (понимая чудо как явление божественной силы, т. е. не я, а Бог).

Только в зеркале Сталина я вижу себя как начало божественной силы. Это С. разделяет во мне вечное божественное от родового наследственного человеческого.

Даже если во мне и «нет ничего», глядя на С., я верю, что в ком-то другом это есть.

Сколько влаги в земле! В полдень в горячих лучах так сильно испаряют растения, что земля пахнет морем.

Очень хмурилось к вечеру, но обошлось без дождя. В полной тишине и насыщенном влагой воздухе некоторые капли внутри смородинных кустов со вчерашнего дождя остались.

Володя Елагин признался, что работать в журнале редактором невозможно. – Каждый мальчишка из ЦК, – говорил он, – всегда может по капризу своему выбросить лучший материал. Этот мальчик уверен, что всякий художник находится в его распоряжении, он прикажет – и Пришвин напишет роман.

Ф.М. Гладков обрушился на критику, раскрыл невозможные условия писательства и кончил призыванием к единой абсолютной истине учения Ленина – Сталина. Получается, однако, сомнение в абсолютности истины: какая это истина, если для охраны ее приходится содержать столько цензоров! Очевидно, Гладков, как старый коммунист, находится в раздраженном состоянии, чувствуя

571

на себе укусы цензоров и не смея тронуть сук, на котором вместе с ними сидит. Боже сохрани меня от такого бессильного раздражения и дай мне разум – не оспаривать глупца.

Петя в мрачном состоянии: по-видимому, новый роман. Понимаю ошибку этого маленького романтика: он хочет найти себе такую женщину, которая бы подняла его. Бесплодное усилие любви! Любя женщину, нужно самому подниматься.

День вчера обстоялся, но после, ночью дождь лил и утро сегодня хмурое. Хотел было за грибами идти, но едва ли удастся.

Дерево, чтобы лучше расти, протянуло сук, а они сели на него. Дерево, занятое великим движением к солнцу, не могло их заметить, они же, объявили себя сучками дерева, и все живое, прибегающее к дереву, обложили данью (они – это «дьявольские поспешения»).

Замошкин стал писать в «Новом мире», читать стыдно. Вероятно, в обществе нашем нет уже больше тех людей, перед которыми стыдно врать и Всевидящее око завесили платочком. Кстати вспомнилось: в Союзе писателей в вестибюле стоит у лестницы исстари Венера. Раньше при Горьком, помнится, когда хоронили Андрея Белого, Венера эта голенькая одинаково встречала живых и мертвых. Теперь же, когда секретарем стал ярый коммунист Поликарпов, при выносе покойников богиню стали завешивать (так, при завешенной Венере хоронили Новикова, Шишкова и др.).

Бесы, конечно, были всегда и во веки веков, но тогда мы верили, что на них управа есть. Теперь же бесы так разгулялись, что кажется, ни на кого и управы нет и не будет. А между тем упование наших коммунистов-идеалистов, их Кредо именно в том, что путем разумной организации общества бесов можно извести совершенно. Где свет, там и тень: теория

572

наводит свет на одну сторону, а бесы в тень. Дерево в росте своем движется к солнцу, а бесы рассаживаются на сучья, и все живое, прибегающее к дереву, облагают данью. Так было и так будет: чем больше внимания на бесов – тем им и лучше. Единственный выход – это дать бесам область, где им самим хорошо: это есть торговля свободная. Там они и жить будут и пользу приносить, и не будут со своей торговой душонкой вмешиваться в искусство.

Земля верна человеку и благодарная, как собака, а вода человеку, как кошка: она живет сама по себе и движется, где и как ей только захочется.

Первое движение Кононова было написать предисловие к моей сказке. Но после, вспомнив, что