принадлежит к тем несчастным, которые в своем творческом уме не съели собаку, а напротив, их съела собака…
Вечерняя работа
Школа второй ступени начинает мне не нравиться, она переполнена коростелями и курочками. Не успел я пустить, как уже Ромка стал, а из куста на него даже цыкало что-то: у коростелей (тут, кажется, была курочка с детьми) крик довольно зловещий, вроде как у хорьков (конечно, тихонько, но тон такой неприятный). Я отвел от одного, он другого нашел и по пути к нему спугнул бекасов.
По мере того как Ромка начинает дальше и дальше ловить носом по ветру запахи, становится труднее повертывать его свистком или окриком. Так он плыл в осоке и все завертывал носом к более далекому, шагах в пятидесяти – шестидесяти, кусту. Мне хотелось обыскивать правильно, и я его возвращал назад. Стремление его к далекому кусту я объяснял себе его наблюдением, что дичь находится не в открытом болоте, а все больше около кустиков. Мне, наконец, надоело его возвращать, и когда он не послушался окрика, вернул его на берег болота и вздул. И все-таки, даже после этой неприятности, он опять полез к далекому кусту, и я, чтобы не повторять порки и овладеть собой, так и быть, не стал ему препятствовать. А между тем чем ближе к кусту, тем больше стал он подбираться, больше, больше, и стал. Пришлось мне лезть за ним в топину.
Лез я лез, а он все стоял. И когда я добрался, я чувствовал себя перед ним виноватым и стал оглаживать его на стойке. Ужасно он любит, если его гладят на стойке. Мне кажется, он распустил бы слюни, если бы тут не вылетела утка, старая, а потом не замелькали в осоке крошечные малыши.
Вот и утка, – тоже, значит, и у них запоздание.
22 июля.
Утром покапало, намочило кусты. После обеда побрызгало еще посильней и нахмурилось.
Пастух с утра, в ожидании, пока не обсохнут кусты (самому мокро), выгнал скотину как раз на то самое место, где живут мои четыре бекаса. Посмотрим, не явятся ли после скотины новые.
Я успел слегка осмотреть болото до скота, но, к удивлению, первый раз за все время не нашел бекасов на своих местах. Около шести утра отправился на Остров и прошел его по тропе насквозь до болота Дядькино или «Вторые полосы». Между первой и второй просекой потащил меня Ромка очень сильно, я прицепил к ремешку веревку и, предполагая, что он тащит по тетеревам, стал плетью успокаивать его безумный ход врастяжку с криком. Между прочим, это упражнение в тихой подводке к тетеревам надо начать проделывать систематически и достигнуть того же, что достигнуто уже на болоте по бекасам. Я имею себе об идеальной собаке в лесу более ясное представление, чем в болоте. Собака в лесу должна искать, как Кента, – быстро, но на коротких кругах, в двадцати – тридцати шагах в диаметре, виться волчком. При встрече со следом собака должна серьезно его вынюхать, сделать осторожный круг, найти выход и вести чрезвычайно осторожно, переступая с лапы на лапу, вздрагивая даже, если треснет сучок.
При том, однако, собака должна быть напорна и нагонять бегущих тетеревей, а не делать беспрерывно стойки.
Все это явилось у Кенты само собой и вдруг: то носилась вроде Ромки как сумасшедшая, а то вдруг после серьезных охот на болоте пошла и по тетеревам.
Но все-таки нельзя рассчитывать на это «вдруг» у Ромки, а следует приучать. Вот почему я и наказываю его плетью.
Между тем вокруг нас стало почему-то светлее, я осмотрелся, и это оказалось вот почему: земля была покрыта кочками – подушками с голубой ягодой пьяникой. Между этими кочками росла веселая светло-зеленая осока и довольно редко друг от друга были расставлены молодые березы, вот потому и светло, что эти березки белые и внизу светло-зеленая рама осоки вокруг голубых кочек.
Идти было очень мягко. Было так тихо в этом очень пустынном уголке: ныл комар, и, верно, от такой тишины казалось, что где-то далеко в облаках пролетал аэроплан. Будь у меня вежливая собака, я мог бы подойти к птицам в упор, но Ромка совсем одурел от страсти, я хлопнул его плетью, и они услыхали. Их крик был не тот солнечный звук, который слышится нам издали, а как будто в старинной усадьбе или музейном каретном сарае повернули колесо дормеза, оси которого не смазывались со времени Екатерины Второй.
Но они все же не улетели, и мы довольно долго еще шли по ним, и мох вокруг был осыпан их перьями и пухом. Они поднялись очень близко, шагах в тридцати, и в воздухе крикнули уже по-настоящему, по-журавлиному.
Эта лесная пустынька – их постоянное место кормежки. Где их маленькие? Вообще я почти ничего не знаю о жизни этой гнездующей у нас птицы, и городским людям представляется даже, что они очень далекие, удивляются даже, когда скажешь (если припомнить, то порядочно и знаю, только маленьких журавлей никогда не видал).
Открытое болото Дядькино в лесу все кочковатое, скошенные кочки такие тесные, что между ними не помещается нога, и на них не помещается и застревает между ними или глубоко уходит, – эти плоские, подстриженные косой кочки, с точки зрения бегающих там между ними бекасов, похожи на башни или на небоскребы огромного города.
Я послал Ромку, но и ему нелегко было ходить. Откуда-то взялся бекас и сел возле стога. Я направлял на него Ромку, раз – возле стога и другой – по перемещенному, – ничего не вышло, вероятно, и трудно учуять, и вообще по указанию, должно быть, всем собакам трудно; собака смотрит на хозяина, стараясь вычитать из его глаз, а не напрягает все силы в чутье, когда работает сама. Но все-таки я буду продолжать эту операцию, она полезна тем конфузом, который остается у собак, когда бекас вылетает, уважением к знаниям хозяина, а кроме того, иногда ведь удается, даже с таким новичком, как Ромка.
Больше мы не нашли бекасов, и я бы не хотел их искать: очень редки. В больших болотах надо знать места дичины, их не так много, вероятно.
На обратном пути свободно пущенный Ромка спихнул черныша и после того остановился в глупом замешательстве. Я пробовал сокращать его гигантские прыжки, ходить потише, но у меня ничего не вышло, и я решил с ним более сюда не ходить.
Племянник хозяина в субботу отправляется в Сергиев. Я поручу ему привезти Кенту.
Мих. Мих. Карпов указал новый (третий) выводок тетеревей в Жарье, дети только что вывелись. Он же на днях нашел кроншнепа на яйцах и разрубил одно, чтобы узнать, на мертвых ли яйцах сидит птица до такого позднего времени. Яйцо оказалось совершенно испорченным.
Несколько лет тому назад молодого журавля поймали в Михалевском болоте. Гнездятся, вероятно, на Острове. Журавлиха на яйцах. Журавль гнездует в глухом болоте, а пасется в степях, красуясь на длинных ногах.
До ночи и в ночь шел окладной дождь.
23 июля.
Хмурый день с нависшими неподвижными тучами, как глубокой осенью, ни тепло, ни холодно. После обеда просвечивало солнце.
Семья бекасов покинула болото второй ступени, и на всем болоте я нашел одного старика, которого Ромка и причуял, но стойки не сделал. Здесь была мертвая стойка по коростели. Ромкина стойка до того красивая, до того «классическая», что ничего [себе?] не оставляет: такое видишь на всех охотничьих картинках, на тысячах фотографий.
После этого болота с одним бекасом мы перешли в «первую ступень». И там не нашли учебную семью, шагах в шестидесяти вылетел старик, которого потом не нашли. За дорожкой по густой осоке вылетел вялый бекас, похожий на матку, и недалеко пересел. Несмотря на довольно высокую и густую траву, Ромка сделал по нем мертвую стойку. Потом я пригласил его идти вперед, он там впереди ничего не нашел и пошел взволнованно и беспорядочно по следу до тех пор, пока бекас не вылетел. Вот теперь я хорошо понял, что Ромке не хватает «подводки» к птице, его стойка – это просто недоумение, но вовсе не сознательный момент в деле достижения дичи. Очень возможно, что некоторые из стоек, которые я считал «по коростелям», были и по бекасам, а я принимал их за «по коростелям», потому что он после стойки бросался в беспорядочный розыск. Вот это и есть главное, в чем я убедился за день: Ромка не умеет подводить по дичи. Сегодня я много истратил энергии на управление Ромкой, чтобы держать его всегда в готовности воспринимать запах дичи. Карьер, галоп, шаг – в конце концов все равно, лишь бы собака не зарывалась и всегда была в состоянии «медиума». Это сразу заметно по общему виду собаки. Во всяком случае, Ромка вполне постиг, как надо пользоваться ветром. Сегодня, когда мне приходилось идти вперед под ветер, Ромка забегал далеко вперед и потом приближался ко мне галсом «на ветер». Он это отлично усвоил.
Можно все-таки впасть в отчаяние от такого ничтожного количества дичи, – проходить по болотам с шести до десяти часов и найти всего двух бекасов! Посмотрим, что будет в августе.
Зашел в кусты по указанию М. М. Карпова, и Ромка сейчас же поднял тетерку. Я отвел его, чтобы не подавить пискунов. Итого, найдено пять выводков и все с крошечными цыплятками. Я уложил Ромку и подсвистал матку, она стояла на опушке в пяти шагах и смотрела долго на Ромку, а когда он заскулил, ушла в кусты и там квохтала. Я думал о слабой жизненности птенцов (тетеревей и бекасов), это столь нежные существа… Когда думаешь о хрупкости птенцов, начинаешь понимать происхождение беззаветной стойкости, героизма их матерей. Да и вообще истоки героизма и мужества надо искать в нежности души. А чувство трагического (то есть чувство человечности) целиком происходит из жалости.
24 июля.
Утро очень хмурое, осаждается что-то мельче дождя.
Вышел в шесть часов утра краем полей и Поддубовского. Начался дождь, такой теплый, что я в одной рубашке проходил под ним до десяти утра. Был почти у Иванова, потом завернул, болото вправо, Поддубовское влево, прошел до гати, обошел кругом Филипповское и Михалевское, болотом вернулся домой. И на всем этом пространстве не нашел ни одного бекаса! Пропали и все мои «учебные» выводки. Вообще надо сказать, что гнездовые бекасы, по-видимому, куда-то переместились, но куда же? В ближайшее время надо посмотреть на той стороне Вытравки. И если не окажется там, надо бросить бекасов и натаскивать по тетеревам.
Стоек по коростелям и курочкам было множество. Несколько раз подводил как будто к
