болота всего пять минут, вдоль изгороди. Я решил осмотреть болото и, если успею, попасть берегом его на вчерашнее место. Болото оказалось зыбучее, голое, с бочагами, оно левой стороной упиралось в лес, покрывающий берег до самой Дубны. Оттуда слышались крики журавлей. Неподалеку слетел кроншнеп, и Ромка долго нюхал наброд, шил по нем носом, как швейной машинкой. Болото покрыто низкой травой с преобладанием хвоща и прямо без зарослей переходит в суходол. Трудно было ожидать здесь встретить в это время бекасов.

Я решил суходолом сократить путь ко вчерашнему болоту. Небольшие ивовые кусты с болота, вместе с пушицей и душистой белой спиреей (медовкой) переходят и на суходол, к ним тут присоединяется поляна с клевером и погремушником. Красные клевера и желтые погремушники, сливаясь вдали, дают безжизненный цвет этим бедным холмам с жалким редким кустарником ольхи и ивы. Огромное пространство на Руси таких пустырей с переродившейся травой. Небольшие холмики под ногой происходили, вероятно, от бывших здесь когда-то огромных деревьев. На этих кочках росло много цветов, и особенно мне бросились в глаза Анютины глазки.

Никогда не было у меня никакой Анюты, но бог знает отчего, когда я опять встречаю эти цветы, мне представляется какая-то Анюта, и я сам себе кажусь рыцарем Анютиных глазок. Правда, есть в детстве и в самой ранней юности такие тончайшие стыдливые чувства, которые остаются в себе тайными, а потом навсегда отметаются как глупость и появляются у иных разве иногда в смертный час на прощанье с чем-то единственно прекрасным в жизни…

Пока я переходил безжизненные холмы и спускался к болоту, жара усилилась и начали жилять отвратительные потыкушки. Ромка сразу наткнулся на бекаса, вылетел сонно из-под маленького ольхового куста, окруженного кочками с высокой травой, и сел неподалеку. Раз вылетел так сонно и без крика, то можно догадаться: тут гнездо с яйцами.

Из опасения подавить яйца, как вчера, я отвел собаку в направлении переместившейся самки. Между прочим, очень важно в интересах охотничьего хозяйства установить минимум жертв при натаске собаки.

По пути к переместившейся самке в ста шагах от гнезда вылетел самец и помчался на своих легких коленцах, потом вылетела самка и опять села недалеко. Я подвел туда Ромку и пустил, он тыкался носом бессмысленно до тех пор, пока она не слетела сзади невидимо для него. При этом огорчении мне вдруг стало понятно, что значит выражение «он на своем деле собаку съел». Но перед тем, как понять значение поговорки, я пропустил через свою голову довольно сложный поток маленьких дум.

Я думал так, что ведь для книги моей решительно все равно, выйдет из Ромки собака, которую, значит, я съем, или не выйдет: книгу ведь можно написать и по отрицательным результатам. Но после того я спросил себя, что же мне хочется иметь – собаку или книгу, и что во-первых, и что во-вторых.

Когда я все взвесил, то почему-то с большим удовлетворением признал, что собака во-первых и книга во-вторых. И когда я это решил, то мне и стало совершенно понятно выражение «он на своем деле собаку съел». Я понял, что собака должна быть мною съедена, то есть выучена артистически, поглощена мною, и тогда, во-вторых, явится книга как изложение дела, на котором я съел собаку.

Так, видно, бог не обидел меня разной ерундой, которая приходит мне в голову, когда становится скучно. Проклятые потыкушки, или «монахи», длинные, темные, прямо срывали кусочки кожи, руки были совершенно в крови, сердце от жары схватывалось в кулак. Но я не хотел возвращаться домой с одним «обозрением» и решил перемахнуть входящую в болото косу джунглей, чтобы поскорей попасть на то место, где вчера встретил бекасиную выводку.

Скоро, однако, я залез в такую пропасть, что пожалел. А Ромка время от времени поднимался на кочку высоко и сейчас же со страхом прижимался ко мне. Я думал – он это по глупости, но вдруг увидел прямо перед собой рога, и направо и налево торчали рога. Это коровы забрались в дебри от потыкушек и, почуяв собаку, стали на нее наседать. Угрожая плетью во все стороны, я надбавил ходу и скоро пролез в открытое болото, и только вошел в те кустики, где вчера поднял выводку, вдруг из-под носа у Ромки вылетел бекасенок. А когда я, чтобы остановить Ромку, очень громко крикнул «тубо», с того же места вылетела матка с другим бекасенком, и тут Ромка не только не бросился бежать, но сделал настоящую картинную, по всем правилам стойку.

Я подошел к нему – он стоял. Гладил по голове – стоял и смотрел в траву. Я даже подумал, не застрял ли там бекасенок, но нет, Ромка делал стойку только по месту, с которого слетели бекасы.

Много мне дала эта стойка; первое, что он понял требование, и второе, что подтвердилось мое мнение, сложенное по натаске его матери, – это что природа легавой определена на стойку, а не на побег за дичью, что гонять за дичью собаки приучаются, когда их не сразу выводят на дело, а вываживают для упражнения в поиске по полям с маленькими птичками.

От радости я не рассмотрел, куда переместились бекасы, и трудно было их искать, когда и я и собака были облеплены потыкушкамй.

На обратном пути мне показалось, что Ромка стал серьезнее, не хватал бабочек, не гонялся за слепнями.

Теперь только бы у него было чутье. Будет – и собаку я съем.

Я забыл записать, что сегодня Ромка с веревкой обошел два раза дерево и был задержан. Ярик в таких случаях не догадывался, и я думал, что собаки вообще и в таких случаях не находятся. Но задержанный Ромка вернулся в обратную сторону намотке и был отпущен.

Вероятно, его большая голова не пуста.

Еще я забываю, что вот уже второй раз в болоте вылетает какая-то птица иссера-черная, величиной с желну, осанка ее не болотных птиц, а скорее похожа на ястребка. Что это?

Вечер после знойного безоблачного дня стал прохладным (вот когда натаскивать надо, по вечерам!), мы сидели на лавочке и на воздухе не было ни одного комара, а хозяйка доила в хлеву и жаловалась: в хлеву теплей и комар там.

12 июля.

Найден путь к Михалевскому болоту в двадцать минут. Выхожу в три сорок из дому. Вижу, летит бекас с большого болота через кусты и садится возле деревни за рожью в поточину. Что это значит? Оставляю загадку нерешенной. Бекас домашний? Понаблюдаю. Осмотрю сегодня поточину по возвращении.

Выводок бекасов (вчерашний) нашелся, как и вчера, у крайнего к открытому болоту куста. Ромка стал. Потом взорвались бекасы. Но я не могу верно сказать, была это стойка или же он стал, прислушиваясь к крику кроншнепов или к окрикам пастухов. А бекасы просто пришлись к случаю. Бекасы разлетелись. Один полетел на меня, и так хорошо, что я (чуть) не вздумал его схватить рукой – вот бы Ромке пример! В крепких местах мы ничего не нашли. Я оставил выводок с тем, чтобы пойти проверить островок на болоте, потом зайти к вчерашнему гнезду и возвратиться опять к выводку.

Виновница этих болот Вытарасовка оказалась самым маленьким ржавым ручьем, закрытым тростниками. Перехожу эту речку, дальше из болот выступают родники, возле родников сосочки, около сосочков кое-где ольховые кустики, среди них я узнаю свой, где вчера мы нашли бекасиху.

Ромка работает сегодня по-новому, огромными скачками через кочки и обрушивается с шумом в лужи. Я его не стесняю, боюсь смять поиск. Пусть рушит. Один раз, напротив, что-то причуял и долго вел, даже не поднимая нос из травы.

Старый бекас и потом бекасиха вылетели не совсем на том месте, как вчера. Гнезда не нашли и теперь. Я предполагаю, что это начинает новое гнездо та бекасиха, у которой Ромка носом подавил яйца. Я направил Ромку к переместившейся бекасихе, но она его не допустила и вылетела для него незаметно. Когда же он подошел, то вдруг стал. Я был уверен, что он стоял по ее наброду, но мне и это было очень приятно. Я подходил, он стоял по-настоящему. Я огладил его, он пошел тихонько, и вдруг вылетела болотная курочка. Он было сунулся, но по крику сразу остановился. Вот это уже достижение – первая настоящая стойка.

Мы возвратились к выводку. Я не ожидал, что за это время выводок мог собраться и как раз под тот же самый куст. Знаю, что вылетело из-под Ромки, но была ли стойка – не видал. Мне мелькнула только матка, летящая в открытое болото, и бекасенок в крепких местах. Я бросился к Ромке, он был растерян. И вдруг около самой его лапы поднимается молодой бекасенок, совершенно как старинная игрушка – птичка, летящая посредством резинки. Дурачок сел в низкой траве.

Я наметил глазами два темно-зеленых бугорка, между которыми опустился молодой, стал сажать Ромку на парфорс, и у меня рука дрожала от волнения. Я мечтал даже взять бекасенка живым, если он уткнулся, как это бывает, носом в жидкое место. Вот о чем я мечтал! Но пока я привязывал веревку, бугорки исчезли, я не мог их найти и повел Ромку приблизительно. Там, где я думал, Ромка не причуял и стоял дураком, слушая кроншнепов или пастухов. Я огладил его, он быстро двинулся вперед, веревка натянулась, Ромка зевнул, веревка прошлась по траве и подкосила бекасенка. Но, к счастью пришлось, его бросило не назад, в крепь, а дальше, на совершенно голое место; в этот раз я точно заметил: бекасенок пролетел над можжевеловым кустиком, половина которого была рыжего цвета, и опустился во вторую от кустика густозеленую кочку, торчавшую над желтым болотом. Кажется, вот теперь кончено: мой бекасенок. Мы подходим туда, в стороне срывается старый бекас, мне послышалось, он даже крикнул, и не бекасиха, а сам, и я даже успел порадоваться, что в этот раз открыл самца возле знакомого выводка. Я очень осторожно подвожу Ромку, и он от этого дуреет, то на меня посмотрит, то на небо. Он ничего не чует и ставит лапу на ту самую кочку, где таится бекас. Я нашептываю: «Ищи! ищи!» Он шьет машинкой – бекас не взлетает. Я шарю сам – его нет. И возле нет, нигде нет.

Я отпускаю Ромку, он забирает вправо и тут начинает понимать, то ведет, не поднимая нос из травы, то вдруг поднимает голову и нюхает воздух.

Это большое достижение: нюхает воздух. Да, он знает, что где-то близко бекас. Делает быстрый дальний круг, и вдруг из-под меня поднимается бекасиха, кричит свое «ка-чу