в себе людей, совсем не таких, какими были мои простые прихожане, которым мое служение казалось Светом и Истиной». Утреннюю службу посетило всего около восьмидесяти человек, а на вечерней народу было уже гораздо больше.
Именно тогда Сьюзи Томпсон впервые увидела Чарлза. Хотя вся ее семья отправилась на утреннюю службу, Сьюзи с ними не пошла. Но днем к ним зашел дьякон церкви и посетовал на то, что утром было столько незанятых мест. «К вечеру надо собрать побольше прихожан, иначе нам его не заполучить». Без сомнения, дьякон относился к делу очень серьезно, и ему удалось организовать приличную аудиторию. «Малышке Сьюзи тоже надо пойти», — добавил он на прощанье. Малышка Сьюзи, которая и в самом деле выглядела скорее подростком, чем двадцатидвухлетней девушкой, не очень-то была рада тому, что ее назвали «малышкой». И ей не очень понравилось то, что она успела услышать о новом молодом проповеднике. Ей нравились представительные священники, и она вряд ли стала бы относиться уважительно к служителю, который был моложе ее. Тем не менее «ради друзей», как она вспоминала позже, она отправилась в церковь вместе со всеми.
Ее первое впечатление не было благоприятным. «Красноречие молодого оратора мало меня тронуло… Его провинциальные манеры и речь вызывали скорее сожаление, чем почтение». Запомнилась ей вовсе не проповедь, а «огромный черный сатиновый шарф, нечесанные волосы и синий носовой платок в белый горошек, торчавший из нагрудного кармана». Как она деликатно выразилась: «Все это выглядело довольно забавно». Синий платок был плох сам по себе, но когда он вытащил его посреди проповеди и взмахнул им в воздухе, это уже было откровенно нелепо. Но несмотря на все это молодой проповедник произвел впечатление на аудиторию.
Вскоре церковь на Нью Парк-Стрит официально обратилась к Чарлзу с предложением стать пастором. «Мне не требуется долгих раздумий, — ответил Чарлз, — Я СОГЛАСЕН».
Тогда же дьяконы подарили Чарлзу дюжину белоснежных носовых платков, чтобы он никогда больше не появлялся на людях с синим в белый горошек.
Но эти платки не сделали Чарлза Хэддона Сперджена изысканнее. Чарлз всегда одевался небрежно и заботился более об удобстве, чем о внешнем виде. Вещи, которые он носил, очень подчеркивали его телосложение. А телосложением он напоминал цистерну. Голова его казалась непропорционально большой. Если он не улыбался, то лицо его казалось невыразимо мрачным. Но когда его солнечная улыбка озаряла все вокруг (а улыбка никогда не исчезала надолго), то под влиянием ее тепла и света все таяло.
Его коллега-священник сказал: «У него необычная голова и необычное лицо. Голова очень ярко иллюстрирует упрямство: большая, массивная и крепкая. Лицо широкое и грубое, но освещенное ясными, веселыми глазами, а обаятельная и очень любезная улыбка смягчает его выражение». Через несколько лет Чарлз отпустил бороду, которая значительно скрадывала грубые черты его лица.
Но Сьюзи привлекла в Чарлзе не внешность. Основной причиной их сближения было духовное состояние Сьюзи. Примерно за год до встречи с Чарлзом Сьюзи совершила обряд покаяния, но после этого она стала «холодна и безразлична ко всему, что связано с Богом». Когда же девятнадцатилетнего сельского проповедника в январе снова пригласили на три недели, Сьюзи все же пришла послушать его.
Она была дочерью состоятельного торговца, в ней были воспитаны сдержанность и достоинство. Одним из принципов ее воспитания было то, что ей запрещали читать газеты и участвовать в разговорах о мирских происшествиях. А среди таких людей о некоторых вещах говорить не принято, и в частности — о своих духовных переживаниях.
А Сьюзи все больше и больше беспокоило то, что она отдаляется от церкви. В это же время Чарлз Сперджен, молодой священник, дарит ей книгу «Путешествие пилигрима». Она была удивлена этим. На форзаце книги было написано: «Мисс Томпсон, с пожеланиями прогресса в благословенном деле пилигримов». Так начались их отношения, которые продолжались до конца жизни.
Поначалу Сьюзи опасалась беседовать с Чарлзом. Вероятно, здесь было больше сдержанности, чем страха. Сьюзи было трудно выносить на обсуждение свои духовные проблемы. Но ее тронули участие и заинтересованность, которые проявил Чарлз. Его наставления принесли свои плоды. Сьюзи так описывает это: «Он деликатно привел меня… к животворящему кресту, к миру и прощению, в котором так нуждалась моя душа».
В июне 1854 года, спустя шесть недель после того, как Чарлз подарил ей «Путешествие пилигрима», они со Сьюзи и с несколькими другими прихожанами отправились на открытие нового выставочного зала. Все шутили, смеялись и были слишком увлечены беседой, чтобы заметить, как серьезно Чарлз беседовал со Сьюзи. Он показывал ей какую-то книгу. Это была «Философия в притчах» Мартина Таппера.
«Я недавно прочел эту книгу», — тихо сказал Чарлз. Сьюзи, казалось, это было неинтересно. Для разговора о философии место было малоподходящим.
Чарлз открыл книгу в том месте, которое заранее отметил. «Что вы думаете об этом рассуждении писателя?» Она взглянула на отмеченный отрывок. Глава называлась «О браке». Она прочла: «Ищи себе добрую жену в Боге, ибо жена — лучший дар Его провидения… Думай о ней и молись о ней». Сьюзи была так смущена, что даже не могла взглянуть на Чарлза. Потом она услышала, как он сказал ей на ухо: «А вы молитесь о том человеке, который станет вашим мужем?» Она покраснела и ничего не ответила, опасаясь сказать что-нибудь неподобающее леди. Вскоре началась торжественная программа открытия зала, но она «почти не обращала внимания на шумное и бессмысленное представление». Действительно ли он имел в виду то, что он, по всей видимости, имел в виду? Или она истолковала его слова неверно?
После торжественной части Чарлз предложил ей пройтись по выставке. «И с этого момента, — пишет Сьюзи, — наша дружба стала перерастать в самую нежную любовь».
Два месяца спустя «в маленьком старомодном парке» Чарлзу уже не нужно было прибегать к помощи книг, чтобы объясниться в любви. «Я уже знала об этом, — вспоминает Сьюзи, — но совсем другое дело — услышать от него».
Вечером она написала в своем дневнике: «Невозможно описать все, что случилось сегодня утром. Я могу лишь в молчании преклониться перед милостью Бога и славить Его за все Его дары».
В январе 1855 года, спустя год после их первой встречи, она приняла крещение от своего жениха. Для Сьюзи, которой трудно было раскрыть перед людьми свой духовный мир, это было очень тяжелым испытанием. Ей пришлось пройти собеседование перед исповеданием веры, а также изложить свои взгляды письменно. Чарлз гордился тем, как она держалась, а ее письменная работа содержала в себе много неожиданного; Чарлз увидел в ней глубину мысли, о чем раньше мог только догадываться.
С того времени по утрам в понедельник Чарлз обычно приходил к Сьюзи домой, «принося с собой текст проповеди, чтобы готовить его к печати». А Сьюзи «приходилось привыкать к тому, что, когда он занят, его нельзя беспокоить».
Воскресные проповеди Чарлза стенографировались; затем рано утром в понедельник их отдавали в набор, после чего гранки передавались Чарлзу на редактирование. Он обладал редким умением полностью сосредоточиться на своем деле, не обращая внимания на окружающее, даже если Сьюзи была частью этого окружающего. И иногда это очень сильно задевало ее. Особенно ярко это проявлялось перед его утренней воскресной службой, когда он был полностью погружен в предстоящую проповедь. Когда Сьюзи входила в церковь, он мог встать и пожать ей руку, сказав «доброе утро» с таким видом, точно она была совершенно посторонним человеком… И это происходило постоянно. После службы он подшучивал за это над собой. Сьюзи тоже училась относиться к таким вещам с юмором. Когда Чарлз понимал, что допустил бестактность или проявил невнимание к Сьюзи, он обычно говорил, что дело Бога для него важнее всего. К счастью, Сьюзи была очень терпеливым человеком.
Их помолвка длилась довольно долго, во-первых, потому, что отец Сьюзи раздумывал, давать ли дочери благословение на брак с Чарлзом. Чарлз имел фантастическую славу проповедника, но ему было всего двадцать. Во-вторых, в церкви на Нью Парк-Стрит происходило столько всего, что трудно было найти время для брачной церемонии.
С каждой неделей церковь все больше наполнялась людьми, летом там стало невыносимо душно. Чарлз убеждал людей остаться дома из-за сильной жары, но люди приходили. А поскольку окна открыть было невозможно и дьяконы ничего не могли с этим поделать, то как-то раз Чарлз просто взял палку и выбил стекла. Он знал, что предстоящий ремонт позволит еще до холодов сделать новые окна, которые можно будет открывать.
А когда реконструкция здания началась, община арендовала для своих собраний Эксетер Холл. Этот зал вмещал четыре с половиной тысячи человек.
Общественность Лондона была шокирована. Аренда такого здания для богослужений была неслыханным делом. На молодого проповедника с критикой обрушились все газеты. В одной из них писали: «Пока в его церкви идет ремонт, он каждое воскресенье проповедует в Эксетер Холле. В зале теснота, люди задыхаются. Его речи являются образчиком дурного вкуса, вульгарны и фальшивотеатральны. И тем не менее сюда стекается столько народу, что, если вы не явитесь за полчаса до начала, то вообще не сможете попасть внутрь».
В другой статье проповеди Чарлза характеризуют следующим образом: «Его речь напыщенна и вульгарна… Он с невероятной грубостью, невежеством и неуважением обращается со всеми наиболее важными таинствами нашей религии».
Чарлз делал вид, будто не замечает этих нападок. Он пишет отцу: «Что ж, я рад. Сатана торжествует, церковь ослаблена, а я рад, что мне выпала честь пострадать за Христа». В тот период он неделями не мог заснуть. По воскресеньям на проповеди ему не хватало силы голоса, поскольку аудитория была огромна. Напряжение было страшным. Сьюзи пишет: «Его голос, казалось, вот-вот сорвется». У него сильно болело горло, и он всегда держал стакан уксусной настойки на кафедре. Спустя годы Чарлз шутил: «У меня горло вымощено щебнем».
Реконструкция церкви на Нью Парк-Стрит не решила всех трудностей. Количество прихожан быстро увеличивалось, и здание было не в состоянии вместить всех приходящих. Однажды пришлось провести собрание за городом, на открытом воздухе. Пришло около десяти тысяч человек.
Тем летом Чарлз отправился проповедовать в Шотландию. Ему нужна была смена обстановки, и он хотел, чтобы эта поездка стала своеобразным «рабочим отпуском». Это была его первая разлука со Сьюзи, и он очень тосковал по ней, хотя его проповеди встретили горячий отклик шотландцев. Он пишет ей: «Любовь моя, я и раньше знал, что люблю тебя, но теперь я начинаю осознавать, до какой степени ты мне необходима. Когда я вернусь, я буду более внимателен к твоим чувствам и так же нежен, как прежде».
Тысячи людей стремились услышать
