много размышлял о своей жизни. Как проповедник он не пользовался особенным успехом; руководители различных деноминаций относились к нему с крайней холодностью; рядовые члены церкви в большинстве своем были значительно лучше его образованны. Уильям думал было пойти работать обратно в ломбард. И посоветовался об этом с Кэтрин.
В письме она ответила ему: «Какая разница — кто хмурится, если Бог улыбается? Слова „мрачность, меланхолия и отчаяние» разрывают мне сердце. Не поддавайтесь минутному настроению. Бог любит Вас. Он поддержит Вас… Мысль о том, что я могу причинить Вам душевную боль и усилить ваше отчаяние, невыносима для меня. Мне бы хотелось, чтобы мы никогда не встретились. Постарайтесь забыть меня». Уильям подумал, что она отталкивает его. В ответ он написал неистовое письмо, полное эмоций. Она ответила: «Боюсь, Вы неправильно меня поняли. Если на то есть воля Божья, нам нужно соединиться — какие бы трудности это за собою не повлекло». Через несколько дней они обручились.
Обручение действительно состоялось быстро, чего не скажешь о свадьбе, до которой оставалось еще три года. В день обручения Кэтрин написала: «Вечер чудно тих и ясен, как и моя душа. Буря прошла, и наступившая тишь глубока и прозрачна. Все чудесно… Чем ближе ты подведешь меня ко Христу своими делами, тем большим будет мое уважение к тебе; и если возможно любить тебя сильнее, чем я люблю сейчас, я буду любить тебя сильнее».
Их переписка продолжалась, потому что в течение следующих трех лет Уильям много путешествовал. Его письма были короткими, а ее послания насчитывали по две с половиной — три тысячи слов. Один из биографов охарактеризовал их как «письма пуританской любви». Может быть это и так, но, тем не менее, в них очень много чувства.
Он пишет ей о своих тяготах: «Вчера я прошел пешком восемь миль. Надо было ехать. Сегодня утром я чувствую себя очень усталым. Болит голова, и я, кажется, совсем болен». Отвечая, она иногда бранит его: «Не вздумай засиживаться до полуночи после тяжелого трудового дня. Ни Богу, ни людям это не угодно, и не забывай, что ты себе не принадлежишь». Иногда ее тон становится поучающим: «Старайся отбросить человеческие слабости», но вскоре опять обретает мягкость: «Ты будешь прав, если решишь, что не мне давать тебе советы в духовных вопросах, ведь сама я так далеко от Бога».
Она знала, что ей не стоило за него волноваться, и все же волновалась. «Любовь сопровождают тысячи причин для беспокойства, но они бы просто не существовали, если бы не было любви. По крайней мере, я так считаю».
Уильям Нельсон, биограф, пишет: «Менее решительный человек вряд ли бы женился на Кэтрин Мамфорд. Некоторые ее письма, пожалуй, действительно смущали их читателя. Однажды она написала: «Мне следовало бы сдерживать поток чувств, когда я пишу тебе», — но все же она не хотела, как сказано далее, «охлаждать или сдерживать чувства, чтобы ты лучше узнал, какой у меня характер».
Она не боялась давать ему и пасторские советы: «Я хочу, чтобы ты был настоящим человеком и христианином. Тогда я буду довольна… Мои представления о человеке, с которым я соединюсь, таковы, что я, пожалуй, буду горше желчи, если увижу, что тот, с кем я связала свою жизнь, — человек недостойный». Вероятно, она много думала о браке родителей и о своем отце, потерявшем малейший интерес к вопросам духовности. «Бога не прославишь ни проповедью, ни поучением так, как Он прославляется святостью жизни».
Их свадьба была отложена по финансовым причинам, но были и другие сложности. Бут не мог найти деноминацию, к которой он счел бы возможным присоединиться. Незадолго до их помолвки они оба покинули методистскую церковь (вернее, их попросили ее покинуть) и присоединились к методистам-реформаторам. Но в среде реформаторов было очень много конфликтов, а их лидеры жестоко соперничали. Поэтому молодая пара покинула и эту общину. Кэтрин стала посещать церковь конгрегационалистов и побуждала Уильяма стать там пастором. Однако книги, которые ему дали, несли слишком сильный отпечаток кальвинизма и имели слишком мало общего с его собственными взглядами. Уильям и Кэтрин уже и не знали, куда податься, когда другая маленькая независимая методистская община пригласила Уильяма поехать с проповедями по нескольким церквам примерно в сотне миль от Лондона. Хотя это и означало разлуку с Кэтрин, он не мог упустить такую возможность. В одном из писем к Кэтрин он описывает свои чувства: «Я все езжу из города в город. Сегодня вечером отправляюсь обратно в Сполдинг; во вторник еду в Ринчбек; в среду — в Саттлтон; в четверг — очень важное собрание в Бостоне… Мне бы хотелось, чтобы я не писал тебе, а чтобы ты была здесь рядом, в моих объятиях. И все же меня мучат страхи. Что ждет нас? Как бы я хотел, чтобы реформаты вошли в союз „Новое Единство» или в ассоциацию и вся эта суета окончилась бы… Но я всегда много переживаю из-за неприятностей, которые еще не случились. Я всегда был человеком беспокойным и неудовлетворенным жизнью, и, боюсь, так оно и будет до тех пор, пока я с миром не отправлюсь на небеса».
Пока Уильям тревожился, Кэтрин готовилась стать женой священнослужителя. «Я расширила круг своего чтения, делаю заметки и конспектирую все мало-мальски достойные проповеди. Начала изучать стенографию…»
Гораздо легче Кэтрин было писать проповеди самой. И предназначались они для ее будущего мужа. Он был так занят, переезжая с места на место, что часто отправлял ей торопливые записки, вроде следующей: «Мне нужна проповедь о потопе, одна об Ионе и одна о Страшном суде. Пришли основные мысли. Сюжет должен быть сильным и пугающим. Ничто так не волнует людей, как ужасное. Пока перед их лицами не взовьются языки адского пламени, они и с места не сдвинутся».
Кэтрин эти его просьбы исполняла, хотя время от времени и напоминала, чтобы он «старался избегать чрезмерных эмоциональных порывов во время служения… Я никогда не любила шум и суету, если только не была твердо уверена, что они являются выражением глубокой взволнованности, как плода воздействия Духа Святого; однако, любовь моя, шум в церкви ни к чему хорошему не ведет. Не думаю, что Евангелие требует столько суматохи для его проповеди. А ведь многим это покажется смешным, и тогда бесполезно будет ожидать каких-либо результатов от евангелизации».
Кэтрин выработала четыре правила их будущей совместной жизни: 1) никогда не иметь секретов друг от друга; 2) сделать общими доходы и расходы; 3) всегда высказывать свое несогласие, чтобы сохранить гармонию, и никогда не утверждать, что все люди одинаковы; 4) никогда не ссориться при детях.
То, что они собирались высказывать свои несогласия, говорит о том, что несогласия такие несомненно были, и нередко.
Одна из тем, по поводу которой они с самого начала были принципиально не согласны друг с другом, касалась женщин. Он считал, что женщины чувственнее мужчин, а мужчины — более рациональны. Она горячо спорила, утверждая, что никогда не выйдет замуж за человека, не отдающего женщине должного. Она признавала, что из-за «неправильного образования» большинство женщин «интеллектуально слабее мужчин… Но нет никаких оснований утверждать, будто они таковы от природы».
Уильям и отправлял, и получал письма с радостью. Он пишет: «Я хочу, чтобы ты слушала, критиковала и подгоняла меня. Я чувствую себя безнадежно одиноким, и это весьма меня угнетает. Я говорю, действую, проповедую, но когда день позади, я могу обсудить это только с тобой; с другими людьми я не могу говорить из опасения показаться эгоистичным или ищущим похвал; если я все же обсуждаю эти темы, то мои собеседники говорят мало, либо совсем ничего». А Кэтрин, похоже, никогда не ограничивала себя в желании высказаться.
Когда они были еще только помолвлены, порою казалось, что Кэтрин вовсе не хочет брака. Возможно, их интеллектуальная близость была для нее гораздо важнее их будущей близости физической. Однако, когда он начинал замечать это, — что его, конечно, расстраивало, — она с огромным воодушевлением писала ему об их предстоящей совместной жизни: «Мы сделаем наш дом наилучшим местом на земле друг для друга, полным света и радости. Мы будем нежными, внимательными, любящими и терпеливыми… Как это будет прекрасно!»
Проведя год в поездках по окрестностям Сполдинга, расположенного в ста милях к северу от Лондона, Уильям присоединился к другому методистскому движению, союзу «Новое Единство», и на полгода вернулся в Лондон, чтобы учиться. Кэтрин поддерживала его решение, хотя и знала, что методистским священникам вступать в брак было разрешено лишь по истечении четырех лет служения. Уильям же вовсе не был рад перспективе провести шесть месяцев за книгами, в то время как тысячи людей умирали и попадали в ад. Не особенно ему нравилась и перспектива четырехлетнего испытания безбрачием. К счастью, куратор Уильяма был человеком терпимым и позволил ему во время обучения больше проповедовать, нежели сидеть в классе. Кроме того, союз «Новое Единство» сделал для Уильяма персональное исключение и позволил ему жениться по истечении всего одного года испытательного срока.
В начале 1855 года Уильям стал проповедником «Нового Единства». Ему было тогда двадцать пять лет. И снова ему пришлось часто и надолго уезжать от Кэтрин. Он чувствовал себя одиноким и несчастным. Он писал ей: «Ты знаешь меня, я человек порывистый. Я печалюсь из-за этого и ненавижу себя за это. Но вот в чем беда: в моей душе клубится мрак. Ты знаешь об этом». И все же, несмотря на депрессию, за четыре месяца проповеднической деятельности он увидел обращение ко Христу одной тысячи семисот тридцати девяти человек.
В июне, когда Уильяму и Кэтрин исполнилось по двадцать шесть, они наконец поженились. Церемония была очень скромной. Присутствовали только ее отец, его сестра и священник. Их медовый месяц длился всего неделю, после чего они снова отправились в путь, на этот раз уже вместе.
Она хотела сопровождать его всюду, но здоровье не позволяло. Когда Бут уехал, оставив ее в Лондоне, она написала ему: «Я чувствую себя так, будто отсутствует часть моего существа». Несколько месяцев спустя она пишет родителям: «Он добрее и нежнее, чем когда-либо. Молитесь о нем! Он достойнее множества посредственных людей».
Через девять месяцев такого «передвижного брака» она пишет другу семьи, превозносящему проповеднический талант Уильяма: «Мой дорогой муж действительно превзошел сам себя. Он просто электризует людей. Если бы Вы видели и слышали то, что вижу и слышу я, Вы бы так же радовались и гордились им. Благослови, душа моя, Господа!»
Следующий за этим абзац написан разборчивым и крупным почерком. «Я только что
