была проверкой семьи на прочность. Кениг пишет: «Она была умной женщиной, хорошо разбиралась в текущих политических интригах, знала всех политиков, с которыми сталкивался Брайен, и была гораздо жестче и практичнее в их оценке. Она мало вращалась среди жен политических деятелей и, появляясь на людях, не очень заботилась о нарядах, за что ее и критиковали».
Уилл не был склонен завязывать с кем бы то ни было тесные дружеские отношения. Он любил людей «собирательно». А вот в каждом конкретном случае предпочитал держать их на приличной дистанции. Ему было всего тридцать с небольшим, но он никогда не боялся критиковать партийных боссов и даже президента Гровера Кливленда, если был уверен, что это необходимо, хотя и принадлежал к одной с ними политической партии.
Пробыв два срока в палате представителей, в 1894 году Уилл выставил свою кандидатуру в Сенат и легко набрал в штате Небраска семьдесят пять процентов голосов. Но в 1890-х годах сенаторов избирала законодательная власть. Кандидатуру Брайена отвергли и продвинули человека, набравшего всего два процента голосов.
Такой удар Мэри было перенести гораздо труднее, чем Уиллу. После того как назначение в Сенат было обнародовано, Мэри подошла к мужу и сказала:
— Уилл, сделай мне одолжение.
— Если ты не попросишь невозможного.
Она попросила его оставить политику и вернуться к частной юридической практике.
— Мэри, — ответил Уильям, — ты попросила невозможного.
Мэри не поняла тогда, что Уилл готовился к новому витку политической карьеры — президентским выборам.
Депрессия 1893 года сделала экономику ведущей темой дня. Уилл знал, что именно необходимо нации для того, чтобы была утверждена свободная чеканка серебряной монеты и чтобы было изменено налоговое законодательство. Его приглашали выступить с освещением как этих, так и некоторых других вопросов по всему югу и западу Соединенных Штатов. Он также был назначен главным редактором газеты «Омаха Уорлд-Геральд», где он писал передовые статьи и задавал курс издания в целом.
Демократическая партия была сбита с толку и не могла принять никакого решения по кандидатуре, способной прийти на смену Гроверу Кливленду. И вот Уилл пишет письмо руководству партии, в котором заявляет, что готов выступить в качестве кандидата на высший государственный пост, если другой подходящей кандидатуры не будет найдено. Такое заявление всем показалось откровенно смешным. Тогда говорили: «Да ему нет и тридцати шести, он живет к западу от Миссисипи, и он хочет быть президентом… Абсурд!»
Уилл действительно был темнейшей из темных лошадок на национальном конвенте 1896 года в Чикаго. Но в разгар дебатов он выходит на трибуну и произносит свою знаменитую речь «Золотой Крест». Он даже не был внесен в официальный список кандидатов, но пламенное красноречие сразу же выдвинуло его на передний план. В пятом туре жеребьевки молодой «никто и ничто» из Небраски получил право на выдвижение своей кандидатуры.
Но это раскололо партию. Нью-йоркские воротилы от демократов отказались его поддерживать и в течение всей кампании демонстративно бездействовали.
У него был шанс привлечь их на свою сторону, когда он начал кампанию на западе Штатов с выступления в нью-йоркском Мэдисон Сквэр Гарден. Лишь немногие из партийных боссов появились на этом выступлении, а вот двадцать тысяч жителей города сочли для себя необходимым поприсутствовать. Осознавая всю важность этого выступления и очень опасаясь, что репортеры с востока исказят смысл его речи, он решил попросту прочитать ее с листа, не прибегая к своей обычной эмоциональной манере. Уилл был уверен, что ему важно произвести внушительное впечатление серьезным и объемистым докладом. Когда Мэри узнала об этом его намерении, то пришла в ужас. Она умоляла его не допускать этого безумия. Но Уилл принял твердое решение. Вечер был душным. Речь Уилла длилась полтора часа, и утомленные слушатели начали пробираться к выходу задолго до ее окончания. Мэри оказалась права. И шанс Уилла стать президентом Соединенных Штатов был потерян из-за того, что он не захотел послушать совета жены.
Дальше его кампания шла все хуже и хуже. Мэри все время была рядом, помогала писать речи, поддерживала его физическое состояние, старалась сориентировать его, как вести себя с репортерами, и налаживала контакты с местными комитетами, организовывавшими его визиты. Уилл прекрасно знал, что проигрывает, но не сдавался. За четыре месяца избирательной кампании он произнес три тысячи речей и проехал восемнадцать тысяч миль. Когда бюллетени были подсчитаны, выяснилось, что он проиграл Уильяму Маккинли пятьсот тысяч голосов. Завоюй он на двадцать тысяч голосов больше в основных штатах — стал бы победителем.
Едва ли представитель демократической партии смог бы победить на выборах после окончания президентского срока Кливленда, поскольку многочисленные обедневшие и потерявшие работу избирателя решительно выступали за республиканцев. Но кампания Брайена показала, что такая победа не была уж слишком далекой от реальности.
Вернувшись домой, в Линкольн, Уилл начал писать книгу. Она называлась «Первая битва». Но этих битв тридцатишестилетнему политику впереди предстояло немало. И в этих битвах Мэри стояла с ним плечом к плечу. В пять часов утра она начинала работать с корреспонденцией, а в день приходило порой до двух с половиной тысяч писем. В семь она поднимала детей и мужа. Поскольку Уилл любил с утра плотно покушать, она готовила яичницу, сосиски и вафли. Особенно Уиллу были по вкусу вафли. Но самым его излюбленным лакомством все же был редис. Уилл мог поедать его и днем и ночью. Когда он отправлялся в поездку, то обязательно брал с собой в поезд объемистый пакет с редисом. Фигура Уилла всегда выглядела как-то странно и угловато, поскольку карманы его костюма были неизменно набиты все тем же редисом.
Тем не менее редис — не единственное, чем были полны его карманы. Частенько он запихивал все туда же и скомканные пачки писем и телеграмм. По возвращении мужа домой Мэри всегда приходилось производить разгрузку его одежды. «Ну и что из того, что он рассовывает по карманам мятые телеграммы, — защищала она Уилла, — зато он ни разу не потерял ни одной». Поездки вообще представляли для Уилла массу трудностей. Ему, например, никогда не хватало чемоданов. Биограф Дж. К. Лонг пишет: «Какими бы большими ни были его чемоданы, он никогда не мог уложить в них все необходимое. Если миссис Брайен не брала упаковку вещей в дорогу на себя, то он швырял вещи кучей и прыгал на чемодане до тех пор, пока не представлялось возможным защелкнуть замки».
В сорок лет он продолжал одеваться так же, как и прежде. Он носил черный пиджак из шерсти альпака, узкий черный галстук и широкополую шляпу. Это был его фирменный стиль. Другой особой достопримечательностью был его письменный стол, вечно пребывавший в диком беспорядке. Мэри говорила, что у Уилла много общего с белками — он любил припрятать множество мелких предметов в самых разных местах на своем рабочем столе. Бумаги на нем могли представлять собою самый жуткий и беспорядочный ворох, но если ему что-либо было нужно, «он всегда точно знал — где рыться. Он окидывал взглядом имеющиеся в наличии груды, потом точным движением запускал руку в одну из них и практически всегда выуживал нужный документ».
Мэри говорила, что насколько беспорядочно все было разбросано у него на столе, настолько идеально все было уложено и распределено у него в голове. Он мог годами держать в уме какой-нибудь факт, чтобы однажды с блеском выставить его в качестве аргумента в какой-нибудь дискуссии. Но подбор этих фактов полностью лежал на Мэри. У Уилла редко находилось время для самостоятельного исследования или хотя бы чтения. В этом он полностью зависел от Мэри. Она «продиралась через толстенные фолианты в поисках необходимой информации — материалов, которые могли бы служить основанием и подкреплением его позиции. Он был вечно занят и был не в состоянии заниматься этим сам»
За все эти годы активной политической деятельности супруги Брайен никогда не жалели средств на помощь нуждающимся. Однажды вечером, когда они жили в своем доме в Линкольне, у их двери раздался звонок. Уилл открыл дверь и с удивлением обнаружил на пороге подростка-японца. Когда они спросили его, чего он хочет, тот ответил, что хочет учиться. Прочтя одну из зажигательных речей Брайена, он отправился в Линкольн, чтобы стать помощником Брайена.
Уилл и Мэри позволили подростку остаться у них до тех пор, пока они не свяжутся с японским консулом. Но в итоге юноша прожил в их доме пять лет и закончил Небраскский университет на средства, внесенные за него Уиллом и Мэри.
Мэри говорила, что люди нередко обманывали Уилла, что он был несколько излишне доверчив. Она писала: «Его дружелюбие иногда распространялось на людей, совершенно этого недостойных, а его терпение было причиной того, что многие из тех, кого надо было гнать, продолжали быть рядом с ним». Но Мэри при этом подчеркивала, что если Уилл не всегда верно оценивал качества отдельных личностей, то крайне редко ошибался, имея дело с группами людей. Один редактор крупного издания однажды сказал жене Уилла: «Я часто вижу, как люди кружат и кружат на одном месте. Другое дело Брайен. Он встает впереди, и люди без колебаний идут за ним следом».
Уилл обсуждал с Мэри все основные пункты своей программы. Далеко не всегда они были согласны друг с другом. Иногда Мэри удавалось смягчить его позицию. Иногда Уилл продолжал твердо стоять на своем. «Тебе не кажется, что это уже крайность? — спрашивала Мэри. — Если ты будешь настаивать на этом, люди назовут тебя фанатиком или экстремистом». «Но я обязан настаивать на этом, — отвечал Уилл. — Любой прогресс достигается за счет компромисса, не компромисса вообще, но достижения некоей средней величины между наиболее и наименее радикальной позицией. Если мои взгляды будут резко крайними, то, достигнув компромисса, мы продвинемся гораздо дальше, чем было бы возможно, выскажи я более умеренную точку зрения».
Многое в его взглядах для того времени было действительно радикальным. Он высказывался за налоговую реформу, за антимонопольные меры, за право избирательного голоса для женщин, за Л игу Наций, за установление минимального размера оплаты труда и за общенациональные выборы в Сенат задолго до того, как соответствующие законы были все-таки приняты. Уилл часто цитировал то место в Евангелии от Марка, где говорится, что простой народ слушал Христа с радостью. Он и себя считал человеком из простонародья, отстаивающим права людей труда. Один из его биографов пишет: «Брайен пришел в политический лес как первопроходец: свалил деревья, выкорчевал пни, вспахал и засеял почву. Но урожай собрали другие… Брайен редко побеждал, но каждое его поражение, спустя много лет, становилось триумфом». Франклин
