Рузвельт говорил, что Брайен — воплощение человека, который скорее останется прав, чем станет президентом. «Он никогда не колебался — говорить ли ему то, в чем он убежден, — сказал Рузвельт. — И иначе он просто не мог».
Когда разразилась испано-американская война, Уилл пошел в армию и получил звание полковника. Он командовал полком из Небраски. С точки зрения политики это был очень рискованный шаг, но Уилл пошел на войну не из политических соображений. Просто он считал, что если мужчине тридцать восемь лет и идет война, то этот человек должен носить форму. По окончании боевых действий Уилл вернулся, чтобы вновь стать кандидатом в президенты от демократической партии. Шел 1900 год. И вновь он проиграл Уильяму Маккинли.
Политическое влияние Мэри стало со временем ощутимее. Она часто писала передовые статьи для газеты в Омахе. Во время предвыборной кампании она отвечала за связи со средствами массовой информации, управляясь с журналистами со свойственным ей чувством юмора и невозмутимостью.
В 1905 году, через год после смерти отца Мэри, они с Уиллом отправились в кругосветное путешествие. Это путешествие полностью оплатила газетная корпорация Херста.
Их очень тепло встретили в Японии, во многом из-за того, что там слышали о том, как они «усыновили» японского студента. Пока они находились в стране, к ним пришли письма еще от тридцати двух подростков, также пожелавших быть «усыновленными». Тем не менее в Японии они несколько раз оказывались и в неловких ситуациях. Однажды, на банкете в честь победы адмирала Того над русскими, Уилл произнес в его честь тост, держа в руках бокал с водой. Японец был оскорблен. Но Уилл, никогда не терявшийся в подобных ситуациях, тут же добавил: «Адмирал Того, вы одержали великую победу на воде, и я в Вашу честь пью воду. Когда вы одержите великую победу на шампанском, я выпью шампанского». Входя в дом, Уилл и Мэри всегда разувались по японскому обычаю. Но ни в одном доме не находилось тапочек подходящего размера. Уилл довольно долго ходил в носках, пока не купил самые большие тапочки, какие сумел найти. Но у тапочек все же пришлось отрезать переднюю часть.
В России супруги Брайен встречались с царем и с писателем Львом Толстым. С Толстым у них завязались дружеские отношения, которые они поддерживали несколько лет.
Когда они вернулись в Америку, для Уилла настало время участвовать в третьей президентской кампании. Его соперником стал Уильям Говард Тафт. Шел 1908 год. И в третий раз Уилл проиграл, набрав значительно меньше голосов, чем на предыдущих выборах. «Единственное, о чем я жалею, — сказал он своей дочери Грэйс, — так это о том, что твоя мать уже никогда не станет первой леди для этой страны. А ведь для меня она всегда была первой леди».
Четыре года спустя у него вновь появилась возможность выставить свою кандидатуру на выборах. Мэри всячески убеждала его сделать это, и у нее на то были серьезные основания. В республиканской партии произошел раскол, и это давало прекрасный шанс демократической партии. «Я хотела, чтобы он участвовал, — говорила Мэри впоследствии. — Я хотела, чтобы он стал президентом. Я хотела, чтобы он победил своих врагов. Ведь он так долго и так напряженно трудился».
Но Уилл, которому было уже пятьдесят два года, решил, что на этот раз в качестве кандидата в президенты должен выступить кто-то другой. И поддержал Вудро Вильсона. Его поддержка обеспечила Вильсону получение кандидатского мандата. Уилл боролся за победу Вильсона столь же яростно, как прежде боролся за свою собственную победу. Вильсон набрал больше голосов, чем его соперники — Тафт и Рузвельт, но меньше, чем набрал Брайен на предыдущих выборах.
Вскоре после этого Брайену был предложен портфель Государственного секретаря. Он согласился, но с условием, что во время отправления государственных дел, совещаний и консультаций на столе не будет появляться спиртное. Хотя Уилл и Мэри никогда особенно не ратовали за принятие сухого закона, сами они были людьми совершенно непьющими. Задачей Уилла как Государственного секретаря было препятствовать началу войны — задача нелегкая для кого угодно. Хотя Уилл и не был убежденным пацифистом, он все же был твердо уверен в том, что разрешать споры между странами путем военных столкновений — безумие. И, став Государственным секретарем, он энергично взялся за работу. При его непосредственном участии за два года его пребывания на этом посту было подписано тридцать мирных договоров.
Уилл был не согласен с мнением, что лучшим путем противодействия милитаризму является наращивание собственного потенциала. Однажды он сказал: «Те, кто утверждают, что „с дьяволом лучше бороться с помощью огня», не принимают во внимание два очень важных фактора: 1) дьявол гораздо лучше умеет обращаться с огнем, чем любой из его противников; 2) в силу того, что он ничего не тратит на горючее, дьявол обладает экономическим превосходством в любом продолжительном столкновении».
Европа встала на путь конфронтации. Уилл выступал посредником между Англией и Германией, стараясь удержать эти страны от столкновения. Но результаты его усилий с негодованием отметались, часто в президентском кабинете, а иногда немецкими и британскими дипломатами. На его глазах эти нации сползали в войну, и он с ужасом осознавал, что Соединенные Штаты тоже могут оказаться втянутыми в военный конфликт. В тот период Уиллу пришлось выдерживать невероятные нагрузки. Ночью он не мог заснуть, и к утру готовился выдержать наступающий день. Ночь за ночью Мэри тоже не ложилась спать, готовила ему чай, успокаивала его и пыталась уговорить хотя бы немного вздремнуть.
И вот «Лузитания» потоплена немецкой подводной лодкой. Президент Вильсон направляет германскому правительству ноту протеста. И Уилл понимает, что в результате Америка неизбежно будет втянута в войну. Письмо это должен был отправить Уилл. И он предпочел немедленно выйти в отставку. Вскоре Америка начала военные действия — чего и боялся Брайен больше всего. Но мир был не единственным, за что боролся Уилл. Выйдя из состава правительства, он принял участие в кампании за две поправки к Конституции. Вместе с проповедником Билли Санди он выступал за сухой закон так же настойчиво, как и за избирательное право женщин. Уилл сказал: «Я не буду выступать ни за какие привилегии, которые получу я, но не получит моя жена». Он говорил, что не может понять, почему мужчины запрещают женщинам голосовать, в то время как большую часть того, что они знают о правительстве, им известно от женщин, которые их учили в школе».
Дети взрослели, отца Мэри уже не было в живых, политические баталии остались позади, и у Мэри наконец, в возрасте пятидесяти пяти лет, появилось время заняться тем, о чем она мечтала всю жизнь. Из своего дома в Небраске она пишет: «25 июня я начала брать уроки музыки. Я давно хотела научиться играть на фисгармонии, и вот наконец получила такую возможность. Люди в любом возрасте могут научиться тому, что они действительно хотят уметь. Вопрос в том, чтобы сохранить юношеский порыв до того времени, когда представится возможность дать ему волю». Вскоре и у нее, и у Уилла начались проблемы со здоровьем. Уилл заболел диабетом — он всегда отличался неуемным аппетитом и часто ел что попало. Мэри страдала от артрита. На шестом десятке они решили переехать во Флориду. Там они наконец почувствовали, что живут спокойно, чего никогда не удавалось им прежде. Свой день они начинали с чтения какого-нибудь поэта или писателя. Затем вместе читали отрывок из Писания и вместе молились.
И вновь Уилл стал преподавателем воскресной школы. Он начал с того, что подменял заболевших или отсутствовавших. Занятия проходили в крохотной комнатушке в боковом крыле церкви. Но вскоре к нему стало приходить столько народа, что занятия пришлось перенести в церковь. А затем слушателей стало столько, что они начали собираться на располагавшемся неподалеку стадионе. Туда приходило от двух до пяти тысяч человек. Когда те из них, что приезжали во Флориду только на лето, попросили у него рукописные варианты его уроков за весь год, то эти копии стали расходиться сотнями печатных изданий по всей стране.
Уилл не терял популярности и как оратор. Каждое лето его приглашали приехать с выступлением в различные города. Он был способен произнести речь где угодно и почти на любую тему практически без подготовки. Мэри говорила, что был лишь один случай в жизни, когда Уилл не смог выступить, поскольку не нашел о чем говорить. Это было тогда, когда его попросили произнести слово о спасательной миссии в нью-йоркском порту. Он наклонился к Мэри и прошептал: «Тут идет речь о спасении утопающих. И все ради чего? Чтобы они потом снова жили среди вот этого народа. Нет, я не могу об этом говорить».
На президентской кампании 1920 года Уилл все еще был значительной фигурой в демократической партии. В 1924 году он присутствовал на ее съезде, но Мэри с ним не было. Она болела. Уиллу очень не хватало ее совета, поддержки и ласки. Когда какой-то репортер обратил внимание на то, что Уилл прибыл на съезд без жены и спросил его о ней, Брайен заплакал. И после этого долго говорил о том, что она значила для него как жена, друг и советник. Он боялся, что она скоро оставит его, и очень не хотел ее пережить.
Для Уилла выступления в Нью-Йорке всегда оказывались крайне неудачными. И в 1924 году съезд демократической партии стал для него политической катастрофой. Когда он поднялся на трибуну, на балконах, а потом и в зале начали свистеть. Уилл сказал: «Вероятно, это последний съезд моей партии, на котором я присутствую». В толпе раздались аплодисменты. Чтобы не терять лица, Уилл добавил: «Не хлопайте. Я еще могу передумать». Его политическая карьера была окончена, и он понимал это. Он понимал и то, что его земная жизнь также близится к концу. Его отец и дед умерли, не дожив и до шестидесяти лет. Уиллу было тогда шестьдесят четыре, и он чувствовал, что эти годы дарованы ему лишь как щедрый заем.
Он все больше тревожился о здоровье Мэри. Иногда казалось, что она полна сил, но приступы артрита мучили ее все чаще. В это время она страдала от сильных болей и могла передвигаться только в инвалидной коляске. Уилл все реже принимал приглашения выступить где-нибудь с речью. Когда его пригласили поучаствовать в разворачивающейся кампании против теории эволюции, Уилл сказал, что не хочет оставлять Мэри одну. «Я обязан быть с ней и помогать ей во всем». Их любовь не остывала с годами. Когда Уиллу
