ее как угодно. Иногда, намекая на Еву, он называл ее своим ребром. Чаще, намекая на то, как прекрасно она управлялась с огромным хозяйством, он называл ее «господин мой». Иногда он называл ее «моя цепь», то есть по-немецки Kethe.
Днем дети часто играли в кабинете Лютера. Однажды он сказал о своем сыне Гансе: «Когда я работаю, он поет мне песни, и если он делает это слишком громко, я браню его. Но он все равно не перестает».
Кати оказалась не только прекрасной матерью и домохозяйкой. Она блестяще управляла фермами, садами и скотом, которые Лютеры со временем приобрели благодаря ее бережливости и расчетливости. Также она занималась и небольшой семейной пивоварней, и Лютер часто хвалил жену за ее замечательное пиво. Кати перестроила монастырь, сделала ванную и три больших погреба. Она ставила перед собой задачу добиться того, чтобы их огромное хозяйство содержало себя само, и поэтому выращивала бобы, горох, репу, дыни и салат на огороде и еще восемь разных видов фруктов в саду. (Как-то Лютер великодушно согласился поухаживать за садом в течение года.) Некоторое время поколебавшись, Мартин дал согласие на покупку еще одного сада. Решающим доводом стало то, что через этот сад протекал ручей. Теперь Кати ловила там рыбу на ужин. В хозяйстве также было восемь свиней, пять коров, девять телят. Кроме того, куры, голуби, гуси и пес по имени Тольпель, с которым Лютер надеялся встретиться на небесах. И все это было на Кати. Она даже освоила ветеринарию.
В письме к другу Мартин как-то писал: «Мой господин Кати шлет тебе привет. Она засевает наши поля, пасет наши стада, занимается торговлей и так далее. В перерывах начала читать Библию.
Я пообещал дать ей пятьдесят гульденов, если успеет дочитать до Пасхи. Она старается, и уже добралась до конца Пятикнижия Моисеева». Странно было бы, если б она нашла время прочесть «Послание Иуды», не говоря уж обо всей Библии. Но Мартин все подгонял ее, пока она, наконец, не сказала ему: «Бог свидетель, я всегда жила в соответствии с нею!»
Прожив с Кати двадцать лет, Мартин еще больше стал ценить брак. Брак — это школа характеров, и оба они в ней многому научились. Они учились как друг у друга, так и у своих детей. Однажды Лютер сказал, что отец учится жизни даже когда вывешивает пеленки на глазах смеющихся соседей. «Пусть их смеются, — заключает он. — Бог и ангелы улыбаются на небесах». Он считал, что чудо в Кане, описанное во второй главе Евангелия от Иоанна, — это притча о браке. Он говорил: «Первая любовь опьяняет. А когда проходит похмелье, приходит истинная любовь в браке». Лучшее вино подается позже. Временами может казаться, что вино вытекает. «Я не стремлюсь избегать неприятностей в браке. Иногда я их даже провоцирую. Но все всегда оканчивается к лучшему, и это знают только те, кто попробовал это вино».
Так как и Мартин, и Кати — оба были остры на язык, ссоры случались в их доме нередко. «Но подумайте, — говорил Мартин, — сколько раз ссорились Адам и Ева за свои девятьсот лет жизни. Она ему: „Ты съел яблоко“. А он в ответ: „Да ты же сама мне его дала!“» Несмотря на перебранки, их брак был счастливым. «Иметь в браке мир и любовь — это дар, сравнимый с постижением Евангелия», — сказал однажды Мартин. И никто не станет отрицать, что Лютеры обладали этим даром.
До брака Лютер часто отзывался о женитьбе как о требовании плоти. А после того как женился, подчеркивал его духовную сторону. Он обличал тех мужчин, которые женились только из плотских побуждений, оскорбляли жен и понятия не имели о том, что такое любовь. Он говорил, что брак — это не шутка, он требует трудов и молитв. «Жениться легко. Но вот относиться к жене с любовью гораздо труднее… поскольку единения плоти здесь недостаточно. В браке необходимо единство вкусов и характеров. И это единство не достигается за одну ночь». Он говорил также: «Многие браки заключаются из похоти. Но похоть чувствуют даже вши и блохи. Любовь начинается тогда, когда мы начинаем служить другому… Конечно же, христианин должен любить свою жену. Он должен любить и ближнего, а ведь ближе жены никого нет, и ее он должен любить больше всего. Но жена должна быть и самым близким другом».
Лютер очень часто говорил о своей жене. И очевидно, что их действительно объединяла верная дружба. Когда он говорил о «Послании к Галатам», то называл его «моя Катарина фон Бора». А ведь читая это послание, он пережил духовное возрождение. Это была его самая любимая книга в Библии. Однажды, когда он говорил о том, как важно все доверять Христу, даже в ежедневных своих заботах, то признался: «Я так доверяю Кати, что жду от нее большего, чем от Христа». Возможно, это свидетельствует скорее о его отношении к жене, чем о недостатке преданности Иисусу Христу. «Ничего нет прекраснее согласия в браке, и ничего печальнее раздоров», — говорил Лютер. И несомненно, что в его браке было как первое, так и второе. «Печальнее только потеря ребенка. Я знаю, какая это боль».
Лютеры потеряли своего второго ребенка, девочку, когда той не исполнилось еще и года. Также и третьего, дочь Магдалену, которой было тринадцать. «Как странно, — сказал Лютер после ее смерти, — она теперь счастлива, а я так печален». Но дети приносили им много радости. Он говорил о детях: «Бог послал мне в них больше даров, чем любому епископу за тысячу лет». А дети у Лютера были нормальными, суматошными, энергичными ребятишками. Одному из них он как-то выдал такую тираду: «Дитя! Что ты сделало такого, что я тебя так люблю? Напачкало во всех углах и орешь по всему дому?» В 1531 году, видя, как Кати ласкает их младшего сына, Мартина, он сказал: «Как бы я хотел, чтобы Бог говорил со мной еще нежнее, чем Кати с малышом Мартином».
Их дочь Магдалена умерла, когда Мартину было пятьдесят девять. Для Лютера это был очень тяжелый удар. В то время у него было множество и других тяжких испытаний. Его здоровье ухудшалось, и он оказался втянутым в многочисленные церковные споры. Вне дома он становился все более сварливым и раздражительным. Один из его друзей сказал, что он может разрушить все, что создал за предыдущие десятилетия. Но дом был его убежищем. И нет никаких свидетельств того, что внешние проблемы отражались на семейной жизни Лютеров. На смертном одре Лютер сказал: «Если это воля Божья, прими ее». Кати ответила: «Мой дорогой доктор, если на то воля Божья, то я больше буду радоваться, если ты будешь с Господом, а не здесь, с нами. Не беспокойся о нас. Господь о нас позаботится». В 1546 году, в возрасте шестидесяти двух лет, Мартин умер. Кати умерла четырьмя годами позже. Ее последними словами были: «Я проникну ко Христу, словно иголка, которую втыкают в пальто».
Мартин Лютер, конечно, был главной фигурой протестантской Реформации. А вот Мартин и Кати вместе — разрушили господствовавшие тогда представления о браке. Мартин любил повторять: «Пусть жена сделает так, чтобы муж радовался, приходя домой. А муж пусть сделает так, чтобы она грустила, видя как он уходит». Успех любого брака зависит от двоих людей, которые не боятся изменяться со временем. Такими были Мартин и Кати.
Bainton, Roland. Here I Stand. Nashville: Abingdon, 1950.
D’Aubigne, J. H. Merle. The Life and Times of Martin Luther. Chicago: Moody, 1950. Friedenthal. Richard. Luther: His Life and Times. New York: Harcourt, Brace, Jovanovich, 1967.
Luther, Martin. Table Talk. New Canaan, Conn.: Keats, 1979.
Schwiebert, E. G. Luther and His Times. St. Louis: Concordia, 1950.
9
Совершенно разные
Кэлвин и Гарриет Бичер-Стоу
«Кто такой Кэлвин Стоу?» — спросите вы. Он был мужем Гарриет Бичер-Стоу, известной писательницы, автора «Хижины дяди Тома». Она происходила из известной семьи Бичер в Новой Англии. Авраам Линкольн говорил, что именно Гарриет способствовала началу Гражданской войны в Соединенных Штатах. Это она читала лекции, как в Англии, так и в Америке, и написала множество статей и книг.
Но вы снова спрашиваете: «А Кэлвин-то кто такой?» Что ж, мне будет приятно вам его представить. Жениться в девятнадцатом веке на женщине, сделавшей фантастическую карьеру, — мужчине это кое-чего стоит. Но чего именно? Каким клеем склеили этих двух людей, которые все время критиковали друг друга и при этом оставались вместе?
«Мой дорогой муж, я много думала о тех испытаниях, которые выпали на твою долю. И я очень жалею тебя — ну что у тебя за жена! Я, по-моему, всегда была тебе помехой, а не поддержкой. И я каждый день молю Бога о том, чтобы Он поправил мое здоровье, чтобы я могла хоть что-нибудь сделать для тебя и для семьи. Если бы только я была дома, я бы, по крайней мере, вытирала пыль и мыла полы. И чистила бы картошку».
Однако очень сомнительно, чтобы Гэтти Стоу, окажись она дома, навытирала бы много пыли, не говоря уже о полах и картошке. В своих поздних книгах Гарриет Бичер-Стоу писала о «ежедневном служении святыми трудами» и о том, что «тяжелый труд нельзя воспринимать как нечто грубое и сугубо земное». Но сама она не слишком часто соответствовала идеалам, которые декларировала. Однажды, когда муж куда-то уехал, она написала ему: «Я чувствую себя дома как в тюрьме. Мне все это надоело». А годом позже, когда Кэлвин Стоу отправился на конференцию пасторов, она написала: «Мне опротивел запах скисшего молока, скисшей еды.
Такое впечатление, будто все в доме скисло. Одежда не сохнет, все мокрое, все пропахло плесенью. По-моему, я уже никогда не смогу ничего есть». Все это больше напоминает жалобы той самой Федоры, от которой сбежала вся посуда, чем речи женщины, призывавшей не воспринимать тяжелый труд как нечто грубое.
Кэлвин Стоу, в общем-то, тоже не был мастером на все руки. Неуклюжий и неэнергичный, он часто пребывал во власти дурного настроения. Он был типичным ипохондриком, часто впадавшим в депрессию. Нередко у него опускались руки, и он, мрачный, запирался в своей комнате и не выходил оттуда часами. Слава Гэтти как величайшей американской писательницы девятнадцатого века затмила незаурядные способности Кэлвина как профессора семинарии. Ею восхищались и литераторы, и политики по обе стороны Атлантики: от Диккенса до Твена и от королевы Виктории до Линкольна. Линкольн даже считал, что это именно она начала Гражданскую войну. А
