Кэлвин? Временами можно было видеть, как он уныло следует за ней по лекциям и банкетам.
Кэлвин был знающим в своей области ученым, исключительно эрудированным человеком, и Гэтти гордилась им, но таким его почти никто не знал. По правде говоря, даже большинство биографов Гэтти писали о нем как о «прожорливом, застенчивом и ленивом неврастенике, который никогда ничего не мог предпринять в трудной ситуации, да и вообще не был способен довести до конца хоть что-нибудь». Может, так оно и было на самом деле. Но брак Стоу был на удивление прочным. Эти люди любили друг друга и отличались редкостным чувством юмора.
«Хижина дяди Тома» стала исключительно популярна. За полгода было раскуплено 100 ООО экземпляров этой книги. Проснувшись однажды утром, Гэтти обнаружила, что возглавляет движение аболиционистов3 в Америке. Вообще-то она никогда не имела крайне радикальных взглядов. Она всегда была утонченным и любезным человеком, и в политическом отношении весьма умеренным, как и ее отец, Лаймен.
Лаймен Бичер, пастор церкви конгрегационалистов в Личфилде (Коннектикут), выступал против дуэлей, пьянства и унитаризма. Он полагал, что лучшим решением проблемы рабства будет духовное возрождение, а не аболиционизм. У него было свое особое мнение относительно всего, включая и рождение в 1811 году его шестого ребенка. Он всем говорил, что хочет мальчика. А родилась Гарриет. Но она была талантливым ребенком, и это утешило отца. Когда ей исполнилось шесть лет, он называл ее гением. В доме Бичеров обсуждались очень серьезные вопросы, и это оказывало на Гарриет огромное влияние. Ее отец пришел в восторг, когда она в двенадцатилетнем возрасте написала эссе «Доказывает ли свет природы бессмертие души?» Гэтти очень любила читать. Лорд Байрон был для нее полубогом, и его стихи во всем ее круге чтения были единственным, что можно было счесть не соответствующим твердым нравственным устоям. Характер у нее был странный: иногда она была хмурой и замкнутой, а иногда остроумной и беззаботной. Она была хорошим слушателем и умела глубоко сочувствовать людям.
В семье Бичер были сплошь индивидуалисты. Старшая сестра Гэтти, Кэтрин, открыла школу для девочек в Хартфорде. В тринадцать лет Гэтти в течение года посещала эту школу, а в следующем году уже преподавала там латынь. И этот год стал очень значительным в ее жизни. Во-первых, умер лорд Байрон. Это повергло ее в отчаяние. Чтобы оправиться от этого удара, она следующим летом поехала домой, послушать проповеди своего отца. Во всей Новой Англии Лаймен Бичер считался просто исключительным проповедником. Но на Гэтти его ораторский талант не производил особого впечатления, да и сам он относился к своей популярности очень трезво. Он даже как-то заметил: «Чем эмоциональнее я говорю, тем меньше у меня есть что сказать». А Гэтти говорила: «Большинство проповедей отца были для меня так же невразумительны, как если бы он произнес их на языке чоктау».
Но однажды в воскресенье все оказалось иначе. Может быть, потому что Лаймен не смог разобрать нацарапанного на скомканной бумажке заранее подготовленного текста и говорил экспромтом. Темой были слова Христа: «Я уже не называю вас рабами… но Я назвал вас друзьями». Гэтти внимательно слушала: «Его голос был как-то по-особому патетически серьезен». И сердце Гэтти откликнулось. В этот день она упала на колени в кабинете отца и выговорила сквозь слезы: «Отец, я отдала свою жизнь Иисусу. И Он принял меня».
Сестре Кэтрин, которой подобное решение далось ценой мучительных исканий, обращение Гэтти показалось слишком уж быстрым и легким. Она говорила, что ей удивительно то, как «овечка попала в овчарню еще до того, как пастырь погонял ее как следует по пастбищу». Но внутренние борения были у Гэтти еще впереди. Она считала себя ни на что не годной. Это чувство мучило ее до тех пор, пока она не написала «Хижину дяди Тома». В пятнадцатилетием возрасте она писала Кэтрин: «Не представляю, чем бы я могла заняться в жизни. Думаю, мне лучше умереть в молодости, и пусть память обо мне и моих заблуждениях уйдет со мною в могилу, чем жить и быть для всех помехой. Ты не представляешь, какой жалкой я себя чувствую, никому не нужной, слабой, лишенной даже намека на инициативу. Мама часто говорит мне, что я странное, непоследовательное существо».
Она и впрямь была странной и непоследовательной. Когда ей исполнился двадцать один год, она была «красивой молодой женщиной среднего роста и обладала изящной, стройной фигурой». Но поклонников у нее не было. Она слишком много времени проводила за учебой, чтением или просто в мечтах. В семье ее называли совой, проводившей ночи над книгами. Ее и саму очень беспокоило отсутствие друзей. Как-то она спросила старшего брата: «Как ты думаешь, можно ли так глубоко ощущать и переживать присутствие Бога, чтобы не нуждаться в земных друзьях?» В двадцать один год она приняла решение порвать с прежней своей замкнутостью. «Я не собираюсь больше сидеть в углу. Я сама приобрету столько знакомств, сколько найдется людей, которые захотят со мной познакомиться». Она выбрала благоприятное время для такого решения. Ее отца, Лаймена Бичера, как раз пригласили стать президентом Богословской семинарии Лэйна в Цинциннати (Огайо). Осенью вся семья отправилась на запад, разбрасывая тексты проповедей из окон дилижанса.
Кэтрин тоже поехала и через несколько месяцев открыла новую школу для девушек в Цинциннати, которую назвала Западной женской семинарией. Кэтрин не хватало хорошего учебника по географии, и она попросила Гэтти написать для нее такой учебник. За несколько месяцев Гэтти написала первую часть, но сроки сдачи всей работы были очень жесткими, и она снова впала в депрессию. «Моя беда в том, что я слишком много размышляю, слишком много переживаю… Мой разум истощен, он просто мертвеет… Размышления и переживания несут мне только боль». Но вскоре у нее появились новые друзья. В августе 1833 года в Цинциннати приехал Кэлвин Стоу, недавно назначенный преподавателем библейской литературы в семинарии. Кэлвин приехал вместе со своей женой Элизой, с которой Гэтти очень близко подружилась. Все трое вступили в литературное объединение под названием «Клуб точки с запятой». Гэтти робко представила на суд публики несколько своих рассказов, и ее поразил энтузиазм, с которым они были приняты.
Год спустя Элиза Стоу умерла от холеры. Гэтти сильно переживала, почти так же сильно, как овдовевший Кэлвин Стоу. Они находили друг в друге поддержку и утешение.
Как и Гэтти, Кэлвин был родом из Новой Англии. Его отец умер, когда Кэлвину было всего шесть месяцев. Кэлвина вырастили «нервная, капризная мать и две суровые тетки — старые девы». Психологические последствия этого воспитания сказывались на Кэлвине всю оставшуюся жизнь. Каким-то образом он сумел накопить денег на колледж, который четыре года спустя с блеском окончил. Его авторитет как специалиста по классическому ивриту быстро рос, и, хотя ему не было еще и тридцати лет, его пригласили преподавать в семинарию в Цинциннати, которой руководил Лаймен Бичер.
Прекрасным принцем для Гэтти мог бы стать человек, представлявший собою нечто среднее между мятущимся литератором лордом Байроном и таким блестящим проповедником, как ее отец. На первый взгляд Кэлвин не имел ничего общего ни с тем, ни с другим. Но он интересовался литературой, произносил интересные проповеди и был прекрасным преподавателем. Однако большинство биографов утверждают, что это был «пухлый и неопрятный, толстый и лысый, круглолицый и бестолковый, коротенький, низенький, застенчивый, ленивый, ни на что не годный вертопрах». Много позже Сьюзи Клеменс, дочь Марка Твена, увидела его на улице и бросилась домой с криком: «Папа, там Санта-Клаус!» Даже Гэтти порой посмеивалась над ним. Как-то она в шутку написала подруге: «Кэлвин точно ведет свой род от гоблинов. Возможно, в стародавние времена он бродил по лесам Германии. А то, что он родился в Америке, — это огромная ошибка».
К счастью, Кэлвин тоже не был лишен чувства юмора. Сначала он был так привязан к Гэтти потому, что она охотно говорила с ним о его умершей жене. Он был очень привязан и к дому Бичеров; не очень изысканный, этот дом отличался хорошим вкусом и был полон юмора, разговоров о вере и уюта. Гэтти, конечно, льстило, что талантливый молодой преподаватель, старше ее на восемь лет, проявлял к ней интерес. Кажется, одно происшествие весьма упрочило их отношения. Однажды, спустя несколько месяцев после смерти Элизы, Лаймэн Бичер, Гэтти и Кэлвин Стоу отправились на пасторское собрание в дом одного священника, жившего на берегу реки Огайо неподалеку от Цинциннати. Они заметили, что с наступлением темноты священник зажег фонарь и повесил его на окно. Когда его спросили, зачем он это сделал, тот объяснил, что любой раб, живший за рекой, в Кентукки, знал, что фонарь в окне — это знак, что в этом доме он найдет еду и одежду, если решится бежать. Затем священник рассказал несколько историй о рабах, которым он помог. Он рассказал и о молодой темнокожей матери, которая бросилась на другую сторону реки Огайо, когда лед уже начал таять. Ребенка она привязала к груди. Бежать по мартовскому льду было очень опасно, на реке чернели большие полыньи. Поверхность льда покрывал тонкий слой воды, и каждый шаг мог стать последним. Она скользила, падала, бежала дальше, чтобы падать снова и снова. Но она добралась до противоположного берега, вскарабкалась по крутому спуску и постучалась в дверь дома священника. Эту историю ни Кэлвин, ни Гэтти не забудут никогда.
Укреплению их отношений способствовали и проповеди, которые читал Кэлвин. Гэтти давала отчет об этих проповедях в газету. Чтобы убедиться в том, что основные моменты отмечены верно, она встречалась с Кэлвином перед его выступлением и сразу же после него. Примерно через год после смерти Элизы Кэлвин сделал Гэтти предложение. Спустя несколько месяцев — в январе 1836 года — они поженились. Ей было двадцать четыре, а ему — тридцать два года. В день свадьбы она написала подруге в Новую Англию: «Что ж, через полчаса твой старый друг, товарищ, однокашник и т. д. перестанет быть Гэтти Бичер и станет неизвестно кем… Я все мучилась и мучилась какими-то страхами, не спала целую неделю, все думала — как я смогу пережить этот жуткий кризис. Но вот этот день настал. И я совершенно ничего не чувствую». Три недели спустя она продолжила свой репортаж о браке: «Дорогая, я сама себе удивляюсь: я совершенно счастлива и спокойна».
Конечно, ей было трудно привыкнуть к Кэлвину. Поскольку он не умел ни пилить, ни забивать гвозди, кое-чему Гэтти пришлось учиться самой. Но недостаток сноровки Кэлвина вовсе
