Когда пятинедельный визит Уишарта подошел к концу, Нокс пришел в замешательство. Перед Уишартом он преклонялся. Этот человек стал его близким другом. Но он хотел продолжать свою преподавательскую работу. «Возвращайся к своим ученикам», — сказал ему Уишарт. И пророчески заметил: «Для жертвоприношения довольно и одного меня». Через несколько часов его арестовали по обвинению в протестантской ереси. Спустя несколько недель он был казнен.
Нокс был потрясен. Теперь опасность грозила и ему. Он был священником и, несмотря на это, стал телохранителем, и не кого-нибудь, а еретика-протестанта. Рано или поздно возьмутся и за него. Рано или поздно с ним сделают то, что сделали с Уишартом. Он раздумывал о том, не уехать ли ему в лютеранскую Германию, где он мог бы спокойно продолжать заниматься исследованиями. Но сперва он решил посоветоваться со знатными людьми, чьих детей он учил. Но те не хотели терять способного преподавателя и предложили Джону вместе с их сыновьями отправиться в твердыню протестантизма — университет святого Андрея, где Джон получил образование. Но университет святого Андрея вряд ли можно было принять за тихое пристанище. Совсем незадолго до того там был убит римско-католический архиепископ Шотландии. И убийцы скрывались в замке святого Андрея. Словом, для учителя, стремившегося держаться подальше от неприятностей, место было не самым подходящим.
Поначалу он преподавал. Но когда люди услышали, как он учит, его попросили стать капелланом крепости. Он отказался: «Я не пойду туда, куда меня не призывал Бог». Тогда было созвано общее собрание, и его единогласно избрали. Джон разрыдался. Пути назад не было. Он оказался в гуще событий и больше не мог оставаться в тени. Через неделю он произнес свою первую проповедь. Его паства состояла из убийц и святых, профессоров и крестьян. В проповеди он говорил о том, как необходимо основываться только на Священном Писании, и о важности концепции оправдания верой. Он критиковал католицизм, но и призывал к покаянию своих прихожан-протеетантов. Он обличал их образ жизни и говорил, что если они не покаются, Бог пошлет французов им на погибель. Толпа зашумела: «Наши стены защитят нас!» «Ваши стены — яичные скорлупки!» — ответил Джон.
Меньше чем через три месяца французы взяли крепость. Джона, среди прочих захваченных в плен, отправили на галеры до конца своих дней махать веслами во славу французского короля. Могло быть и хуже. Если бы его передали шотландским властям, он взошел бы на костер, как и Уишарт. Закованный в цепи, он провел в море девятнадцать месяцев. Много раз он был на волосок от смерти. Затем в начале 1549 года Джон был освобожден, благодаря усилиям британского правительства. О возвращении в Шотландию не могло быть и речи. Он отправился в протестантскую Англию, где ему дали приход в Бервике, на севере, недалеко от шотландской границы. У. Стэнфорд Рид пишет: «Это был типичный бандитский приграничный город». Паства была там ничуть не лучше, чем в замке святого Андрея. Она состояла из британских солдат, которые ненавидели шотландцев и шотландских беженцев, которые ненавидели британцев. На галерах Джон получил осложнения на почки и язву желудка. Бервик был, вобщем-то, не самым лучшим местом для поправки здоровья. За исключением, пожалуй, замка Норхэм.
Норхэм был далек от бурь, бушевавших в приходе Джона. Кроме того, там Джон впервые встретил женщин, которые не боялись мыслить. Это было и неожиданно, и удивительно. Элизабет Боуз очень много значила для Джона Нокса. Ее влияние на Джона было двояким. Рид пишет: «Элизабет была человеком твердых принципов, и временами, когда его охватывало отчаяние, она укрепляла его дух… С другой стороны, иногда ее саму охватывали страхи и сомнения относительно собственного духовного состояния: была ли она в числе избранных, обладала ли она истинной верой и не допустила ли непростительного греха». Иногда Джон говорил, что ее бесконечные вопросы — это «его крест». Но ему нравилось учить ее. Ее вопросы заставляли его углубляться в Писание в поисках ответов. Элизабет, которая была человеком очень заботливым и практичным, делала для Джона не меньше, чем он для нее.
Когда она сказала ему, что дьявол так искушал ее, что она сомневается в том, может ли вообще быть христианкой, он ответил: «Дьявол есть лев рыкающий, ищущий кого поглотить. Но тех, кого он уже поглотил, он более не ищет». То, что Сатана тревожил ее, было добрым знаком, а вовсе не дурным. Когда ей показалось, что она совершила непростительный грех, он написал ей: «Не отчаивайтесь, матушка, ваши грехи (даже если бы вы совершили их в тысячу раз больше) все могут быть прощены… Я столь же уверен в вашем избрании, сколь я уверен в том, что Христос есть Спаситель». Именно по ее настоятельной просьбе Джон написал замечательную книгу о молитве. Он определил молитву как «серьезный и дружеский разговор с Богом», Которому мы рассказываем о наших бедах, у Которого просим помощи, Которому мы возносим хвалу.
Поскольку в его письмах к Элизабет рассматривались библейские вопросы и вопросы вероучения, решено было предать их гласности и оставить для потомков. А вот его письма к Марджори, по всей видимости, носили гораздо более личный характер, и в них не шла речь о столь серьезных вещах. Но какими бы ни были причины, результат таков, что мы располагаем множеством писем к Элизабет и всего одним письмом, адресованным Марджори. Одно из писем к Элизабет вызвало множество споров. Джон пишет: «Вспомните, что я делал в шкафу в Олнвике. Тогда мне казалось, что никто на земле не был искушаем более, чем я. Но когда я услышал от вас те же самые слова, которыми он меня тревожил, я поразился. И не захотел ничего иного, кроме того, чтобы изгнать из моего сердца эту горькую тревогу, зная, что это лишь причинит мне боль. И посему не думайте, что я льщу вам или что-либо от вас скрываю. Напротив, ведь будь это так, я не был бы столь откровенен в других случаях».
Биограф Джаспер Ридли пишет: «Интересно было бы узнать, что Нокс делал в шкафу в Олнсвике». Наш разум сразу же видит в подобном письме сексуальный подтекст. Но Ридли продолжает: «Чем больше читаешь письма Нокса к миссис Боуз, тем очевиднее становится, что в их отношениях не было ничего плотского или сексуального. Более того, в этих отношениях не было ничего странного или ненормального». Джон открывал перед Элизабет самые потаенные уголки своей души. Иногда для того, чтобы показать, что был не менее искушаем, чем она сама. «Внешне я не допускаю никакого идолопоклонства. Но мое испорченное сердце любит только себя. И его невозможно удержать от бессмысленных фантазий… Мои руки не обагрены ничьей кровью. Но я не помогаю нуждающемуся брату столь открыто, как мог бы и должен бы». И далее: «Есть гордость духовного порядка. И ее не так легко усмирить… Говорю вам это по своему собственному опыту». Спустя годы Нокс говорил, что у миссис Боуз была «очень тревожная совесть… которая никогда не давала ей успокоения». Он говорил также и то, что «ее искушения были не плотскими… а духовными. Сатана все время мучил ее… Я видел, как она, обливаясь слезами… возносила Богу горестные жалобы. И это случалось с ней гораздо чаще, чем с любой другой женщиной либо другим мужчиной, которых я знал в своей жизни. Ее общество было мне приятно (да, почетно и полезно, ведь она была мне матерью); и все же это был мой крест. Ибо… разум мой редко оставался в покое, и мне приходилось делать что-либо для того, чтобы успокоить терзавшую ее совесть». Другими словами, хотя Джон очень ценил ее и даже восхищался ею, иногда он все же с большим трудом переносил общество миссис Боуз.
Еще до помолвки с Марджори Джон нуждался в ее помощи, чтобы поддерживать эмоциональное равновесие ее матери. Однажды он написал ей: «Дух Божий научит ваше сердце, как принести покой в тревожную душу вашей матушки». Похоже, одной из самых главных духовных проблем Марджори была несовместимость христианской жизни с положением дочери коменданта крепости Норхэм. В Послании Иакова она прочитала, что христианин не должен отдавать почетного места богатому, указывая бедному место в углу. Она же постоянно наблюдала, как в замке Норхэм гостей рассаживали в соответствии с их рангом. Джон ответил ей, что в Иисусе Христе все, кто исповедуют Его, равны перед Ним, и что богатства и мирские почести для Него ничто. «Истинные христиане, — писал он Марджори, — должны больше почтения отдавать дарам духовным», которые Бог дает своим служителям.
Тем временем мать Марджори засыпала его вопросами, ответы на которые могли бы составить энциклопедию. Некоторые из ее вопросов были философскими («Почему некоторые философы учат, что мир всегда существовал?»), некоторые касались Библии («Справедливо ли поступили сыновья Иакова, когда убили Сихема и его соотечественников, после того как те совершили обряд обрезания?»).
Но гораздо чаще ее вопросы касались ее сомнений и ощущения собственной греховности («Мне кажется, я совершила все грехи Содома и Гоморры»).
За те два года, что Джон Нокс был священником в Бервике, его имущественное состояние значительно увеличилось, и Ричард Боуз начал понемногу склоняться к мнению, что этот шотландец — не такой уж плохой жених для его дочери. К осени 1551 года его называли самым известным проповедником Северной Англии. Слух о нем дошел и до Вестминстера, и до Кентербери. В 1552 году Джон произнес проповедь в присутствии короля Англии и был назначен одним из королевских капелланов. Джон не был высок. Он был несколько ниже обычного среднего роста, но был очень широкоплеч, а его черные волосы и борода делали его внешность очень величественной. Его глубоко посаженные серо-голубые глаза, казалось, заглядывали всем прямо в душу. Ричард Боуз не был чрезмерно рад видеть Джона Нокса своим будущим зятем, но все же в декабре 1552 года он наконец дал согласие на составление брачного контракта между его дочерью и шотландцем. Марджори было около семнадцати, Джону — около тридцати восьми.
Джон только что вернулся из Лондона, где проповедовал королю, и ходили слухи о том, что он, возможно, будет новым архиепископом рочестерским. Как свекор мог отказать ему? Но через пару месяцев Ричард Боуз получил из Лондона весточку от своего брата, который писал, что здоровье короля становится все хуже и что, вероятнее всего, следующим правителем Англии станет католичка Мария Тюдор. Узнав об этом, Ричард Боуз подумал, что, пожалуй, поторопился с согласием на помолвку. Возможно, он просто позволил своей жене уговорить себя. Нужно
