— спрашивал он. Едва Джон Нокс покинул страну, как тут же вышло постановление об его аресте. Всюду были развешены его портреты. И вновь он едва-едва избежал смертельной опасности.
Жену и тещу Нокс переправил в Женеву. Там он был призван на пасторское служение в быстро увеличивавшейся общине английских беженцев-протестантов. Этот период в жизни Джона и Марджори был единственным, хотя бы отчасти похожим на медовый месяц. Джон говорил шутя, что его женевское служение было «удобной берлогой». Наверное, так оно и было на самом деле, если задуматься о том, что происходило в это время в других странах. Для Джона, которому уже исполнилось сорок два года, было непросто начать вести размеренную семейную жизнь. В одном из своих писем он просит молиться о нем, поскольку он «погружен во множество хлопот». Внимания и трудов требовал от него не только приход, но и семья. И значительную часть этих хлопот, несомненно, составляли новые и новые вопросы его тещи. Кроме того, он ощущал большую пасторскую ответственность за протестантов, оставшихся в Англии и Шотландии.
В мае следующего года из Шотландии в Женеву прибыла делегация, просившая Нокса вновь отправиться туда на проповедь. Делегаты говорили, что ситуация для этого сложилась самая благоприятная. Джон не был в этом уверен. Коме того, у него были и другие мотивы не уезжать из Женевы. Во-первых, Марджори была беременна, и он не хотел оставлять ее. Во-вторых, он начал осознавать, что его присутствие в Шотландии гораздо больше будет способствовать политической революции, чем религиозной реформации. В-третьих, его община в Женеве только-только начала проявлять признаки духовного роста. Он ответил посланцам, что прибудет через некоторое время, дав понять, что это случится не раньше, чем он сам сочтет это необходимым. Пять месяцев спустя Джон простился со своими прихожанами, со своей семьей и отправился за четыреста миль на север, во Францию, в Дьепп, откуда намеревался перебраться в Шотландию. Но вскоре после прибытия в Дьепп он получил письмо, в котором говорилось, что время для визита было неблагоприятным. Джон был раздражен и не скрывал своих чувств. «Возможно, кому-то кажется, что бросить свой дом и семью, предоставив их одному Богу, оставить паству на попечение другого человека — простое и легкое дело». Два месяца он прождал в Дьеппе, ведя тем временем переписку с братьями из Шотландии и составляя религиозные трактаты. Но эти месяцы не были радостными. Ради чего Бог направил его сюда из Женевы? В конце концов он так и не поехал в Шотландию, а вернулся к семье, и был всем этим сильно раздражен.
Следующий год жизни Джона в Женеве был полон трудов. Он писал многочисленные письма и трактаты. Марджори помогала ему в работе с корреспонденцией и переписывала его рукописи, поскольку обладала красивым и разборчивым почерком. Джаспер Ридли отмечает: «Немногие замужние женщины обладали достаточным образованием и начитанностью для подобного сотрудничества». Письмо, написанное Джону Фоксу (автору «Книги мучеников Фокса»), свидетельствует об изяществе стиля, которое Марджори приобрела, учась в замке Норхэм. В этом письме Марджори благодарит Фокса за подарки, присланные им для нее и ее матери. Джон называл Марджори своей «левой рукой». Ее помощь действительно была очень значительной. Джон не выражал открыто своих чувств к ней, для шотландца того времени это было не так-то просто. Но он говорил: «Из земных созданий она мне дороже всех». Жан Кальвин говорил о Марджори как о самой прекрасной из жен и называл ее «suavissima»5. Джеддз Макгрегор добавляет: «Только такой мягкий и нежный характер мог быть достаточно сильным, чтобы сдерживать такую бурную и неукротимую личность, как Джон Нокс». И, несомненно, следующие несколько лет показали всю мощь его неукротимости.
За те два месяца, которые Нокс провел в Дьеппе, в раздражении на своих соотечественников, он написал свою самую знаменитую книгу — «Первый трубный глас против чудовищного правления женщины». Джон Нокс, мягко говоря, был против того, чтобы власть оказывалась в женских руках. Куда ни бросал Джон свой взгляд, всюду он видел народы, управлявшиеся женщинами. В его родной Шотландии у власти была королева-регент Мария де Гиз. Джон не был обижен на то, что она приказала развесить его портреты по всей стране, но он злился на то, что одну из его книг она расценила как шутку. В Шотландии все более ощутимым становилось французское влияние. И, если бы Мария добилась своего, Шотландия последовала бы примеру Франции и в вопросах вероисповедания. Джон боялся этого.
Во Франции тем временем правила Екатерина Медичи. Именно она несколько позже приказала устроить резню протестантам-гугенотам, известную как «Варфоломеевская ночь». А в Англии Мария Тюдор («Кровавая Мэри») сожгла на костре многих друзей Джона Нокса, а других гноила в лондонском Тауэре. В те времена видеть монархом женщину было и в самом деле удивительно. Ведь у женщин гражданских прав было тогда совсем немного. Они не могли занимать никаких государственных должностей (помимо трона), они не имели никакой законной власти даже над своими собственными детьми. По мнению Джона, все это очень плохо согласовывалось между собой. В отличие от многих своих современников (как католиков, так и протестантов) Джон не был женоненавистником. Напротив. Более половины его писем из тех, что дошли до нас, адресованы женщинам. Когда он говорит о женщинах, то всегда говорит о них с достоинством и с почтением. Настолько, насколько можно быть близкими в дружбе, самыми близкими его друзьями были женщины. Речь идет не только о его жене и теще. Это и Энн Локк, миссис Хикмен, и Дженнет Адамсон. Он советовался с такими мужчинами, как Жан Кальвин, но душу изливал Элизабет Боуз.
Тем не менее, видя, что женщины правят самыми могущественными нациями в мире, он полагал, что это совершенно неестественно и противоречит Божьему плану. Иезавель была первым примером этого. Джон признавал, что некоторые из женщин (как, например, Девора из «Книги судей») были исключением. Но исключения лишь подтверждают правило. Резкая критика Джона была направлена против королевы Англии Марии Тюдор и жестокости и тирании, которыми характеризовалось ее правление. Более того (и именно это всех насторожило и заинтриговало), Джон утверждал, что на дворянстве и духовенстве лежит ответственность за то, чтобы «лишать почестей и карать смертью, как то заповедал сам Бог». Это был призыв к государственной измене. Сам Кальвин был возмущен этой книгой (он запретил ее распространение в Женеве) и был очень опечален, что подобное произведение могло быть напечатано в любимом им городе. Другие реформаторы также были в шоке. Ни один протестантский лидер никогда не заходил так далеко, как Джон Нокс. Раньше протестанты твердо придерживались принципа: «Нужно подчиняться королям, хороши они или плохи». Джон Нокс заявил, что мириться с несправедливыми правителями — значит навлекать на себя Божий гнев. Это означало, что народ, который слишком слаб для того, чтобы свергнуть проклятую власть, достоин наказания.
И снова чувство времени подвело Джона. Менее чем через полгода после выхода книги Мария Тюдор умерла и на трон взошла королева Елизавета, протестантка. А поскольку Джон проклинал всех женщин-правительниц (хотя, конечно, Марию Тюдор в особенности), Елизавета так и не смогла ему этого простить. Дорога в Англию для Джона закрылась навсегда. Но, к счастью, вернуться его призывала не английская, а шотландская церковь. Ему было направлено послание об этом. Другое послание получил Жан Кальвин, которого просили убедить Джона Нокса вернуться в Шотландию. И снова Джон колебался. Марджори ожидала второго ребенка, и Джон не хотел уезжать до тех пор, пока не удостоверится, что роды прошли благополучно. Поэтому еще несколько месяцев он провел в Женеве. Но потом он покинул Марджори, двоих своих сыновей, Натаниела и Элеазара, и тещу, Элизабет Боуз. Джон попросил одного из своих друзей позаботиться о них до тех пор, пока не появится возможность забрать их в Шотландию. Но когда это станет возможным, было неясно.
Джон Нокс вновь ступил на шотландскую землю в мае 1559 года. Ему было сорок пять лет. И тут же он почувствовал себя «как дома». Через пять дней его объявили вне закона. Было назначено вознаграждение за его поимку или убийство. Повсюду рыскали желающие заработать на его голове (в одном из своих первых писем, написанных в Шотландии, он просит денег на покупку лошади порезвее). Но остановить Джона было уже невозможно. Он поднимал людей повсюду. У него почти не было времени писать письма. Он жаловался: «Из двадцати четырех часов у меня и четырех нет на отдых для этого бренного вместилища». Но растущее протестантское движение, казалось, не имело никакой реальной силы. «Мы просто ходим вокруг стен Иерихона и трубим в трубы, пока Бог дает нам для этого сил. Мы надеемся на победу только Его мощью».
Спустя месяц Джон просит Марджори приехать в Шотландию, несмотря на все происходящее. Он ждал (писал буквально: «Жажду!») ее приезда к нему. И вот Марджори и двое их сыновей вместе с Кристофером Гудмэном, другом и коллегой Джона, покидают Женеву, едут в Париж и обращаются за разрешением проехать через Англию. В отличие от Джона, которому королева Елизавета отказала лично, Марджори и миссис Боуз получили необходимые документы без малейших затруднений. И остановились они не где-нибудь, а в замке Норхэм. Там уже все было иначе. Муж Элизабет, Ричард, умер за девять месяцев до их приезда, всего за несколько месяцев до смерти Марии Тюдор. Как раз тогда «Первый трубный глас» Нокса и начал расходиться по Англии. Ричард не упомянул в своем завещании ни Элизабет, ни Марджори. Он разделил свое состояние между другими своими детьми, в том числе между четырьмя незамужними дочерями. Но они должны были получить свою долю лишь в том случае, если их браки будут одобрены родственниками. Марджори вышла замуж за Джона против воли отца, и это лишало ее каких-либо наследственных прав. А Элизабет? Мог ли он оставить ей хоть что-нибудь? Ей, связавшейся с человеком, призывавшим свергнуть королеву?
На некоторое время миссис Боуз осталась у родственников в Англии, дожидаясь когда успокоятся бури в Шотландии. А бесстрашная Марджори с Натаниелом, которому было тогда два года, и Элеазаром, которому было десять месяцев, отправилась к мужу в самое опасное время. Они встретились с Джоном в Данди, на севере Шотландии. Должно быть, Марджори очень беспокоило то, что Джон и не думал себя беречь. Он непрерывно работал, хотя за месяц до ее приезда сильно болел. Марджори сразу же взялась помогать ему. Кроме ухода за детьми она взяла на себя обязанности по работе с корреспонденцией. Нокс писал: «Моя жена
