в рутинную обязанность. Джордж почувствовал, что, подобно Исаву, он по дешевке отдал право первородства. Исав сделал это за миску похлебки, а он — из-за девушки. И Джордж расстался с той, которую любил, для того чтобы стать миссионером.
Первоначально Джордж планировал отправиться в Бухарест, но разразилась русско-турецкая война, и его планы рухнули. Затем он решил отправиться в Польшу и проповедовать варшавским евреям. Но в конце концов решил поехать в Лондон для того, чтобы сотрудничать с Лондонским обществом по распространению христианства среди евреев. Через год он окончил университет и пересек Ла-Манш, направляясь в Англию. И всего через полтора года они с Мэри поженились. Ему было двадцать пять лет, а ей — тридцать два. После краткой церковной церемонии они отметили день свадьбы очень скромно. «Днем, — вспоминал Джордж, — мы встретились с несколькими нашими друзьями-христианами… и вспоминали о смерти нашего Господа. Затем мы с моей возлюбленной невестой проехались в экипаже, а на следующий день мы уже трудились ради Господа». Спустя годы он писал: «Я никогда не жалел ни о том, что женился, ни о моем выборе».
В то время богословские воззрения Джорджа еще только формировались. Он не мог определиться в своей деноминационной принадлежности. Самое большое влияние на него оказал человек, с которым он никогда не встречался, — его шурин, Энтони Норрис Гроувз. Взгляды Гроувза утвердил в нем не только друг Джорджа Генри Крэйк, но также и его жена Мэри. Как и Гроувз, Джордж начал праздновать Вечерю Господню каждое воскресенье. Когда к нему обратились с вопросом о том, что говорит Писание о крещении, Джордж принял учение баптистов о крещении погружением. Размышляя о таинствах, он также задумывался и о вопросах денежного содержания. Джорджу было неловко, что его доход как священника составляла арендная плата за скамеечки в церкви. Поскольку скамеечки лучшего качества стоили дороже, он полагал, что такая практика дискриминирует малоимущих. Он перестал взимать плату за скамеечки, и все сидячие места в церкви стали бесплатными. Но в результате он лишил себя доходов. Через три недели после свадьбы, заручившись поддержкой Мэри, Джордж объявил своему приходу, что более у него не будет никакого фиксированного содержания. Это был шаг, основанный на вере. И Джордж в этом последовал примеру Энтони Норриса Гроувза. Для всех, кто пожелал бы материально поддержать священника и его жену, он установил в церкви ящик для сбора добровольных пожертвований. Более того, — и это было гораздо более важное решение, — они с Мэри решили никогда более никого, кроме Бога, не просить о деньгах.
Когда он был подростком и жил в Германии, любовь к деньгам стала для Джорджа источником многих зол. Он крал их у отца и выманивал у друзей с помощью мошенничества. Теперь они с Мэри со своими финансовыми нуждами не хотели идти ни к кому, кроме Бога. Для Мэри, брат которой часто говорил о необходимости подобного шага, это решение не было трудным. Но это вовсе не означает, что все складывалось очень легко и просто. Через несколько недель у них с Мэри осталась всего пара шиллингов. На утренней молитве Джордж вверил эту проблему Богу. Через четыре часа к нему подошла какая-то женщина и сказала: «Господь велел мне дать вам немного денег». Джордж вел дневник, в котором описывал рост своей веры. Он записал: «6, 7 и 8 января 1831 года я просил Господа дать нам денег, но мы ничего не получили». Он признается, что начал сомневаться. «Я начал говорить себе, что, возможно, зашел слишком далеко и что жить таким образом невозможно». Несколько минут спустя к ним в дом постучала женщина и дала два фунта четыре шиллинга. «Господь восторжествовал, — пишет Джордж, — и наша вера укрепилась».
Одной из проблем, с которой столкнулись Джордж и Мэри, стало извлечение пожертвований в пользу пастора из ящика, установленного в церкви. Было решено, что один раз в неделю ящик будут открывать и передавать его содержимое Мюллерам. Но иногда люди, назначенные ответственными за выемку денег, забывали это сделать. Случалось, они забывали это сделать в течение трех-четырех недель. Джордж считал, что напоминать им об их ответственности означало бы отступить от своих принципов. «Однажды, — писал он в своем дневнике, — я настойчиво просил Господа послать нам денег… Но день прошел, а их не было. У нас оставалось девять пенсов. В то утро мы надеялись на Господа и ждали избавления. На завтрак у нас оставался только небольшой кусочек масла, которого было достаточно, чтобы накормить брата И. и одного жившего с нами родственника, которым мы не говорили о наших затруднениях, чтобы не тревожить их». Джордж, безусловно, помнил, что ящик в церкви снова забыли открыть. Поэтому он молился о том, чтобы «Господь повлиял на брата У., и тот вспомнил бы о том, что ящик нужно открыть». И вот что случилось. Брат У. пришел к ним и принес деньги. Он сказал, что он и его жена не спали всю ночь, думая о том, что семье священника были нужны деньги. Прожив пятнадцать месяцев, наполненных жизненной практикой, основанной на вере, Джордж и Мэри были изумлены результатами. «Мы ничуть не проигрывали, полагаясь единственно на волю Господа, — писал он. — Если бы я получал регулярное денежное содержание, я вряд ли получил бы столько же».
Жизнь верой стала для Джорджа настолько захватывающей, что он забывал даже о том, что вот-вот станет отцом. Правда заключалась в том, что он просто не хотел об этом думать. Беременность Мэри тревожила его. Как ранее он опасался, что брак отвлечет его от служения, так теперь он думал, что ребенок станет ему помехой в деле Божьем. Ребенок родился мертвым, и сразу же после родов Мэри серьезно заболела. Джордж почувствовал, что в этом виноват он лично, поскольку так боялся стать отцом. Несколько дней не было никакой уверенности в том, что Мэри выживет. «Жизнь моей дорогой жены висела на волоске. И я понял, что это — наказание, которого я заслуживал».
Когда этот тяжелейший кризис миновал, Джордж стал задумываться о новом служении. Проведя два года священником в маленькой церкви в городке Тейнмаут и доведя количество прихожан с пятнадцати до пятидесяти человек, Джордж написал в своем дневнике: «Сегодня я осознал, что мое место — не в Тейнмауте и что мне нужно уехать отсюда». Неделю спустя он поехал на проповедь в Бристоль вместе со своим другом Генри Крэйком. Там они собрали до тысячи человек. Люди шли и шли послушать необычную пару проповедников — шотландца и немца. Крэйк со своим необычным шотландским произношением был лучшим оратором и богословом, но «сильный акцент и интонация» Джорджа привлекали множество людей, приходивших попросту поглазеть на диковинку. Джордж так никогда и не выучился говорить по-английски без акцента. Это на всю жизнь стало его яркой отличительной чертой. Когда он говорил, будь то в частной беседе или с кафедры, он «говорил медленно и тщательно артикулируя слова».
Вскоре Джордж, которому исполнилось двадцать шесть лет, и Мэри, которой было тридцать три, перевезли все свое скромное имущество в Бристоль, ставший основным их местом жительства до конца дней. Мэри снова была беременна. И на этот раз не было никаких сомнений в том, что Джордж очень переживал за нее. Не только потому, что ее первые роды оказались такими тяжелыми, но и потому, что в Бристоле разразилась эпидемия холеры. Ведь Мэри была так слаба. Генри Крэйк писал в своем дневнике: «Похоронный колокол звонит непрерывно. Это — жуткое время». Люди толпами шли в церковь. Даже на молитвенные собрания в 6 часов утра люди шли и молились о прекращении эпидемии. Джордж и Генри посещали больных. Днем и ночью они принимали приходивших к ним людей. Непрерывно находясь в контакте с носителями инфекции, Джордж решил, что неизбежно заболеет и сам. «В Твои руки, Господи, вверяю себя», — написал он как-то ночью. В другой раз он сказал: «Если этой ночью меня сразит холера, моей единственной надеждой и оплотом остается кровь Иисуса Христа, пролитая за мои грехи». Когда у Мэри начались роды, Джордж провел в молитве всю ночь. Он молился не только за Мэри, но и за ребенка, который должен был родиться. На следующий день на свет появилась маленькая Лидия Мюллер. Это был единственный выживший ребенок Мюллеров.
Через восемнадцать месяцев у них родился мальчик Илия. Но он прожил совсем недолго и вскоре умер от пневмонии. В те часы, когда маленький Илия боролся за свою жизнь, Джордж больше молился за Мэри: «Господь, укрепи мою жену в этом тяжком испытании». За день до смерти Илии он написал в своем дневнике: «Да свершится воля Господа над моим малышом». Многие задумывались над тем, почему Джордж, человек столь огромной веры, не молился за жизнь своего сына более горячо. Но он проводил четкое различие между тем, что он называл даром веры, и благодатью веры. Биограф Стиер отмечает: «Дар веры — это уверенность в том, что тяжело больной человек выздоровеет, ибо (в Слове Божьем) нет обещания, что так и будет. Благодать веры заключается в уверенности, что Господь не оставит нас в наших нуждах… и это обещано нам в 6-й главе Евангелия от Матфея». Именно благодать веры была тем краеугольным камнем, на котором Джордж строил свою жизнь. И в своем дневнике он отмечал как ответы на молитвы о малых вещах, так и ответы на молитвы о вещах очень важных. «Это уже четвертая шляпа, — писал он в 1835 году, — которую посылает мне Господь, и даже прежде, чем моя старая шляпа совсем износилась. Как добр ко мне Господь!»
Но были у Джорджа и более серьезные проблемы. Он часто болел, и особенно тяжелыми были осложнения с желудком. Джордж также страдал и от нервных расстройств. Временами он слишком переживал от того, что казался себе чрезмерно нетерпимым. Один из биографов назвал это «природной раздражительностью» и добавил, что Джордж «не всегда переносил дураков с радостной улыбкой на лице». В своем дневнике Джордж иногда касается этой темы: «Последние три дня я слишком мало общался с Богом, а потому духовно был очень слаб и многократно чувствовал раздражение и гнев».
Другой важной проблемой для Джорджа и Мэри было определиться — отправляться им в другую страну в качестве миссионеров или нет. Начиная со дней своего обращения, Джордж всегда хотел стать миссионером. А Мэри вовсе не была против этого. Она в
