продолжал спорить на религиозные темы с другим подмастерьем, работавшим у того же сапожника и посещавшим церковь диссентеров. Через некоторое время Уильям согласился пойти туда вместе с ним. Под впечатлением проповеди на Послание к Евреям 13:13 («Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание»), Кэри, которому было тогда семнадцать лет, вышел на покаяние. Тогда же он перестал посещать официальную англиканскую церковь, куда ходили его отец и мать, и присоединился к церкви конгрегационалистов.
Когда хозяин сапожной лавки, где работал Кэри, умер, Уильяма нанял другой сапожник. И через два года он женился на золовке своего нового работодателя, Дороти (Долли) Плэкетт. О том, как складывались их взаимоотношения до свадьбы, нам неизвестно. Кэри было девятнадцать лет, ей — двадцать пять. Он был невысоким, хрупким юношей, работал подмастерьем у сапожника и зарабатывал пять-шесть шиллингов в неделю. Она была дочерью руководителя церкви конгрегационалистов в Пиддингтоне, которую теперь посещал Кэри. Кроме того, она не умела ни читать, ни писать. Бесплатной школы в Пиддингтоне не было. Но даже если бы и была, Дороти вряд ли стала бы ее посещать. Во-первых, ее родители были диссентерами, а во-вторых, она была девочкой. Поэтому во время брачной церемонии она поставила в церковной книге «большой, корявый крест».
Они были очень бедны, но, казалось, не замечали этого. Через год в семье появился еще один рот — дочь Энн. За хибаркой, которую Уильям называл своим домом, он устроил небольшой огород. Когда Уильям не был занят в сапожной лавке или на огороде, то он читал или изучал древнегреческий. Или проповедовал. Церковь, в которой он регулярно проповедовал, находилась в восьми милях от его дома. А приход, состоявший из бедняков, «платил так мало, что этого не хватало даже и на одежду, изношенную на богослужениях». Раз в месяц Уильям также проповедовал и в церкви диссентеров, у себя в Полерспьюри, что приводило в замешательство его отца, занимавшего пост в англиканской церкви. Его сестра вспоминала: «Мы предпочитали, чтобы он проповедовал вне дома и не пытался проповедовать дома». Она также вспоминала и о его увлеченности: «Казалось, он намеревался сокрушить все алтари Ваала за одну ночь, как Гедеон». Ее также немного обижало то, что в Уильяме чувствовалась определенная сосредоточенность на собственном стремлении к праведности. «Только моя любовь к брату удерживала меня от того, чтобы дать ему понять, что я обижена на него».
Да, первый год брака был для Уильяма очень содержательным. С рождением дочери брак наполнился смыслом и для Дороти. Но совершенно очевидно, что ходить в церковь, в которой проповедовал Уильям, она не могла. А ходить вместе с ребенком в церковь, которую посещали ее родители, ей также было неудобно. И, конечно же, она не могла разделить интерес Уильяма к древнегреческому языку. Для нее было немалым испытанием освоить и свой родной, английский алфавит. А вот второй год брака дался им труднее. Энн умерла, и Дороти очень тяжело переживала эту потерю. Вскоре заболел Уильям. Он не мог содержать семью, и они с Дороти оказались перед угрозой голода. Под тяжестью этих ударов Дороти стала терять связь с реальностью. Все, к чему она была привязана, у нее отняли, и она чувствовала себя совершенно беспомощной перед свалившимися на нее испытаниями. Когда мать Уильяма навестила их, то пришла в ужас от увиденного. Брат Уильяма, еще подросток, отдал ему практически все, что у него было, чтобы хоть как-то поддержать его. Община Полерспьюри собрала деньги, чтобы Уильям и Дороти могли купить себе небольшой дом в Пиддингтоне. Когда Уильям оправился от мучившей его болезни, ему был уже двадцать один год. Смерть дочери серьезно повлияла на Дороти: она стала всего бояться, ее состояние все время было подавленным.
В плане доходов следующие несколько лет были не более успешными. Уильям стал баптистом, приняв крещение погружением в реке Нин. Запись Джона Райлэнда, который крестил его, гласит: «Сегодня крещен бедный сапожник». Через два месяца, когда работодатель Уильяма умер, «бедный сапожник» стал хозяином дела. Он также взял на себя заботу о вдове прежнего хозяина и ее четверых детях. К несчастью, те годы в Великобритании были неблагоприятными для развития собственного дела. Страна залечивала раны после унизительного поражения в войне в Америке. Многие клиенты сократили объем заказов, другие и вовсе отказались от услуг Уильяма. Кроме того, ему отказывались платить за обувь, которая уже была заказана и изготовлена.
Для Уильяма стало спасительным приглашение, которое он получил от баптистской церкви, располагавшейся неподалеку от Маултона. Ему было тогда двадцать три года. В Маултоне уже десять лет не было пастора, а жалование составляло примерно столько же, сколько он зарабатывал своим ремеслом — около пятнадцати фунтов в год. Но ему, по крайней мере, не приходилось теперь переживать по поводу отмены заказов, и он мог заниматься любимым делом. Он никогда не считал себя хорошим сапожником. Чтобы получить некоторую прибавку к жалованью, Уильям стал преподавать в школе. Но в этом он так же, как и в сапожном ремесле, не преуспел, поскольку не мог добиться дисциплины среди своих учеников. «Когда я управлял школой, — чистосердечно признавался он, — мальчишки вертели мной, как хотели». Иногда приходилось вспоминать и о ремесле сапожника — нужно было как-то сводить концы с концами. Существование Уильяма, Дороти и их новорожденного сына Феликса оставалось все таким же жалким. Один из исследователей пишет: «В их семье в течение очень длительного периода вообще никто не ел мяса, а другие продукты появлялись в очень небольших количествах». Но чем Уильям неизменно продолжал запасаться, так это подержанными книгами. Для него книги были важнее еды. Дороти вряд ли думала так же.
После четырех лет проповеднической работы Кэри решил, что для него настало время принять рукоположение. Но ему отказали. Его критиковали за то, что проповеди его были невыразительны. Уильяму предложили обратиться с новым запросом через пару лет. Однако он оставался пастором маултонской церкви, так как никто больше не претендовал на этот приход. В свободное время Уильям изучал языки: древнегреческий, латинский, иврит, французский, голландский и итальянский. Все они давались ему сравнительно легко. Тем временем Дороти продолжала свою борьбу с английским. Не меньше чем языки его увлекала география. Пастор, живший по соседству, который иногда навещал Кэри, когда тот снова взялся сапожничать, вспоминает: «Входя в комнату, я видел, как он занимается ремеслом. Он склонялся над работой, а на стене висела огромная карта, склеенная из множества маленьких листков, на которой он отметил места обитания для каждого народа. Он обращался к этой карте, когда сталкивался во время чтения с названием той или иной нации. Он интересовался данными о населении, вероисповедании и тому подобных вещах. Эти исследования, к которым он имел естественную склонность, безусловно, мешали его работе… и в то же время он испытывал сильные материальные затруднения».
Никто лучше Дороти не знал, что это были за трудности. Семья росла. С 1785 по 1790 год у них родилось еще четверо детей, а в уходе за ними от Уильяма проку было мало. Биограф Мэри Дрюэри пишет: «Дороти в то время, должно быть, приходилось тяжелее, чем когда-либо прежде. Ее молодой муж был полностью поглощен проповедями и исследованиями, а неграмотная женщина просто не могла разделить его интересы. Вероятно, временами она чувствовала себя весьма одинокой. Кэри не тратил напрасно ни минуты: он дисциплинировал свой разум знаниями». Вроде бы Уильям научил свою жену читать и писать, но, судя по всему, она пользовалась этими навыками только в случае крайней необходимости.
Дороти была очень неспокойным человеком, ее мучили различные страхи. Но помимо всего прочего, она еще была и очень упрямой. У нее обо всем было свое собственное мнение. А Уильям явно был так занят дисциплиной своего ума, что совершенно забыл о том, что дети без дисциплины со временем становятся просто неуправляемыми. В 1787 году Дороти решила принять крещение погружением. Сам Уильям был крещен в 1783-м, а с 1785-го был баптистским священником. Но Дороти приняла крещение лишь спустя два года. Должно быть, Уильяму доставило огромную радость провести этот обряд. Вполне возможно, она считала, что ее муж уделяет ей мало внимания или даже и вовсе не думает о ней. Он, казалось, все время был занят чем-то очень важным. Родители Уильяма также беспокоились: их удивляло то, что живя всего в пятнадцати милях от них, Уильям практически никогда их не навещал и они не получали о нем никаких известий. В ответ на раздражение отца Уильям продиктовал ему свое недельное расписание и сказал: «Видишь, на частые письма особо рассчитывать не стоит».
Уильям жил в своих мечтах о несбыточном; Дороти, в свою очередь, все больше и больше теряла связь с реальностью. Мир Уильяма становился все более огромным, мир Дороти — узким и тесным. Кэри расширял свои горизонты не только с помощью большой самодельной карты, но также и за счет регулярных пасторских собраний, а также на встречах Философского института, которые происходили в Лейчестере и где высказывались довольно-таки радикальные взгляды. Кэри происходил из самых низких социальных слоев, а потому поддерживал как американскую, так и французскую революции, а будучи диссентером, молился о том, чтобы революция произошла и в Англии.
После того как Кэри был рукоположен, он непрерывно говорил со своими коллегами-свяшенниками о необходимости миссионерской работы за рубежом. Сначала пасторы воспринимали его как необразованного молодого выскочку и подшучивали над ним. Наконец один из пожилых священнослужителей поставил его на место, назвав его «замечтавшимся энтузиастом» и объяснив ему, что, если Бог хочет спасти язычников, Он, как верховный владыка, сделает это так, как Ему Самому угодно, «без моей или вашей помощи, молодой человек», — добавил он.
Кэри отправился домой, взглянул на свою огромную карту и решил, что должен изложить письменно свои соображения о том, почему следует начать миссионерскую работу в дальних странах. Но этот документ произвел не больший эффект, чем его устные аргументы. Священники считали, что «он вбил себе в голову дикий и неосуществимый план, и отказались поддерживать его». Но Кэри не сдавался. Тогда можно было бы легко отступить без каких-либо потерь, но он не сделал этого. Возможно, он не был прирожденным лидером, зато корпеть он умел. Возможно, он потерпел неудачу в сапожном ремесле, в учительстве и даже в браке, но он не собирался отказываться от своего стремления стать миссионером.
Примерно пятью годами позже Кэри опубликовал свой трактат, на этот раз в немного более отшлифованной форме, с заглавием, которое состояло из
