в Бенгал».
Пять месяцев на борту корабля с новорожденным младенцем и с тремя малолетними детьми стали бы тяжким испытанием для любой матери, но для Дороти эти месяцы были особенно ужасными. Кэри называл своих детей «настоящими моряками», но, поскольку он проводил немалую часть времени с Томасом за изучением языка бенгали, он, вероятно, не заметил, что у его детей серьезные проблемы с поведением. Дороти, должно быть, думала, что уже никогда больше не увидит ни берегов Англии, ни своих близких. Она отдавала себе отчет в том, что в Индии жизни европейцев грозит множество опасностей. Не разделяя стремления мужа к миссионерской работе, она, наверное, думала, что плывет навстречу медленной смерти. И первый год, проведенный семьей Кэри в Индии, не принес с собой ничего, что убедительно доказало бы, что эти страхи напрасны. Если Дороти беспокоили частые переезды Уильяма в Англии, то можно себе представить ее состояние в Калькутте.
Первым местом их жительства в ноябре 1793 года стала Калькутта. Сразу же по прибытии семья Кэри остановилась в большом доме, который занимали Томасы. Расходы на этот большой дом, казалось, совершенно не тревожили самого Томаса, но очень беспокоили Кэри, который писал, что его «разум полон тревоги и озабоченности». Стиль жизни европейской общины, в которой они оказались, был основан на стремлении к наслаждениям и граничил с распутством. Кэри чувствовали себя здесь чужими.
Второе место их жительства — Бандель (декабрь 1793 года). И Кэри, и Томасы переезжают в маленькую деревню в тридцати милях к северу от Калькутты. Финансовые проблемы не становятся менее острыми. Кредиторы из Калькутты охотятся за Томасом, и Кэри, уже сильно разочаровавшийся в своем спутнике, пишет: «Он очень хороший человек, но лучше бы ему жить где-нибудь в море». Кэри надеялся на то, что обе семьи смогут прокормить себя за счет фермерства, но чем больше становилось долгов, тем иллюзорнее была эта перспектива. Томас решает отправиться назад, в Калькутту, и заняться там медицинской практикой. Когда Кэри узнает о вакансии в ботаническом саду Калькутты, он также решает туда отправиться.
Третье место жительства — Калькутта (январь 1794 года). К тому времени как Кэри добрался до Калькутты, место в ботаническом саду уже было занято. Не имея возможности позволить себе нечто лучшее, Кэри поселились в болотистом малярийном районе, где жили нищие и уголовники. Теперь они питались только кэрри и рисом — далеко не так хорошо, как питались люди в европейском квартале, и, похоже, далеко не так хорошо, как питались Томасы. Уильям писал в своем дневнике: «Моя жена и ее сестра, которые не видят всей важности миссионерской работы, тоже непрерывно порицают меня. Что касается мистера Т., то они считают, что это и в самом деле очень несправедливо, что он живет в городе, причем довольно богато, а они вынуждены находиться в этом ужасном месте и нуждаться в самых простых вещах — у нас даже нет хлеба». Упреки Дороти и Китти он переносил все тяжелее.
Вскоре Дороти и двое старших сыновей заболели дизентерией. Уильям, тяжело переживавший из-за этого, а также и из-за того, что был не в состоянии развить мало-мальски значимую миссионерскую деятельность, впал в депрессию. Как он мог изучать бенгали, когда его терзало такое количество проблем? «Если бы моя семья относилась хоть немного с большим пониманием к моей работе! — писал он. — Но они так высокомерны, что остаются несчастными в одной из самых прекрасных стран мира и одинокими среди сотен тысяч людей». Да, Индия и в самом деле прекрасная страна, но Кэри жили в малярийных трущобах. И хотя в Калькутте жили сотни тысяч людей, все они говорили на бенгали, который Дороти не смогла бы выучить никогда в жизни.
Четвертое место жительства — Дебхатта, расположенная в сорока милях к востоку от Калькутты (февраль 1794 года). Уильяму предложили небольшой земельный надел без арендной платы, при условии, что он возделает его и построит там дом. Все, в чем он нуждался, это небольшое количество инструментов, некоторое количество денег на переезд и семена для земельного участка. Он обратился к Томасу. Безусловно, у него должны были еще оставаться деньги, предназначенные для целей миссии. Но их у Томаса не оказалось, и, конечно же, было достаточно собственных финансовых проблем. Кэри редко приходил в отчаяние, но это был исключительный случай. «Я в чужой стране, — писал он, — один, рядом — ни одного друга-христианина, со мной — большая семья, и мне совершенно нечем ее кормить». Отчаяние Уильяма не улучшало и психологического состояния Дороти. Ее депрессия переросла в невроз. Кэри писал, что она «снова впала в прострацию, и теперь ее состояние гораздо хуже, чем прежде». Это говорит о том, что такие рецидивы случались с Дороти регулярно. Ее сестра, естественно, во всем винила Уильяма. А Уильям не знал, кого винить ему самому. Иногда он винил Томаса. А иногда самого себя. Он писал: «Томас виноват в том, что с самого начала втянул меня в такие расходы, а я виноват в том, что поддался ему».
Он чувствовал себя как Иов: «Мои временные затруднения не находят никакого разрешения. Мне есть куда перебраться, но я не могу этого сделать из-за отсутствия денег. У меня нет друзей, кроме Единственного. Я радуюсь тому, что у Него всего для меня в избытке и в Его власти удовлетворить все мои нужды, как эти временные, так и духовные. Но почему моя душа в таком смятении? Ведь Богу все известно». Иногда его слог напоминал псалмы Давида. Он жаловался, что не чувствовал себя настолько близким к Богу, насколько должен был чувствовать. Он писал о себе, что «духовно бесплоден», «полон растерянности» и «страшно далек от Бога». «Как стыдно, — писал он, — что иногда я не доволен тем, что Он дает мне».
Наконец Кэри получил необходимые ему деньги, но не от Томаса, а от ростовщика-индийца и под огромные проценты. Кэри не стал ждать возможности переправить семью в Дебхатту по реке. Они добрались туда пешком за три дня «через местность, полную тигров, леопардов, носорогов, ланей и буйволов. Никто не решается проходить туда по суше». Ни Дороти, ни Китти не верили в то, что в Дебхатте им будет лучше, чем в Калькутте. Но оказалось, что неподалеку от их нового предполагаемого жилья жил гостеприимный англичанин. Это был ответ на их молитвы. И пока Кэри расчищал земельный участок и строил дом для своей семьи, Дороти, Китти и дети жили у этого человека. Китти не перебралась в новый дом Кэри. Она полюбила приютившего их человека и осталась в Дебхатте. В семье Кэри стало на одного меньше. Но о Дороти Кэри писал: «Она все еще так больна».
Пятое место жительства — Малда, в 250 милях к северу (март 1794 года). Кэри еще не достроил дом в Дебхатте, когда получил от Томаса известие о том, что в Малде фактории индиго требовался управляющий на три месяца в году. Эта работа хорошо оплачивалась, и остаток года Кэри смог бы посвящать миссионерской работе. Казалось, это было новым ответом на молитвы, или, как писал об этом сам Кэри, «значительным явлением чудесной заботы о нашем существовании». Дороти с большой радостью осталась бы в Дебхатте, рядом с Китти. Вероятно, их расставание было очень эмоциональным. На этот раз Кэри провели в плавании по реке три недели, добираясь до места назначения. Это было самое жаркое время года. Всюду было много москитов, и Дороти «была очень слаба». Кэри сам вел небольшое судно, и, вероятно, именно потому 250 миль они смогли преодолеть только за три недели. «Путешествуя, — писал Кэри, — я всегда чувствовал затруднения в духовном развитии моей души. Но, путешествуя вместе с моей семьей, я ощутил это гораздо острее».
Шестое место жительства — Динаджпур (июль 1794 года). Пребывание в Малде не было долгим. Там он кое-что узнал об индиго. Жалование, должно быть, составляло около двадцати пяти фунтов в месяц, и теперь они жили в большом двухэтажном доме. Томас устроился управляющим на факторию неподалеку от Малды, а Кэри перебралась в округ Динаджпур, в тридцати двух милях к северу оттуда. Кэри переезжали шесть раз за первые девять месяцев их жизни в Индии. Теперь наконец Кэри мог начать и проповедь Евангелия.
В сентябре Уильям заболел малярией, в то время как Дороти и старший сын Феликс продолжали страдать от дизентерии. Затем дизентерией заболел и пятилетний Питер. Он умер буквально через несколько дней. Уильям и Дороти пытались найти кого-либо, кто согласился бы вырыть для Питера могилу. Но жившие в окрестностях индусы отказались. Наконец они договорились с четырьмя мусульманами, которые согласились вырыть могилу, но не желали отнести к ней тело мальчика. Уильям и Дороти были очень слабы, но решились все же сделать это сами. В последний момент двое слуг решились помочь им. Это был уже третий ребенок, которого потеряла Дороти, и ей казалось, что она потеряла все в своей жизни. Китти осталась далеко-далеко, и, похоже, они уже больше никогда не увидят друг друга. Дороти опять впала в глубокую депрессию. Начиная с этого времени, Уильям практически не упоминает о ней в своих записях. Он говорит лишь о своих «домашних горестях».
Восемью месяцами позже Кэри написал в своем дневнике: «Я претерпел очень тяжкие испытания в моей семье, начиная с периода, о котором не упоминаю. Я нуждаюсь в вере и терпении больше, чем когда-либо прежде». Несомненно, он имел в виду письмо, которое Дороти тайно от него написала доктору Томасу, где говорила о том, что Уильям издевается над ней. Зная о тяжелом психическом состоянии Дороти, Томас не поверил ни единому ее слову. Он написал Уильяму: «Это болезнь, и тебе нужно смириться… Будь я на твоем месте, я не выдержал бы, но да будет благословен Господь, который соразмеряет наши испытания с нашими силами. Думай об Иове; думай об Иисусе». Иногда у Дороти наступали периоды просветления. В 1796 году, когда ей было сорок, у нее родился мальчик Джонатан. Это был их пятый сын, помимо двух дочерей, умерших во младенчестве. После рождения Джонатана Уильям писал в Англию: «Мы все здоровы, кроме моей бедной жены, которая в очень тяжелом состоянии. Это не маниакальность. Но ее рассудок расстроен… Это нечто вроде „идеалистического безумия». Судя по всему, после невротических депрессий Дороти переживала периоды ярких фантазий. Сердцем она оставалась в Пиддингтоне. Возможно, туда же стремилось и ее расстроенное воображение.
Годом позже Кэри писал
