был нерешительным человеком. Павел пытался обратить его к Христу, но нежелание Феликса противостоять иудеям задержало его ответ на два года. Дороти также приходилось принимать решение, когда Феликс появился на свет. Последовать ли ей за мужем и стать баптисткой, отделившись от традиций ее родителей? Она прождала два года, прежде чем позволила мужу крестить себя.
Второй ребенок, имя которому дала, вероятно, также Дороти, был назван Иавис. Он родился тогда, когда Уильям с доктором Томасом отплыли в Индию. Дороти мучительно решала — ехать ли ей с мужем, поступить ли так, как должна поступить жена, чего она не могла и не хотела, или же поступить иначе. Согласно Первой книге Паралипоменон (4:9) мать Иависа дала ему это имя, потому что родила его с болезнью. То же можно сказать и о Дороти. В следующем стихе уже взрослый Иавис молится Богу: «О, если бы Ты благословил меня Твоим благословением, распространил пределы мои, и рука Твоя была со мною, охраняя меня от зла». Для Дороти молиться молитвой Иависа означало бы то, что она также хочет, чтобы Бог «распространил ее пределы». Но ее внутренние проблемы были слишком велики, и она не справилась с ними.
Drewery, Mary. William Carey. Grand Rapids: Zondervan, 1979.
Marshman, John. Life and Labours of Carey, Marshman, and Ward. London: Ward Publishers, 1867.
Smith, George. The Life of William Carey. London: J. N. Dent and Sons, 1885. Stevenson, P. M. Grand Rapids: Zondervan, 1953.
В разлуке сердца становятся нежнее?
А иногда разлука рождает отчуждение.
В период ухаживания юноша и его возлюбленная часто договариваются не видеться некоторое время для того, чтобы выяснить, насколько сильны и истинны их чувства. Теоретически такое испытание чувств до брака помогает определиться людям в их отношениях. Но в браке долгие разлуки часто становятся тяжелым и даже невыносимым испытанием. В прежние времена муж обычно уезжал из дома на недели, а иногда и на месяцы. Теперь как мужья, так и жены могут уезжать по делам или навестить друзей. В наши дни и мужчины, и женщины могут отправиться на другой край земли и вернуться через неделю. А сто лет назад такое путешествие означало бы долгие месяцы разлуки. Но сейчас, как и прежде, разлуки порождают в семье проблемы. Три пары, о которых идет речь в этом разделе, надолго расставались. И результаты были разными.
Однако, изучив с полдюжины семейных историй, описанных в этой книге, вы найдете примеры мужей и жен, надолго разлучавшихся друг с другом. Ньютоны лишь больше любили друг друга. Лютеры начинали выше оценивать многие качества друг друга. Стоу начинали понимать, как они нужны друг другу. Уэсли были разделены ревностью и несовместимостью характеров. У Смитов также были проблемы. Но в браке Ливингстон, также как Грэмов и Беньянов, разлуки стали особенно показательными. Как Руфь Грэм смогла пережить то, что ее муж-проповедник почти все время проводил в поездках по Европе, Африке и Азии? Почему Мэри Ливингстон отказалась от своего мужа, который трудился в Африке? А Элизабет Беньян, воспитавшая четырех приемных детей, кроме своего собственного ребенка, при том что ее муж находился в тюремном заключении столь продолжительное время? Как ей удалось остаться сильной и верной и стать надежной опорой мужу, когда тот наконец вышел из тюрьмы?
Почему все так по-разному реагируют на разлуки? И что делали мужья для того, чтобы поддержать своих жен в эти периоды расставаний? Вы узнаете об этом из следующих трех глав.
В разлуке сердца становятся нежнее?
Но обычно это становится испытанием для брака. И одни браки становятся крепче, а другие не выдерживают проверки на крепость уз.
17
Лишенная семейной ласки
Дейвид и Мэри Ливингстон
Для кого угодно было бы тяжело оказаться женой Ливингстона. Он был целеустремленным одиночкой и с трудом работал в команде. Многие его биографы даже говорят, что ему вообще не стоило жениться. К счастью, с Мэри ужиться было несложно — по крайней мере, поначалу. Сам Дейвид говорил о ней, что это «милый и уравновешенный человек». Он также говорил, что она была «прагматичной леди, невысокой, полной, темноволосой девушкой, твердой и умеющей добиваться своего».
Трудно было бы назвать их брак романтичным. Но они, несомненно, любили друг друга. Это был брак, полный несбывшихся ожиданий. В особенности для Мэри. Это также был брак, давший повод множеству пересудов, подозрений и порицаний, в том числе со стороны родителей, как Мэри, так и Дейвида.
Критики хотели получить ответы на множество вопросов. Зачем Дейвид брал с собой Мэри и детей в опасные экспедиции по Африке? Почему Мэри начала пить? Можно ли быть несчастной, будучи замужем за самым известным человеком в мире? Какие трудные вопросы! Можно сказать лишь то, что они стали жертвами любовного треугольника, и третьим здесь была Африка.
Дейвид Ливингстон был убежденным холостяком, когда впервые отправился на миссионерское служение. На простой вопрос в анкете «Состоите ли вы в браке?» он ответил: «Не женат, не помолвлен, никогда не делал предложения и никогда ни с одной женщиной не вел себя таким образом, чтобы дать ей повод подумать, что у меня есть хоть малейшие намерения, ведущие к браку». Но в течение следующих двух лет ему часто говорили, что он горько пожалеет, если вскоре не женится. Все утверждали, что жить одинокому миссионеру весьма нелегко.
Одинокому миссионеру и впрямь приходится трудно. Но Ливингстон опасался ошибиться, избрав человека, который совершенно не подошел бы для миссионерской работы. Проведя три года в одиночестве во время своего миссионерского служения в Африке, он с неохотой признал, что, возможно, брак — это именно то, что ему нужно. В то время он умолял родителей и друзей писать ему почаще, но, поскольку письма находили адресата не раньше, чем через полгода после отправки, поддерживать мало-мальски осмысленный диалог было просто невозможно. Он страдал от одиночества, и ему нужна была спутница.
Но где же найти жену посреди Бечуаналэнда в 40-е годы девятнадцатого столетия? Единственными подходящими кандидатками были дочери миссионеров или чиновников, о которых Ливингстон, всегда резко и прямо выражавший свое мнение, говорил: «Дочери миссионеров на редкость узколобы; колониальные леди — это и вовсе ужас». Перспективы были не блестящи. Но вот как-то после схватки со львом он проходил курс лечения в миссии Куруман, где уже много лет несли служение Роберт и Мэри Моффат. Бродя под развесистым чубушником с Мэри, старшей дочерью Моффатов, Дейвид ощутил-таки те эмоции, которые считал в себе глубоко и безнадежно похороненными. «Влюблен! — писал он одному из своих друзей-холостяков в Лондон. — Слов, а тем более мыслей не хватает, чтобы описать это, оставляю тебе все вообразить самому».
Ей было двадцать три года, а ему — тридцать. Один из биографов пишет: «Это была первая женщина, на которую он обратил внимание с тех пор, как покинул Англию». Спустя три месяца они были помолвлены. Ливингстон писал другу: «После почти четырех лет холостяцкой жизни в Африке я-таки собрался с духом и сделал этот шаг». С его точки зрения, она должна была стать для него идеальной женой. Дочь одного из первых миссионеров, Мэри выросла в глиняной лачуге, в шестистах милях от Кейптауна вглубь африканской территории. Она умела самостоятельно сшить себе платье, приготовить еду, свечи и мыло. Она была вынослива, знала все трудности миссионерской работы и была «человеком уравновешенным». Красавицей ее трудно было бы назвать, но Дейвида это совершенно не волновало.
Ее родители были людьми суровыми и волевыми. Ее мать — благочестивая и часто авторитарная женщина — родила десятерых детей и, кроме того, вырастила троих приемных детей из местного населения. Ее отец прошел путь от нищенского квартала в Шотландии до фактического контроля над всей миссионерской деятельностью в Южной Африке. Один исследователь заметил, что «у его коллег при нем отнимался язык». Такой же эффект он производил и на всех членов своей семьи, за исключением жены, которая была чем-то вроде «серого кардинала». Дети выросли с некоторым комплексом подавленности — в особенности Мэри, которая не обладала ни внешней привлекательностью, ни блестящими умственными способностями.
Требования, предъявлявшиеся в доме Моффатов, были очень жесткими, и все, кто не выполнял их, подвергались острой критике. Миссионеры помоложе чувствовали себя здесь детьми, которым не давали возможности стать старше. Так же чувствовала себя и Мэри. Но Дейвид повел себя с ее отцом совершенно иначе. Хотя он приехал недавно и был на двадцать лет его моложе, он говорил с ним как с равным.
Мэри увидела в Ливингстоне человека, обладавшего таким же сильным характером, как и у ее отца, но также и человека, который, в отличие от ее отца, обладал превосходным чувством юмора, был скромен и ставил порядочность превыше всего.
В воспитании и происхождении Мэри и Дейвида было очень много несходного. Мэри росла в глиняной лачуге в Африке, а Дейвид в это время жил в однокомнатной квартирке в маленьком рабочем городе неподалеку от Глазго, в Шотландии. Родители Ливингстона и их пятеро детей были втиснуты в комнату десять на четырнадцать футов, которая служила им и кухней, и спальней, и гостиной. Биограф Тим Джил пишет: «Ночью из-под кровати родителей выкатывались кроватки детей, и они занимали все пространство комнаты. Готовили, ели, читали, стирали и штопали в одном и том же помещении». В десятилетнем возрасте Дейвид пошел работать на фабрику, которой подчинялась вся жизнь в городке Блэнстайр. Он стал «вязальщиком», то есть связывал нити на прядильных станках. Как и все, он работал шесть дней в неделю с восьми утра до восьми вечера, с получасовым перерывом на завтрак и с часовым перерывом на ланч. Каким-то образом Дейвид сумел заставить себя с восьми до десяти вечера ходить в школу. Там ему не просто удалось высидеть с открытыми глазами, но еще и получить образование. Часто, возвращаясь домой, он читал до полуночи, и тогда мать просто гасила свечу. Его сестра вспоминала, что «он был твердо намерен учиться».
Отец Дейвида ненавидел алкоголь и «дрянные романчики», то есть все книги не религиозного содержания. Но Дейвид отказался читать религиозные книги, предложенные ему матерью. Он любил научную литературу и книги о путешествиях. «Это стало с моей стороны открытым бунтом, — вспоминал Дейвид позднее, — и последний раз отец меня высек именно за то, что я отказался штудировать „Практическое христианство» Уилберворса». Дейвид говорил, что ненавидит «сухие, догматичные книги».
Индепендентская церковь в Гамильтоне, членом которой хотел стать Дейвид, усомнилась в том, что он соответствует требованиям, предъявляемым к членам церкви, и ему был предложен план работы над собой, рассчитанный на пять месяцев. В следующем году
